Вдруг ужас охватил все тело, и вместе с ним пришло понимание – это он. Он – жертва онрё, жертва несчастной Айко, забитой камнями, точно дикое животное за его слова. Если бы он просто мог тогда промолчать…

Руки опустились, и тьма вокруг зашевелилась, забурлила черной жижей. Поднялся ветер, засвистел под крышами тесно стоящих друг к другу домов. Кента на несколько мгновений прикрыл глаза, ощущая колкие укусы снежинок, а потом почувствовал взгляд. От него кожа покрывалась инеем, и смерзались внутренности. Злобный, выворачивающий, полный боли и осуждения взгляд. Кента решился встретить его и увидел перед собой изможденное лицо призрака, похожее на череп, обтянутый даже не кожей, а тончайшей хрупкой бумагой. Белесые глаза будто вытягивали душу, и Кента шагнул вперед, навстречу справедливому наказанию. Его не смущало, что в облике онрё не было ничего от знакомой ему с детства девочки, он видел лишь ее жуткую смерть. И свою вину.

А потом сквозь дымчатый силуэт, зависший перед ним, проступил Хизаши и синий фонарик в его руке. Что-то дрогнуло внутри, воспротивилось судьбе.

«Айко бы не стала такой. Она бы не ответила злом на зло».

Хизаши подбросил фонарик в воздух и рассек кромкой веера, будто это и не веер вовсе, а смертоносное оружие. Синее пламя вырвалось из бумажного плена и рассыпалось десятками искр, словно звезды из небесного ковша. Их мельтешение отвлекло онрё, и Кента рискнул – бросился к Хизаши, чудом проскочив мимо беснующегося духа. Хизаши цепко схватил его за запястье и притянул к себе, одновременно с этим что-то бормоча под нос. И как только Кента столкнулся с ним, все вокруг стихло и будто поблекло.

Мацумото замолчал и, выдохнув, отпустил руку Кенты.

– Ты идиот! – заявил он. – Если бы я знал, сколько бед с тобой хлебну, то…

Он не договорил и отвернулся.

– Онрё напала на меня, потому что я виноват, – сказал Кента уже не так уверенно.

– Все люди в чем-то виноваты, – отозвался Хизаши, – даже ты не исключение.

– Но…

– Но не в этом случае. Скажи, дух показался тебе странным?

– Странным? – Кента прежде не сталкивался с онрё и не знал, что в ней должно было натолкнуть на подобную мысль. – Я не уверен. Я… Хотя нет, ее глаза. Она слепа.

Мацумото хлопнул в ладоши с так неуместным сейчас весельем.

– Тогда все ясно. Онрё сильны, а эта сильна в десятки раз, но она не может преследовать свою жертву, не видя ее. Ее вело что-то другое.

Кента наконец успокоился достаточно, чтобы заметить – их всего двое.

– Где Мадока и Умэко?

– Дурень помчался спасать девчонку, – ответил Хизаши, – но забудь о них. Мы выяснили, что онрё нужен ты. Так что пока мы стоим без дела в защитном круге, подумай, пожалуйста, почему она перепутала свою жертву именно с тобой?

За пределами невидимого барьера в круговерти снежинок металась онрё. Злой дух был похож на полупрозрачную женщину с косматой седой головой и лицом мертвеца, ее руки длиннее, чем надо, а растопыренные пальцы венчались загнутыми когтями, ниже пояса ее тело истончалось в дым, как у всех юрэй. Она была страшной, это несомненно, но вместе с ужасом вызывала и жалость – именно так чувствовал Кента. Быть обиженной настолько, что даже в смерти не находить покоя. Преследуя обидчика, изводя его день за днем, разве не изводит она и саму себя тоже?

– Скажи, Мацумото-кун, ведь ты знаешь так много и, похоже, умеешь больше, чем я могу представить, можно ли освободить душу, ставшую онрё?

Хизаши посмотрел на него в изумлении, читавшемся на красивом лице.

– О чем ты думаешь вообще? Она способна только на месть, что ты собрался спасать?

– Но ведь так же было не всегда.

– Эта душа навеки очернила себя, переродилась в злого духа. Отбрось жалость, она не спасет тебе жизнь. А я еще могу.

– Почему ты не веришь, что я достоин ее мести? – спросил Кента. – Ты знаешь меня второй день.

– И что? Зато я знал ее, – он махнул веером в сторону онрё. – Едва ли вы когда-то встречались с мертвой дочкой Танаки.

– Господина Танаки? Хозяина рёкана? – ужаснулся Кента. – Но при чем здесь она?

– Вот это меня и беспокоит, – признался Мацумото. – Но отбросим это, пока не поймем, почему именно мы четверо. Мы с тобой были вместе почти весь праздник, но не пересекались с Мадокой и Умэко.

– Почти весь праздник, – согласился Кента и вдруг схватил Хизаши за плечо. – Почти!

Перед глазами пронеслись картинки расколовшего площадь на две части шествия горожан с фонариками, а следом – трогательная сцена возле лотка со сладостями. Женщина с внуком, угощение, принятое из детской ручонки. И разделенное с Хизаши.

– Это возможно, – согласился Мацумото, с поразительным равнодушием глядя, как слепая онрё пытается отыскать их, чувствует, но не видит, мечется бешеным зверем, рвет когтями воздух. Поймав случайно ее белоглазый взгляд, Кента едва не дрогнул.

Если бы не Мацумото Хизаши… Строки из предсказания старьевщика впрямь говорили об их встрече. Горькая сладость. Может, это именно то, что чувствовал Кента, – как хорошо, что он встретил того, кто станет ему другом и поможет в трудную минуту, но так печально, что между ними уже встала стена из тайн и недомолвок.

Хизаши не спешил объяснять свои догадки, Кента боялся спросить. И тут еще одна тень вылетела прямо на онрё, потрясая палкой. Кента сразу узнал Мадоку, и ноги стали ватными.

– Что он делает?!

– Дает нам шанс, – ответил Хизаши и вышел из круга, но только Кента сделал шаг вслед за ним, обернулся и толкнул ладонью в грудь. – Ты остаешься.

– Если я прав, ты тоже ел то данго!

– И что? Может, я особенный?

В улыбке, растянувшей его тонкие губы в холодную, пугающую гримасу, крылся ответ. Кента замер в паре сунов от слабо светящейся черты барьера.

– Будь осторожен.

Взмыли вверх подхваченные ветром полы сливового хаори. Мацумото закружил в странном танце, и Кента готов был поклясться, что раскрытый веер в его руке оставляет за собой мерцающий след. Это и есть ки? Кента стыдился своей слабости, того, что вынужден прятаться, пока кто-то рискует за него жизнями. Хизаши заставил онрё взвыть от ярости и боли, ее слепой взгляд нашел его, но что-то не давало злому духу приблизиться. Вот Хизаши прижал два пальца к губам и, застыв на месте, зашептал заклинание. Теперь Кенте многое стало понятно, но многое еще больше запуталось.

Прогнав сомнения, он все-таки вышел из круга.

Онрё вскинула голову, почувствовав его. Тело вмиг наполнилось тяжестью, но Кента не отступил. Его придавливало к земле чувством вины, сожаления и печали, они превратились в нити, что привязали его к мстящему духу. И все же Кента собирался бороться если не с ней, то хотя бы с самим собой.

Мацумото широко развел руки, и онрё забилась, будто пойманная в силки.

И в тот же миг все вокруг наполнилось ярким светом и шумом, словно кто-то вспорол кокон, в который они были завернуты все это время. Кента прикрыл глаза рукой, а когда снова смог видеть, обнаружил, что их окружили люди в одинаковой черно-красной одежде, у всех за пояс были заткнуты мечи, а напротив выставленных ладоней зависли бумажные полоски талисманов-офуда. То, что поначалу звучало неразборчивым шумом, оказалось словами заклинания, и несколько голосов сливались в один.

Они были на площади, словно и не плутали по городу, и все оставалось прежним, кроме одного – призрачной фигуры онрё, окутанной черным дымом. Мацумото не было, и Кента принялся искать его взглядом, но нашел лишь Мадоку и жмущуюся к нему заплаканную Умэко.

– Разойдитесь! В сторону! – раздался отчаянный крик, и толпа испуганных зрителей расступилась, выпуская на открытое пространство седого мужчину, в котором Кента узнал хозяина рёкана, господина Танаку. Он со стоном упал на колени и протянул руки к плененному духу.

– Тэруко! Как же так, Тэруко!..

Он безутешно заплакал, но никто ничего не понял, наверное, кроме Кенты. Он хотел было подойти к Танаке и успокоить, но за ним возникли двое дзисинцев и приставили мечи к его шее. Он не сопротивлялся, только безмолвно протягивал руки к тому, что когда-то было душой его дочери.

– Я не хотел так, – услышал Кента тихий голос. – Я не знал, что так будет…

Вокруг онрё собралось кольцо из вспыхнувших золотистым светом талисманов, оно сжималось и сжималось, пока не превратило злой дух в дымчатую сферу с потрескивающими в ней багровыми искрами-молниями. Один из оммёдзи вышел вперед, и сфера приземлилась ему на ладонь, после чего оказалась в тканевом мешочке с вышивкой в виде двух сражающихся тигров – гербом Дзисин.

– Вы трое, – высокий неприветливый оммёдзи ткнул в Кенту и Мадоку с девушкой ножнами, – не покидайте город пока. С вами был кто-то еще?

– Был… – начал Мадока, но Кента решительно его перебил:

– Было темно и страшно, – сказал он, – но мы больше никого не повстречали.

Мадоке хватило сообразительности не разоблачать его обман, а Умэко при виде родных, кинувшихся к ней сквозь оцепление Дзисин, казалось, вообще позабыла обо всем на свете от облегчения. Кента смотрел строгому дзисинцу в глаза и ждал, когда тот поймет, что его обманывают, но к нему подошел товарищ и мягко тронул за локоть.

– Сакурада, идем. Оставь детей в покое, ты их пугаешь.

Ножны опустились, и Кента украдкой перевел дух.

– Хорошо, – кивнул названный Сакурадой. – Празднуйте дальше.

Однако даже с уходом оммёдзи веселье не вернулось на площадь. Может, людям, живущим под боком у величайшей школы оммёдо и экзорцизма, и не в новинку такие зрелища, Кенту оно выбило из колеи. Он положил ладонь на бешено стучащее сердце и спросил себя: зачем он солгал?

Потому что Хизаши не хотел, чтобы о нем узнали.

Потому что он помогал Кенте, хотя не обязан.

Потому что у него есть тайна, и Кента по себе знал, что она наверняка печальна.

– Эй, Куматани! – услышал он голос Мадоки Джуна и поспешил прочь. В рёкан. Туда, где, он верил, еще успеет увидеть Мацумото Хизаши.

По комнате гулял сквозняк, жаровни давно растеряли свое тепло, и о недавней духоте напоминал лишь легкий запах тлеющих углей. Оба футона были убраны, и казалось, здесь никогда никто не останавливался.

Кента тяжело дышал после долгого бега, и шум дыхания был единственным звуком, что нарушал тишину. Мацумото ушел, оставил наедине с его вопросами, унося с собой свои секреты. Кента так и стоял на пороге, не входя внутрь, но и не зная, куда пойти дальше, как что-то холодное коснулось лопаток и надавило, толкая вперед.

– Если собрался войти, входи, – проворчал за спиной голос Мацумото. – Я не змея, чтобы проскользнуть мимо тебя.

Кента посторонился, и Хизаши внес в комнату поднос с дымящимся чайником и двумя чашками. Поставил на стол и обернулся.

– Так и будешь стоять?

– Я не сказал оммёдзи, что ты был с нами, – зачем-то сразу сообщил Кента. Хизаши перекинул волосы с плеча за спину и невозмутимо ответил:

– Лгать нехорошо, ты же в курсе?

– Если бы я сказал правду, они бы… – начал Кента, но наткнулся на насмешливый взгляд Хизаши.

– Вот ты смешной, – фыркнул он. – Еще скажи, решил защитить меня от Дзисин. Только вот мне защита не нужна, все равно завтра я сам приду к ним, чтобы стать их учеником. Забыл?

Кента почувствовал себя глупо: не говоря прямо, что не хотел дать оммёдзи узнать, что Хизаши – ёкай, он и правда как будто нес околесицу. Мацумото верил, что отлично скрывает свою суть, и в этом даже было что-то милое.

– Почему ты улыбаешься? – насторожился Хизаши.

– Просто так. Рад, что все закончилось. Только я не понимаю, как так вышло, что онрё ослепла и преследовала тех, кто отведал данго из той лавки с фестиваля. Если, конечно, все именно так.

– Вот ты мне и скажи. Будущий ученик оммёдзи должен уметь разбираться в людях.