– Он и не должен быть похожим на человека, однако как-то так вышло, что он учился бок о бок с моим драгоценным племянником. С вами, Сакурада-сэнсэй, и с другими беседовать об этом будут ваши старейшины, мое дело – вытянуть нужные сведения.

Человек вышел из тени и оказался невысоким, полноватым мужчиной неопределенного возраста. Его фамилия была Хизаши отлично знакома, ее юный обладатель, на редкость бесталанный и бестолковый, кичился благородными корнями, сам из себя представляя лишь пустое болтливое место. Кто же знал, что среди его родни не только славный в прошлом дед, но и такой дядя.

– Я слышал о тебе от племянника, – обратился к нему Нобута-старший. – Мальчик прав во всем. Более омерзительного существа и представить сложно. Сакурада-сэнсэй, прошу записывать и запоминать все, что от него услышите. Пока он еще будет в состоянии говорить.

То же самое Хизаши мог бы сказать и о нем – омерзительный, с гладким круглым лицом, печать зла на котором не увидел бы только слепой.

– Кто вы? – спросил Хизаши, проглотив колючий ком в горле.

– Разве ты не слышал?

– Я спрашиваю не… имя…

– Сакурада-сэнсэй, вы посмотрите, какой любопытный образец! – отчего-то восхитился Нобута. – Я провел столько допросов, чтобы ваша школа могла гордиться своими адептами, но допрашивать ёкая мне еще не доводилось. Интересно, они как-то иначе ощущают боль?

– Понятия не имею, – мрачно буркнул Сакурада, и Хизаши обжег его холодным взглядом.

– Я так и знал, – процедил он и сплюнул на пол.

Его не стали за это бить, только обрадовался Хизаши рано. Этот бессильный, лишенный дара, но такой страшный человек не собирался тратить слишком много времени на беседы. Вопрос был всего один: «Когда вы с Куматани Кентой вступили в сговор с демоном и решили украсть для него меч Дзайнин?» В случае неверного ответа или, что случалось чаще, его отсутствия, Хизаши резали, топили в холодной воде, подвешивали над огнем и избивали палками. Никакое онемение не способно было избавить от ощущений, но вместо воплей боли мучители получали только град проклятий и змеиное шипение.

– Уберите, – наконец велел Нобута, и полумертвого Хизаши вернули в его конуру, приковали цепью и даже оставили еды, если ею можно было назвать тонкий пласт сырого несвежего мяса. От него дышать тут стало еще невыносимее, одно лишь радовало – напиться удалось вдосталь, пусть та вода, в которой его топили, и отдавала гнильцой.

И потянулось время в темноте и тревожном ожидании. Он так и не спросил про Куматани, побоялся навлечь на него беду более худшую, чем их уже постигла. Если бы Кента был мертв, ему бы наверняка сказали, чтобы напугать. Не догадывались, что неведение пугало сильнее.

И все же Хизаши удалось забыться. Прежде он до конца не понимал силу снов, сейчас же сумел сбежать в них от реальности, превзошедшей любые кошмары. В этом чудесном видении он сидел на берегу реки, и ветер колыхал ее сверкающую на солнце поверхность. Крупные стрекозы с перламутровыми крыльями порхали над кувшинками, чьи нежные бутоны украшали затянутые ряской зеленые участки под сенью нависающих над водой деревьев. Было тепло, но не обжигающе жарко, и солнечные лучи запутывались в ветвях и роняли на траву светящееся кружево. Хизаши держал над головой дырявый зонтик и смотрел на танцы стрекоз да быстрые тени рыб.

Потом кто-то подошел сзади, обдал запахом нагретой на солнцепеке кожи, положил ладонь на плечо. И сразу стало так спокойно и хорошо, жужжание цикад звучало музыкой, а дыхание рядом – было самой жизнью. Хизаши хотел повернуться, чтобы посмотреть, но его удержали на месте, сильнее надавив на оба плеча. Чужие влажные волосы защекотали висок, но это не вызывало отторжения, наоборот. Хизаши нравилось чувствовать, что он не одинок и есть еще кто-то тут, возле этой спокойной, залитой сиянием реки. Вот бы так было всегда и никогда-никогда не заканчивалось…

Но солнечный летний мир раскололся от скрипа и скрежета, Хизаши дернулся спросонья и чуть не взвыл от боли. Короткий сон расслабил его, заставил забыть о бдительности, и вот пришла расплата. Сощурившись, он пытался рассмотреть в ореоле оранжевого света лицо посетителя. Но, даже толком не приглядевшись, узнал по пронзительному голосу, с каким тот протянул:

– Что я вижу? Маленькую рыбку, скрежещущую зубами^[14].

– Выучил новую фразу? – хмыкнул Хизаши. – Поздравляю.

– Дядя сказал мне, что ты сейчас похож на кусок дерьма и пахнешь так же, – широко осклабился Нобута-младший. – Расскажу парням, они будут в восторге, потому что тебя все терпеть не могли, Мацумото.

– Странно, я думал, это они о тебе…

– Заткнись! – сорвался Нобута и схватился за меч. – Здесь я говорю, а ты, ничтожество, слушаешь!

– Для того, чтобы люди тебя слушали, их приходится связывать. Вот так умора.

И хоть снаружи Хизаши старался держать лицо, вид соученика на пороге его темницы вызвал в нем настоящий ужас. Попасть во власть кого-то вроде него – даже смерть или вечное заточение не казались уже таким страшным приговором.

– Где ты нашел людей, уродец? – чванливо бросил Нобута и повел носом. – Я чую лишь запах отброса, от которого мой дядя скоро избавится.

Он подошел на полшага ближе, но так, чтобы, в случае чего, Хизаши не сумел дотянуться.

– Дядя точно знает, как поступать с такими, как вы, с тем нищебродом из глуши. Я всегда говорил, вам не место в Дзисин.

– Что с Куматани? – вырвалось у Хизаши, и он чуть не откусил себе язык за это. Но было поздно. Омерзительное лицо перед ним разрезала кривая ухмылка.

– Не скажу. Дядя еще столько всего не успел попробовать.

– Ах ты, щенок!.. – Хизаши рванул вперед, наплевав на боль и слабость. Звякнула цепь, разрезали истерзанную кожу острые звенья. Но не хватило буквально пары сунов^[15]. И пусть Нобута отпрыгнул назад, как перепуганный кролик, Хизаши все равно не смог бы его достать, разве что плюнуть. Это он и сделал. Кровавая слюна испачкала бордовое кимоно Дзисин, и Нобута брезгливо скривился.

– Считай, тебе повезло, что я не собираюсь тратить силы, Мацумото. Ты сдохнешь здесь, как червь, раздавленный моим сапогом.

Хизаши оскалился и зашипел. Белые волосы спутались и грязными, местами бурыми прядями свисали по обе стороны от лица. И пусть он упирался в пол лишь стертыми коленями, а его руки и ноги были стянуты сзади и прикованы к кольцу в стене, он напугал Нобуту, и тот не сумел этого скрыть. Замахнувшись ножнами, но так и не рискнув приблизиться на расстояние удара, он умчался прочь по коридору, дверь закрылась, и снова наступила тьма.

В следующий раз за ним пришли, когда от голода мутилось сознание, и Хизаши пребывал в полубессознательном состоянии. Ки он не ощущал, но медитация помогала справиться с физическими страданиями, а заодно не наброситься на куски сырого мяса, от которых уже воняло тухлятиной. Ему ничего не говорили по пути, он говорить тоже не стремился. В той же комнате для допросов, а точнее уж пыточной, сегодня было многолюднее. У стены за столом сидел Сакурада Тошинори с таким мрачным лицом, что казалось, пытать сейчас собирались его. Нобута-старший стоял спиной к двери, заложив руки за поясницу, и Хизаши бросились в глаза его перепачканные красным пальцы. Двое людей в черном с закрытыми платками лицами держали палки, уже хорошо Хизаши знакомые.

– До чего же вы упрямые ребята, – сказал Нобута и повернулся к Хизаши. – Почему бы просто не прекратить свои мучения?

За ним на краю резервуара с водой, в которой Хизаши уже топили, была установлена деревянная рама, а в ее центре, растянутый за руки и за ноги ремнями, висел Куматани Кента, одетый только в штаны и спущенное до пояса разодранное нижнее кимоно. Тело с напряженными мышцами покрывали багровые полосы, порезы и кровоподтеки, а на груди – след от ожога. Голова безвольно свисала, но стоило Хизаши судорожно вздохнуть, как он поднял лицо и посмотрел на него ясными глазами.

– Хи… заши? Ты жив…

Он даже улыбнулся, только получилось криво, а когда по сигналу Нобуты ремни натянули сильнее, закусил губу, чтобы не закричать.

– Так что демон обещал вам за предательство? – спокойно спросил Нобута, вытирая руки поданной ему белоснежной тканью. – Власть? Богатство? Безграничную мощь?

Кента сильнее стиснул зубы, и Хизаши сам едва не закричал вместо него. Боль, что ему довелось испытать, ни в какое сравнение не шла с той, что причиняла эта картина.

– Прекратите… Прекратите! – воскликнул он. Ноги едва держали, и он обвис в руках своих конвоиров. – Он ни в чем не виноват! Он жертва!

– Это я решаю, кто здесь жертва, а кто нет. Сакурада-сэнсэй, зафиксируйте, пожалуйста, что подозреваемые польстились на обещание власти над тремя великими школами оммёдо и экзорцизма.

– Но это же… – начал Сакурада и замолчал, поймав пристальный взгляд Нобуты.

– Вы знаете что-то, чего не знаю я?

– Нет.

– Тогда я продолжу.

Кенту вместе с рамой опустили в воду и держали до тех пор, пока Хизаши не взвыл от ярости. Кента любил плавать и нырять, мог подолгу не вдыхать, но Хизаши обо всем позабыл. В эти мгновения он готов был отдать Хироюки что угодно, все, о чем только ни попросит, лишь бы уничтожить Нобуту. Нет, сравнять с землей всю эту гору, стереть даже воспоминание о ней.

Но Хироюки не было, и никто не пришел на помощь.

Однообразные вопросы продолжились, и Кента молчал, не издал ни единого звука, даже когда его правую кисть опустили в кипящее масло, и его запах забил ноздри.

Нобута повернулся к Хизаши и почти ласково спросил:

– Все еще нечего сказать? Или сострадание тварям неведомо?

Хизаши долго молчал, приоткрыв рот и не решаясь ни на что. Приготовили все для процедуры исидаки, Кенту отвязали и усадили коленями на платформу с острыми гранями, а рядом уложили пять каменных плит, каждая весом в 80 кинов^[16]. Кента не мог не знать, что за этим последует. Знал и Хизаши.

– Стойте, – выдавил он. – Стойте, я… я хочу признаться.

Человек в черном закончил привязывать руки Кенты к столбу позади него и замер в ожидании дальнейших указаний. Нобута жестом остановил его.

– Давайте послушаем. Сакурада-сэнсэй, не пропустите ни словечка.

Учитель стиснул зубы до скрипа и приготовился записывать. Что ж, похоже, они все-таки добились своего.

– Нет! Хизаши, молчи! – закричал Кента, нарушив добровольное безмолвие.

– Говори.

Хизаши еще раз взглянул на каменные плиты, чья роль в исидаки заключалась в том, чтобы лежать на коленях осужденного и своим весом вдавливать в острые грани платформы. Плита за плитой, пока конечности не потеряют чувствительность, кровообращение в них нарушится, новые плиты сверху начнут дробить кости – и это может длиться целый день. Хизаши бы не выдержал. Так разве может такое вынести человек?

– Конран-но ками, он… он не совсем демон, – с трудом произнес Хизаши, задыхаясь после каждой фразы. – Но и не бог, конечно. Он… он человек. Был человеком.

– Вздор! – прервал Нобута, и один из палачей, точно читая его мысли, с хэканьем подхватил тяжеленную плиту и водрузил ее на колени Кенты.

– Но я же говорю! – сорвался Хизаши и снова попытался встать на ноги. Безуспешно.

– Ты говоришь не то, что надо, – безразлично ответил Нобута. Его тусклые глаза, широкий рот, круглое гладкое лицо напоминали рептилию куда больше самого Хизаши. Ни одна змея, что он повстречал в жизни, не была столь безжалостна и холодна, и ни одна столь откровенно не наслаждалась творимым ею злодейством. Хизаши уже не шипел – он рычал загнанным зверем.

– Я с тебя кожу сдеру, – пообещал он. – Лоскут за лоскутом.

– Благодарю за идею, Мацумото-сан, – улыбнулся Нобута.

Кента дышал судорожно, порывисто, с присвистом, однако так и не вскрикнул, не дал Нобуте насладиться его властью.