Из кантины доносился запах свежей еды. Слышался стук катящихся по столу игральных костей, и монеты со звоном переходили из рук в руки. Генерал, знатный игрок и любимец удачи, выигрывал. И по мере того как выигрывал, он терял самообладание и пил с еще большим отчаянием. Опьянев же, становился опасным. Его подручные старались выиграть у него хотя бы партию и беспокойно озирались, когда тот в очередной раз побеждал.

– А ну-ка, вы, подполковник мой дорогой, сыграйте партейку с генералом!

Подполковник Крус, улыбаясь, с готовностью шел обыгрывать Франсиско Росаса. Он был единственным, кому это легко удавалось. Полковник Хусто Корона, стоя позади своего командира, пристально наблюдал за игрой. Пандо, хозяин кантины, чутко следил за каждым движением военных; по выражениям их лиц он угадывал, когда атмосфера слишком накалялась.

– Пора на выход, генерал выигрывает!

И клиенты кантины, один за другим, постепенно исчезали. «Если генерал выигрывает, значит, Хулия его не любит; вот он и злится», – говорили мы со смехом и, выйдя на улицу, выкрикивали в сторону кантины то, что бесило военных.

Поздно ночью стук копыт лошади Франсиско Росаса нарушал тишину. Мы слышали, как он галопом проезжал по улицам, потерянный в своих мыслях. «Что ему нужно в такое время?» – «Набирается смелости перед тем, как идти к ней?» Не спешиваясь, заскакивал он во двор гостиницы «Хардин», а затем шел в комнату Хулии, своей возлюбленной.

VI

Однажды вечером с поезда сошел незнакомец в темном костюме, дорожной кепке и с маленьким чемоданом в руке. Он остановился на разбитом перроне и стал оглядываться по сторонам, как бы сомневаясь, туда ли приехал. Постоял так несколько секунд, затем начал смотреть, как разгружают тюки из вагонов. Он был единственным пассажиром, сошедшим с поезда, и грузчики с доном Хусто, начальником станции, взирали на него с удивлением. Молодой человек, похоже, осознал любопытство, которое вызвал к своей персоне, и лениво зашагал по перрону к грунтовой дороге. Пересек ее и двинулся к почти пересохшей реке. Перейдя ее вброд, он направился к Икстепеку кратчайшим путем и вошел в город под изумленным взглядом дона Хусто. Казалось, молодой человек улыбался самому себе. Он миновал дом семьи Каталан, и дон Педро, прозванный «копилкой» из-за дырки, оставленной пулей на щеке, заметил его, пока разгружал банки с жиром у дверей своего магазинчика. Там из дверного проема уже выглядывала его любопытная жена Тоньита.

– Это кто еще? – поинтересовалась она, не ожидая ответа.

– Похож на инспектора… – проговорил ее муж с подозрением.

– Нет, точно не инспектор! Это кто-то другой! – уверенно возразила Тоньита.

Незнакомец тем временем продолжил свой путь, его взгляд блуждал по крышам домов и кронам деревьев. Не замечая любопытства, вызванного своим появлением, молодой человек завернул за угол улицы Мельчор Окампо. Увидев приезжего из окна, девицы Мартинес принялись громко обсуждать его появление, совершенно забыв про своего отца, дона Рамона, который разглагольствовал по поводу замены конных экипажей, что стояли на площади под тамариндами уже пятьдесят лет, на автомобили, а также по поводу электрической станции и того, как хорошо было бы заасфальтировать улицы. Дон Рамон восседал на стуле из тростника, пока донья Мария, его жена, готовила кокосовые конфеты с кедровыми орешками, пирожные из яичного желтка и пабельонес ^[3] для продажи на рынке. Услышав восклицания дочерей, сеньор Мартинес подошел к балкону, правда, успел увидеть лишь спину пришельца.

– Современный человек, двигатель прогресса! – воскликнул он с энтузиазмом.

И тут же принялся размышлять о том, как использовать новоприбывшего для осуществления своих проектов. «Жаль, что военный командующий – так называл он генерала Росаса, – сущий ретроград!»

То, что приезжий был чужаком, не вызывало никаких сомнений. Ни я, ни самый старый житель Икстепека не помнили, чтобы видели его раньше. И тем не менее, казалось, молодой человек прекрасно знает планировку моих улиц, потому как, не колеблясь, добрался прямиком до дверей отеля «Хардин». Дон Пепе Окампо, хозяин, показал ему просторную комнату с глинобитным полом, растениями в кадках, железной двуспальной кроватью под белыми простынями и москитной сеткой. Приезжий выглядел довольным. Дон Пепе, будучи человеком разговорчивым и гостеприимным, чрезвычайно обрадовался новому постояльцу.

– Так давно уже никто сюда не приезжал! То есть никто издалека. Индейцы не в счет; они спят в дверях или во дворе. Раньше приезжали коммивояжеры с чемоданами, набитыми всякой всячиной. Вы, случайно, не из них?

Чужак покачал головой.

– Видите, сеньор, до чего дошел я из-за всей этой политики! Раньше в Икстепек кто только не приезжал, торговля била ключом, и отель был всегда полон. Видели бы вы! Столы ломились от еды. Посетители до поздней ночи! Вот было время! Сейчас почти никого. Ну, если не считать генерала Росаса, полковника Короны, кое-кого из низших чинов да их любовниц…

Последнее слово дон Пепе произнес полушепотом, подавшись к приезжему, который слушал с улыбкой. Молодой человек достал две сигареты и предложил одну хозяину гостиницы. Последний потом утверждал, что сигареты в руках пришельца появились буквально из воздуха. Якобы чужак вытянул руку, и между его пальцами сами собой возникли сигареты, причем уже зажженные. Однако в тот момент дон Пепе ничему не удивился, сей факт показался ему вполне естественным. Он зачарованно смотрел в глаза своего нового постояльца и тонул в их глубине, блея, будто послушная овечка. Оба закурили и вышли в коридор, уставленный влажными папоротниками. Оттуда доносился стрекот сверчков.

Неподалеку от них, в ярко-розовом халате, с распущенными волосами, сквозь которые поблескивали золотые серьги, дремала в своем гамаке красавица Хулия, любовница генерала Росаса. Как будто почувствовав чужое присутствие, она открыла глаза и сонно, но с любопытством взглянула на незнакомца. Будучи вполне способной скрыть испуг, она тем не менее совсем не встревожилась. С тех пор как я увидел ее выходящей из военного поезда, она казалась мне женщиной опасной. Никто раньше в Икстепеке не вел себя как она. Ее привычки, манера говорить, ходить и смотреть на мужчин – все в Хулии было иным. Я так и вижу, как идет она по перрону, принюхиваясь к воздуху, будто ей чего-то не хватает. Раз увидев такую женщину, уже не забудешь! Видел ли ее раньше новый постоялец, я не знаю, однако на него красота Хулии не произвела особого впечатления. Он приблизился к ней и долго разговаривал, склонившись над ее гамаком. Хулия, растрепанная и полуобнаженная, внимательно слушала. Дон Пепе так и не смог припомнить потом, что тот ей говорил.

Ни Хулия, ни дон Пепе, по всей видимости, не осознавали опасности, которой подвергались. В любой момент мог возникнуть генерал Росас, звереющий от ревности при одной лишь мысли, что кто-то осмелился разговаривать с его возлюбленной, смотреть на ее зубы и розовый кончик языка, когда она улыбается. Именно по этой причине дон Пепе тут же бросался навстречу генералу, едва тот приходил, дабы сообщить, что сеньорита Хулия ни с кем не общалась. По вечерам Хулия облачалась в розовое шелковое платье, усыпанное белым бисером, и украшала себя золотыми ожерельями и браслетами. Генерал, скрипя зубами, выводил ее прогуляться на площадь. Она шла, высокая и цветущая, и как будто освещала собой ночь. Невозможно было не смотреть на нее. Мужчины, что сидели на скамейках или гуляли по площади, глядели на красавицу с тоской. Не раз генерал стегал их плетью, не раз давал пощечину Хулии, когда та отвечала на их взгляды. Но женщина, казалось, не боялась его и оставалась равнодушной к его ярости. Говорили, генерал ее выкрал откуда-то издалека; никто не знал, откуда именно, судачили также, что разбила она немало мужских сердец.

Жизнь в отеле «Хардин» была полна тайн и страстей. Жители соседних домов подглядывали со своих балконов за постояльцами в надежде увидеть красивых и экстравагантных женщин – любовниц военных.

Часто из отеля слышался смех Розы и Рафаэлы, сестер-близняшек, возлюбленных подполковника Круса. Обе северянки, переменчивые и темпераментные, и когда злились, то швыряли свои туфли на улицу. Если же дамы были довольны, то украшали волосы красными тюльпанами, одевались в зеленое и прогуливались, привлекая взгляды. Обе высокие и крепкие. По вечерам, сидя на балконе, сестры лакомились фруктами и дарили улыбки прохожим. Шторы в их комнате никогда не задвигались, и дамы щедро выставляли свою интимную жизнь на всеобщее обозрение. Вдвоем они возлежали на одной кровати с белым кружевным покрывалом, демонстрируя стройные ноги. Подполковник Крус, томно улыбаясь, ласкал их бедра. Крус был человеком добродушным и одинаково баловал обеих.

– Жизнь – это женщины и удовольствия! Как можно лишать женщин того, что они просят, если меня они ничего не лишают… – И он смеялся, широко открывая рот и показывая белые, как у молодого канибала, зубы. Долгое время весь Икстепек дивился паре серых лошадей с белыми звездами на лбу, которых подполковник подарил сестрам. Чтобы найти двух одинаковых, он объехал всю Сонору. – Женские капризы нужно удовлетворять! Неудовлетворенные капризы убивают. Мои девочки хотели лошадок, я дал им лошадок!

Любовница полковника Хусто Короны, Антония, была светловолосой и меланхоличной уроженкой побережья; она часто плакала. Полковник дарил ей подарки, заказывал серенады, однако ничто ее не утешало. Говорили, по ночам ее мучили страхи. Самая юная из всех, Антония никогда не выходила на улицу одна. «Она же совсем ребенок!» – восклицали дамы Икстепека с возмущением, когда по четвергам и воскресеньям, бледная и напуганная, Антония появлялась на людях под руку с полковником Короной.

Луиса принадлежала капитану Флоресу. Тот, как и прочие постояльцы отеля, ее побаивался – характер у дамы был весьма скверным. Старше капитана, маленького роста, с голубыми глазами и темными волосами, она ходила в платьях с глубоким декольте и без лифчика. По ночам Хулия слышала, как она ругалась на Флореса, а потом выходила в коридор и стучала туда-сюда каблуками.

– Не понимаю, что Флорес нашел в этой кошке, вечно она воет! – комментировал генерал с раздражением.

Он чувствовал неприязнь, которую Луиса испытывала к Хулии, а потому любовница его помощника была ему неприятна.

– Ты разрушил мою жизнь, негодяй! – Крики Луисы эхом отражались от стен отеля.

– Боже мой, жизнь так коротка, зачем ее тратить на ссоры! – замечал Крус.

– Вечно она ревнует, – отвечали близняшки, потягиваясь в постели.

Антония дрожала. Хусто Корона потягивал коньяк.

– А ты что скажешь? Я тоже разрушил твою жизнь?

Антония молчала, забившись в самый дальний угол кровати.

Франсиско Росас курил, ожидая, когда смолкнут крики. Лежа на спине, он наблюдал за Хулией – та лежала рядом, абсолютно невозмутимая. А что, если бы она хоть раз упрекнула его в чем-либо? Росас решил, что почувствовал бы облегчение. Ему было тяжко видеть ее такой пассивной и равнодушной, неизменно безразличной, приходил ли он или пропадал на несколько дней. Лицо Хулии, ее голос никогда не менялись. Росас напивался перед тем, как идти к ней. В полночь, по мере приближения к отелю, его охватывала тревога. С мутными глазами, прямо верхом на лошади, он приближался к дверям ее комнаты.

– Хулия, выйдешь ко мне?

В ее присутствии голос ему изменял, становился тихим, подавленным. Росас заглядывал Хулии в глаза, желая узнать, что его возлюбленная в них прячет. Она же уходила от его взгляда, склоняла голову, улыбалась, смотрела на свои обнаженные плечи и погружалась в далекий безмолвный мир, точно призрак.

– Пойдем, Хулия! – умолял генерал, и она, полураздетая, с улыбкой садилась к нему на коня. Они скакали галопом по моим улицам, отправляясь на ночную прогулку до Лас-Каньяс, к месту, где была вода. Поодаль за ними следовали подручные генерала. В полночь Икстепек слышал смех Хулии, но не имел права видеть ее при свете луны, верхом на лошади со своим молчаливым любовником.