– В деревне есть более или менее уцелевший дом, давайте переберемся туда и отдохнем, вы устали, – предложил Кента, хотя и сам выглядел тенью себя. И ненависть к Хироюки, которого пока не получалось считать братом, кроме как на словах, обожгла вспыхнувшие щеки. Хизаши шел позади их скорбной процессии, каждый шаг давался с трудом, будто он двигался в глубокой воде. Тело не просто устало, оно побывало на пороге своих возможностей, и побелевшие волосы тому свидетельство. Неужели, подумал Хизаши с запоздалым удивлением, он и правда готов умереть ради Куматани? Или ради всей этой кучки людей, прежде не вызывавших ничего, кроме раздражения. Умереть как один из них. Память тут же подбросила картинки его первой встречи с конечностью земного бытия, и к этому сложно оказалось привыкнуть. Ёкаи живут сотни лет, жизнь некоторых длится уже тысячелетие, а Хизаши метил и того выше – собирался стать ками. А кем стал?

Ни бог, ни ёкай, ни человек.

За полосой деревьев дышалось легче. Хизаши так никому и не сказал, что помнит эту деревню, но не знает, что делал здесь и когда. Сначала ему стоило понять самому. Юноши расположились вокруг очага, Чиёко еще была слишком слаба, и Мадока уложил ее к стене, чтобы она могла опереться, если захочет встать. Шаманка уже выслушала историю их бесславного поражения и была молчалива и печальна. Да они все переживали, каждый по-своему: фусинец стискивал древко лежащей на коленях нагинаты, его губы сжимались, будто он силился подавить рвущиеся наружу проклятия, может, так оно и было; Арата погрузился в себя, услышав от Кенты о своем загадочном, но недолгом преображении; сам же Кента старательно делал вид, что все в порядке. Хизаши больше не знал наверняка, но догадывался – таким образом он пытается искупить очередную взятую на себя вину, словно это может что-то исправить, словно он не должен сейчас страдать больше всех и не прятать чувств. Он ведь сам столько раз говорил – чувствовать это нормально.

– Кента… – начал Хизаши и осекся.

А что он собирается сказать?

– Вы как хотите, а я спать, – громко заявил Мадока. – Очень есть хочется.

– Как это связано? – удивился Учида.

– Если усну, буду меньше думать о еде. А там, глядишь, и приснится миска лапши.

Он отвернулся от огня и почти сразу захрапел, наполняя старый дом громким живым звуком. Пламя горело ярко, выжигало образ высокой фигуры в кимоно с узором из алых ликорисов, запечатленный на внутренней стороне век. Его лицо могло быть лицом Хизаши, если бы в нем хватило ненависти – так они отражали друг друга. Хизаши вспомнил голос, иногда он слышал его в кратких видениях, имя отзывалось внутри тянущим, горьким узнаванием. И все же не было самого главного.

– Я ничего не чувствую к нему, – тихо сказал Хизаши, не моргая глядя на трескучий огонь. – Если он мой брат, почему я не чувствую этого?

– У меня нет братьев и сестер, – отозвался Кента. – Мне этого не понять.

– У меня старший брат и младшая сестра, – сказал Юдай.

– И ты их любишь?

– Я не знаю. Мы одной крови, но все немного сложнее. – Он нахмурил брови и опустил взгляд на блестящее лезвие нагинаты. – В детстве, насколько мне помнится, мы были дружны с братом. Потом меня отдали в ученики одного столичного оммёдзи, и наши пути разошлись. И все же… Все же мы связаны, хотим мы того или нет.

За тонкими стенами поднялся ветер, несущий с собой полные непролитым дождем облака. Трое юношей сидели у очага друг напротив друга, и возникшее молчание дарило спокойствие, а не неловкость. Пожалуй, Хизаши наконец ощущал себя в безопасности, несмотря на то, что именно сейчас опасность была как никогда явной.

– И все-таки мне не дает покоя Сасаки, – Юдай перевел взгляд на него. – Что ты сделал, когда Кента пытался выйти из круга?

– Я? – испуганно проблеял Сасаки.

– Вы с кицунэ будто стали одним целым, и твои духовные силы возросли в разы.

– И ты заметил это, вися в воздухе и читая незнакомое заклинание?

– Особенности обучения в Фусин. Ну так что?

– Если честно, я сам только услышал об этом от Кенты, – признался Арата. – Аканэ-сан пострадала. Простите, у меня правда нет ответа.

Мадока всхрапнул, будто ничего особенного не происходило, и они все вместе в их ученическом павильоне. Хизаши впервые искренне ему позавидовал.

– Что мы будем делать дальше? – спросил он. Прежде не стал бы искать совета, тем более у фусинца, но нынче изменилось слишком многое. А может, он только сейчас заметил.

– Надо рассказать всем, школы должны знать. – Брови Кенты тревожно дрогнули над поблескивающими от огненных всполохов зелеными глазами.

– Согласен с Куматани, – кивнул Учида. – Такое больше нельзя утаивать.

– Вы же помните, что нас могут убить прежде, чем мы раскроем рот?

– Тогда раскрой его пораньше, – без улыбки бросил ему Учида.

Кента протянул руку к огню и отдернул, едва горячие языки лизнули ладонь.

– Наверное, говорить буду я, раз с меня все началось. К тому же, если повезет, учитель Ниихара будет на моей стороне.

– Ты наверняка считаешься беглецом и предателем, – нахмурился Хизаши, ему такой план не понравился.

– Это ты предатель, Мацумото, – вставил Учида безжалостно. – Не путай.

– Ну как же я мог забыть! – воскликнул Хизаши, и Мадока беспокойно заворочался, потревоженный его излишне громким голосом. – Хотя ты же всегда найдешь момент, чтобы напомнить.

Юдай упрямо поджал губы, и, прежде чем ссора продолжилась, Кента вскинул руки.

– Ниихара сказал, что у него есть свои люди, заслуживающие доверия. Даже если сам учитель не покинул школу, кто-то должен быть на фестивале, я уверен. Мне всего лишь надо добраться до Морикавы-сэнсэя или хотя бы до Сакурады. Они точно помогут.

Звучало разумно, и это особенно злило. Хизаши не хотел снова подвергать Кенту опасности и считал, что если уж с кого вся эта скверная история и началась, так это с него. Он задумчиво накрутил на палец кончик хвоста и поморщился – белый цвет пугал, напоминал о том, что никакая самоуверенность сейчас не спасет от бесславной гибели. Вот бы вернуть свой веер… Да где его искать?

– Я понял тебя, – кивнул Учида, возвращая Хизаши к разговору. – Я тоже поищу тех адептов Фусин, кому могу довериться. Невозможно, чтобы вся школа была под стать ее руководству.

– Наши пути, скорее всего, разойдутся. – Кента положил ладони на колени и низко склонился вперед, насколько мог, чтобы не уткнуться лбом в огонь. – Прими мою искреннюю благодарность за то, что сохранил веру в меня, и за то, что не оставил Хизаши одного. Знаю, принять правду о нем далось тебе нелегко.

Он застыл, и Хизаши мечтал провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть его склоненной спины. Фусинец прикрыл глаза, а когда открыл, взгляд сделался необычно мягок, без той отточенной стали убеждений, заменивших ему собственное мнение.

– На самом деле проще, чем я ожидал, – признался он. – Любой обман, любая нечестность должны быть наказаны, но в этот раз наказание опередило проступок.

– Учида. – Хизаши не знал, что ему сказать, просто чувствовал, что должен.

– Не трать слова, Мацумото. Завтра до рассвета вместе обсудим план действий, а пока надо восстановить силы и энергию ки.

Он показал пример, улегшись на спину и уложив нагинату рядом, касаясь древка рукой. И пусть засыпал он не так мгновенно, как Мадока, его дыхание очень быстро замедлилось, а тело расслабилось.

– Спать всем сразу неразумно. – Кента с беспокойством поглядел на дверной проем, за которым густели пасмурные сумерки.

– Не думаю, что Хироюки вернется, – успокоил его Хизаши. Ему тоже, несмотря на усталость, не хотелось ложиться. – Здесь он сделал все, что собирался. Точнее, мы сделали.

– Когда ты называешь его по имени… Не знаю, мне не нравится, – пробормотал Кента. – Будто вместе с именем он приобретает человеческие черты, тогда как очевидно, что он – зло.

– Он человек, по крайней мере, был им, – поправил Хизаши.

– Неужели существует что-то, что может создать из человека… такое?

– Причин полно. – Хизаши знал, о чем говорит, просто ему повезло, а Хироюки нет. – Человеческая жизнь наполовину состоит из поводов обозлиться, и если граница будет пройдена, врата бездны гостеприимно раскроются в ожидании.

– Мне не хочется в такое верить.

– Ты юн, Кента, юность многое видит в ином свете.

– Ты говоришь это как двухсотлетний хэби или как человек?

– Не спрашивай, – попросил Хизаши. – Пожалуйста.

Пламя медленно оседало, не получая достаточно подкормки, и стал слышен шорох капель снаружи. В отличие от осеннего, этот ливень нес земле обновление и возрождение, дарил новую жизнь. Хизаши ненавидел сырость, но сейчас почему-то подумал, а если выйти и подставить лицо дождю, получится ли тоже обновиться, смыть с себя все лишнее?

– Завтра будет непростым, – сказал он. – Отдохни, я пока посижу.

Кента не стал больше спорить и лег, подтянув к груди колени. Хизаши перевел взгляд на огонь, и тот, будто в утешение, выдохнул вверх тонкие горячие язычки. Хизаши смотрел на них, и мысли замирали, подчиняясь незатейливому ритму огненного танца.

На рассвете, как и договаривались, покинули гостеприимный старый дом и отправились тем же путем обратно, на другую сторону холма. После ночного дождя трава была мокрой, пыль на дороге превратилась в грязь, и стоило выглянуть весеннему солнцу, как испарения наполнили воздух влажной духотой. Город уже проснулся, рабочий люд занимался делами, открылись торговые лавки, готовились к дневному наплыву посетителей идзакаи. С высоты холма все это видел лишь Хизаши, чье зрение превосходило обычное. Если спускаться, то сейчас, пока улицы не наводнили толпы праздно шатающихся.

Первой их компанию покинула Чиёко.

– Я больше не могу скрываться от семьи, – сказала она на прощание. – В Ямато наступают темные времени, и итако пора вмешаться. Если духи способны дать подсказку, как побороть демона, я узнаю об этом и найду вас.

– Береги себя, – пожелал ей Кента. Взгляды, которыми они обменялись, могли означать что угодно, но Хизаши уже достаточно поднаторел в понимании человеческих чувств, чтобы увидеть за ними сокрытое. Юная шаманка сделает все ради Кенты лишь за одну надежду на взаимность, это стало очевидно не прямо сейчас, но прямо сейчас Хизаши понимал ее, как никто другой, и как никто – завидовал, ведь его собственное будущее надежды лишено. Зависть – это тоже чувство, присущее людям, так что он может собой гордиться.

После ухода Чиёко все будто бы выдохнули с облегчением. Хизаши не сомневался, что, по меньшей мере, Мадока и Кента постоянно были озабочены ее безопасностью. Мыслей Юдая он не знал, но сам лично не считал шаманку той, за кого стоит переживать. О них бы теперь кто побеспокоился.

– Постойте, – вдруг остановил их Сасаки и предостерегающе поднял руку. Лисий колокольчик на его красном браслете тревожно закачался. – Что-то приближается.

Тут он опередил Хизаши, потому как следом за этими словами и он уловил ауру множества ёкаев, несущихся им навстречу со стороны города. Они не казались опасными, но их окутывало облако страха, а вот это уже настораживало.

– Кошка? – удивился Кента, и тут из густой травы выглянули кончики раздвоенного хвоста, и нэкомата с разбегу прыгнула Кенте на руки и вцепилась когтями в одежду и, судя по запаху крови, в кожу. Следом за первой набежали и остальные, не меньше десятка ёкаев – целая стая!

Учида напрягся, у него с нэкоматами и бакэнэко отношения не сложились, а вот Кента опустился на корточки и поманил перепуганных кошек рукой.

– Хизаши, ты только взгляни!

Нэкоматы окружили его, будто надеялись найти защиту, и Кента торчал из массы пушистых вздыбленных тел, кажется, ничуть не обеспокоенный такой опасной близостью. На Хизаши они отреагировали шипением, хвосты принялись стегать по бокам.