Еще до того, как поняла, в чем дело, я заметила, что мои руки упираются в чьи-то плечи. Я вытаращила глаза – на мне лежал Мейсон, его волосы касались моей скулы, а рука уперлась в стену за моей головой.

У меня перехватило в горле. Я почувствовала его дыхание на своей коже, и оно вызывало во мне нервную дрожь. Потом началась паника. Я схватила Мейсона за футболку и попытался спихнуть. Но как только мои пальцы сжали ткань, он приоткрыл рот и сказал:

– Меня сейчас вырвет…

«Я последовательный человек», – именно так я думала о себе, помня о твердых убеждениях, с которыми выросла.

Тем не менее в тот бесконечно долгий момент, когда запах пива заполнял мои ноздри, а коленки подгибались, я пообещала себе сесть и спокойно проанализировать, какие изменения претерпели мои моральные принципы.

Происходящее было совершенно нелогично. Нет, невозможно, чтобы я плелась, согнувшись под тяжестью парня в два раза больше меня, который меня ненавидел, и пыталась затащить его по лестнице, стукаясь об него головой.

Нет, не хотелось в это верить.

Во мне живет инстинкт егеря. Однажды я наткнулась на бобра, застрявшего в ловушке для хариуса, и позвонила в лесничество. Пока мы с ним ждали помощи, я протягивала бедняге побеги папоротника, убирая руку, когда он жевал и подкручивал свои усы.

Но Мейсон, черт возьми, не был несчастным бобром, и, когда мы опасно зашатались на верхней ступеньке, мне захотелось бросить его и посмотреть, как он кубарем покатится вниз.

– Если тебя стошнит на меня, я тебя прибью! – прорычала я, встряхнув Мейсона, но он даже не сделал попытки выпрямить ноги, и мы привалились к перилам.

Я с трудом доволокла его до коридора.

Когда мы, шатаясь, потащились в ванную, я, от досады стиснув зубы, в который раз спросила у себя, кто, черт возьми, заставил меня это сделать. Мейсон не заслуживал моей помощи.

Зная, что он за свинья, мне следовало бы радоваться, ведь он наконец-то пребывал в естественном свинском состоянии. Мне следовало бы посмеяться над ним и уйти, как поступил бы любой на моем месте. Но я почему-то повела себя иначе – решила ему помочь. Дура!

Мне стало жалко этого парня, который уж точно не сделал бы по отношению ко мне того же, окажись я на его месте.

– Осторож…

Поздно, Мейсон все-таки ударился головой о стену и что-то промычал. Что ж, неплохо, это ему за меня. Однако он откинул голову и щекой скользнул по моему лбу.

– Эй, полегче! – буркнула я и оттолкнула его голову.

Я затащила Мейсона в ванную, но потеряла равновесие, и мы оба рухнули в шаге от унитаза.

К счастью, обошлось без серьезных ушибов, однако, когда его живот под футболкой сжался в спазмах, я отпихнула его в сторону, пока не стало слишком поздно. Мышцы его спины напряглись под моими руками, и я отвернулась, решив на это не смотреть.

Я сидела, подобрав колени и продолжая держать руку на его спине. Лучше бы я этого не слышала… Уж лучше смотреть, как полуголый Трэвис пляшет на столе в гостиной.

Похоже, деваться мне некуда. Я чувствовала, как его мышцы содрогаются под моими пальцами. Дрожь, пробежавшая по его телу, передавалась через запястье моей руке.

Как он дошел до такого состояния?

Я посмотрела на Мейсона. Волосы закрывали лицо, я видела только его подбородок и приоткрытые красные губы. Мейсон покрылся холодным потом, через ткань я чувствовала, как напряжено тело. Его потрясывало.

Я должна испытывать злорадство, видя его таким, и почувствовать удовлетворение, оттого что ему физически плохо. И все же… я не могла.

Единственное, что я ощущала в глубине души, – уже знакомое противоречивое чувство: не гнев, не обиду – горечь. Как бы ни хотела, как бы ни старалась, что-то мешало мне его ненавидеть.

Я видела в нем отражение Джона, его глаза, его светлый смех. У отца с сыном была одна улыбка на двоих, и одна походка, и одинаковый блеск в глазах, когда они чему-то радовались, поэтому ненавидеть его или презирать оказалось просто невозможно.

Кончик влажной от пота пряди, как иголочка, уткнулся в уголок его воспаленного глаза, и я убрала прядь в сторону. Автоматически, я даже не заметила своего жеста…

Я совершила ошибку.

Мейсон вздрогнул и только тогда, кажется, заметил меня. Он повернулся и уставился на меня влажными покрасневшими глазами, затем оттолкнул.

– Уходи. Мне не нужна твоя помощь.

Коврик собрался подо мной, когда я отодвинулась и посмотрела на Мейсона. Внутри меня вместе с досадой просыпалось чувство, похожее на агрессию бешеного животного. В висках застучала кровь. Я сжала кулаки и вскочила на ноги.

– Ах, тебе не нужна моя помощь? После того как я затащила тебя сюда по лестнице? После того как ты упал на меня? После всего, что я сделала, не посмотрев, что это ты? – Я еле сдерживала гнев. – Какой же ты идиот!

Я повернулась и пошла к себе в комнату, чертыхаясь на чем свет стоит. Я буквально кипела от злости на саму себя, так что в груди жгло.

А на что, черт возьми, я надеялась? Что он поблагодарит меня? Возьмет меня за руку и извинится, что вел себя как последний кретин?

Я добралась до своей комнаты и хлопнула дверью так, что оконные рамы задрожали. Когда последний раз я испытывала такой жгучий гнев, способный испепелить дотла, если не остановиться? Не помню.

С меня довольно!

Я стянула со шкафа одну коробку и пинками дотолкала ее до закрытой двери. Затем стянула с себя футболку, воняющую пивом и по́том, отшвырнула ее подальше, ненавидя за то, что она касалась его.

Надела чистую майку, забралась в кровать и выключила свет. Я хотела бы проспать целую вечность. Заснуть и спокойно спать, перед сном пожелав, чтобы Мейсон вытошнил в унитаз свои мозги, а Джон вернулся домой пораньше и обнаружил бы в доме страшный бардак.

И – финита ля комедия!

Однако уснуть я не смогла и несколько часов ворочалась с боку на бок, честно пытаясь найти нужное положение. Бесполезно. Я села в кровати и включила свет. Поставив ноги на коврик, я замерла и прислушалась: музыка смолкла.

Я вышла в коридор – убедиться, что вечеринка закончилась. Сделала несколько шагов к лестнице и обо что-то споткнулась. Сердце от испуга чуть не остановилось. У моих ног лежала непонятная темная масса, бесформенная и пугающая…

Я присмотрелась – Трэвис, лежащий в надувном круге в виде острова с пальмой, без одной туфли, скрученная футболка лежит на плече, похожая на использованное полотенце.

Посмотрев с лестницы вниз, я разглядела в темноте другие фигуры и устало вздохнула: как же не хватает Джона, при нем в доме царил порядок… Когда он вернется? Полет прошел хорошо? Я была уверена, что он позвонит, когда приедет в Феникс.

Мое внимание привлек свет в ванной, наверное, кто-то забыл выключить. Однако, оказавшись там, я застыла на месте, не веря своим глазам.

– Ты все еще здесь? – прошептала я тихо.

Мейсон лежал там, где я его оставила. Он спал, подложив руку под голову. Под растрепанными волосами виднелось отекшее лицо человека, который после неудачной попытки утопиться смиренно отдался на волю судьбы. Жалкое зрелище. Я прислонилась к дверному косяку, не в силах пошевелиться. Наверное, он уснул вскоре после моего ухода.

Выгнал меня, сказал, что не нуждается в помощи, не сообразив, что самостоятельно отсюда не выберется.

– Дурак, – пробормотала я.

Я посмотрела на его перекошенное лицо и внезапно ощутила полное опустошение, во мне не было даже гнева.

Может быть, потому, что дураки никогда ничему не учатся, или потому, что посреди ночи на полу в ванной я видела только сына Джона. Знаю, Мейсон никогда ничего для меня не сделает. Однако, если я уйду сейчас, это не означает, что я изменилась. Себя не обманешь…

«Я делаю это не ради Мейсона», – сказала я себе, наблюдая за ним с порога.

Нет, на этот раз я делаю это ради Джона, помня те моменты, когда он поднимал меня с земли.

Мне потребовалось время, чтобы убедить Мейсона пойти спать в удобную постель. Он ворчал сквозь дрему и отворачивался, пытаясь не обращать на меня внимания. Наконец, обняв его за плечи, я помогла ему подняться.

Мы молча шли по коридору, и единственным звуком в тишине было неуверенное шарканье его сандалий, ступающих рядом с моими босыми ногами. Локтем я опустила ручку в его комнату и открыла дверь.

Пространство было декорировано в приятных темных тонах с добавлением разных оттенков антрацитового. На полке над столом поблескивали боксерские трофеи. Современный дизайн дополняли аксессуары с черными деталями.

Мы подошли к широкой кровати, и Мейсон рухнул на нее. Подушка заглушила его пьяный стон. Решив, что миссия выполнена, я молча направилась к двери. Но что-то удержало меня.

Я обернулась и в полумраке увидела, что подол моей длинной футболки зажат между его пальцами.

Я молча посмотрела на Мейсона, взглядом выражая недоумение, и уловила, как его пальцы на секунду сжались сильнее, как будто этим жестом он хотел что-то сказать. А что – никогда не узнаю. Потом его пальцы разжались, отпуская меня.

Я не видела глаз Мейсона. Не видела, как они на меня смотрели. Я видела только, как он откинулся на подушку, и ночь забрала его до утра.

Глава 6
Туз в рукаве

Когда на следующий день я проснулась, солнце уже стояло высоко в небе.

Я медленно потянулась и посмотрела на часы: начало первого. Я впервые проснулась так поздно.

Проведя по лицу руками, я вспомнила, в каком ужасном состоянии был дом прошлой ночью. Страшно даже представить этот бедлам при дневном свете. Покачав головой, я встала и все же решилась выйти в коридор, где витал… приятный запах свежести?

Я нахмурилась. Трэвис и компания, должно быть, ушли до того, как я проснулась. Тем лучше.

С чувством облегчения я сбежала по лестнице, и, как только спустилась с последней ступеньки, хорошее настроение моментально улетучилось. Пол сверкал, как перламутр, блестели и картины под стеклами на светлых стенах. Стол был похож на лист блестящего хрусталя, сквозь открытые окна потоком лился свет, доносились шелест ветра и птичий щебет.

Колония уборщиц заполнила гостиную, коридоры, даже внутренний двор: одни подметали и вытирали пыль, другие взбивали диванные подушки; кто-то наполнял черные мешки мусором и выносил их; машинка-полотер скользила по прихожей.

Лимонный запах моющего средства здесь чувствовался сильнее, чем наверху. Да, это точно не запах пота Мейсона, драющего дом.

Я буквально онемела и ощутила, как, словно брошенный в пропасть камень, все ниже падает мое настроение. Да, я недооценила сообразительность Мейсона. Он не дурак, чтобы так легко подставиться.

Судя по уровню организации, это не первая вечеринка в отсутствие отца. Вероятно, Мейсон никогда не оставался в доме один, когда уезжал Джон.

Раздраженная, я повернулась и направилась на кухню, надеясь, что хотя бы хрустальная ваза разбита или ее украли, чтобы продать на черном рынке.

Я налила молока, взяла пачку печенья и села завтракать на высокий барный стул, наблюдая за уборщицами и гадая, знают ли они о своей роли в этой махинации Мейсона. А Джон, возможно ли, что он ничего не подозревал?

Мейсон появился как раз в тот момент, когда я уронила печенье в молоко. Глядя, как оно тонет, я подумала, что это вовсе не совпадение. Я сделала вид, что не замечаю Мейсона, и потянулась за еще одним печеньем. Пустая мраморная поверхность стола подсказала, что пачка исчезла.

– Вчера вечером я велел тебе не спускаться.

Его голос звучал очень близко.

Я повернулась. Ровный цвет лица и чуть влажные пряди, обрамлявшие его лицо, свидетельствовали о том, что Мейсон полностью пришел в себя.

– Интересно, где бы ты был сейчас, если бы я вчера не спустилась, – медленно сказала я. – Может, в розарии за домом?