– Ну, теперь мои. Отец ихний по весне пропал, рыбалил на большой воде, да сгинул, потонул видать. А зимой мать не уследила, с устатку заснула, самой ведь всё приходилось теперь делать, вот по дрова в лес сама пошла, вернулась уставши сильно. А ночью печка угар дала, вот и… теперь я им и за мать, и за отца.

Заснул Николай быстро, и спал в ту ночь без сновидений, а рано утром, когда рассвет только занялся, тронула его Марья за плечо, склонившись над ним:

– Вставай, Николай. Нынче пора дело справлять, коли ты решишься… Аркынай скоро придёт за тобой.

Николай поднялся, беспокойно стало на сердце, что ему предстоит сделать, какое наказание ему назначат за содеянное?

Глава 7.

Аркынай пришёл, когда чуть рассвело, одет он был в рубаху плотного сукна, поверх неё кожаная безрукавка, крепко зашнурованная по бокам. Сапоги тоже были с грубыми накладками – защищали ногу, и вообще по его виду можно было угадать, что он вовсе не по лугу гулять собрался.

Он вошёл в дом, пригнувши свой рост в двери, его плечи загородили собой весь проём. Он снял с широкого своего плеча мешок и сбросил его на скамью, хмуро глянув на сидевшего у стола Николая,

– Здравы будьте, – буркнул он, и обратился к Марье, – Что, как ты, сладилась с Улейкой-то? Придёт она?

Марья кивнула головой, но говорить ничего не стала, поставила кружку для Аркыная и налила горячего душистого взвара.

– А ты… коли хочешь жить, придётся тут работать! – сердито бросил Аркынай Николаю, – И может статься, что работа такая тебе не по нутру будет. А может и сгинешь, коли не сдюжишь её, работу такую! Хотя, душегуб ты проклятый и есть, может и верно Ирвил сказала – тебе такое исполнить судьбою и назначено! Вон, одёжу тебе принёс подходящую, оденься.

– Что же… пойдёте к ней? – вздохнула Марья, – Уж ведь сколь туда ходили, и сколь не вернулось оттудова… сказать страшно. А Николай только от лихоманки оправился, а ты уж его на такое тянешь. Обождал бы хоть немного, дал бы ему сил набраться.

– Жалко тебе его?! – сердито хмыкнул Аркынай, – Быстро ты Анийян позабыла, и мальчонку ейного, что от руки этого душегубца страшную смерть приняли!

– Ты, Аркынай, видать забывать стал, каково это – человеком жизнь проживать, – голос Марьи вдруг стал строг и сердит, – Гляди, кабы ты своей кровожадностью на себя беду не навлёк… Анийян я никогда не позабуду, никогда! Но крови просить за её душу тоже не стану!

Аркынай вздрогнул всем своим крепким телом, лицо его потемнело, и он погасил свой горящий злостью взор, каким глядел на Николая. Взял со стола кружку и стал большими глотками пить обжигающий взвар, потом поставил кружку и не глядя на Николая, сказал:

– Одевайся, я тебя на дворе ожидаю. А ты, Марья, не страшись, не дозволю я сам, чтобы с ним худое приключилось.

Николай оделся в принесённую Аркынаем одежду, и теперь на нём была рубаха сурового сукна, поверх неё такой же нагрудник, защищавший грудь и спину. Штаны он заправил в такие же сапоги как у Аркыная.

– На, возьми, вдруг да пригодиться тебе, – Марья подала ему кожаную истёртую перевязь, на ней были ножны, а в них крепкий тесак, ручка его была гладкой, словно знала много суровых ладоней, но взяв тесак в руку, Николай почуял, как тот лёг в неё, словно родной.

– Благодарствуй, Марья! Дай тебе, Господь, всякого блага, и душе твоей – радости.

Она протянула Николаю заплечный мешок, куда прежде положила обёрнутую в чистый рушник половину каравая и баклагу с водой.

– Ничего не страшись, Николай. И знай – та, к кому вы теперь идёте, сама в вечном страхе живёт. В нём её погибель.

Аркынай оглядел вышедшего на двор Николая и одобрительно кивнул, потом махнул рукой и зашагал широкими шагами в сторону леса, который стоял за околицей деревни высокой стеною. Николай едва поспевал за ним, но всё же пытался ещё разглядеть деревенские избы, мимо которых они шли. Все они были из такого же бревна, как и дом Марьи, Николай никогда не видал брёвен такого охвата… вот бы вызнать, где такие растут! Резные коньки и ставёнки украшали избы, над воротами у многих была прибита широкая доска, а на ней вырезаны незнакомые Николаю слова. Хотя грамоте он разумел, и писать, и читать в школе при деревенской церковке их обучили, но этих слов он разобрать не мог. Да и идут они слишком быстро, Аркынай своего шага не сбавлял, а Николай за ним чуть не бегом бежал, уже и дышать стало тяжко, сказалась и болезнь, и то, что в кровати много лежал.

Лес встретил их прохладой и птичьими трелями, радовались лесные обитатели летнему утру и поднимающемуся на небосвод горячему солнышку. Впереди показалась едва приметная тропа, и Аркынай на неё свернул, он шёл, не оборачиваясь на своего спутника, и это было немного обидно Николаю… хотя, ему ли обиду держать?

Дошли до небольшой полянки, была она круглая, словно блюдце, и такая зелёная, сочная трава покрывала её, будто шёлк…ветерок волной проходил по траве, приглаживая её своею рукой, и Николаю вдруг так захотелось прилечь на эту траву, понежиться, вдохнуть свежий запах утренней росы…Он шагнул туда, но сильная рука Аркыная ухватила его за плечо.

– Стой! Не то сгинешь там, безвременно и страшно. Да, мы к ней и идём, но нам к ней другим путём добираться надобно.

– К кому мы идём? – не понял Николай, голова его гудела, и он был сердит от того, что прилечь ему не дали.

– К Алмысе идём. Знаешь ли, кто она такая? Алмыса раньше ведуньей была, сильной, ведала такое, что никому не было дано. Помогала всем, и людям, и учийнаям, что среди миров живут, всем… А после озлилась за то, что человек её дитя сгубил, обманом к ней в дом пришёл, и сгубил. Есть предание, что кровь такого существа от любой хвори избавляет, вот он и хотел. И стала ведунья с той поры Алмысой, страшной, чёрного зла набралась. Является перед людьми в облике пригожей девицы, наслаждение сулит, да там и сгинет тот человек, который перед чарами не устоит. Заманивает к себе прохожего, вот ты и сам хотел на «ведьмино блюдо» улечься, ей на потеху и отправился бы. Что, али не знал такого? Нешто мать сказов этих тебе не баяла на ночь?

– Сиротой я рос, – ответил Николай, – У сродников в семье, а там у тётушки столько забот было с нами, не до сказов ей было. Да и нам тоже, где всех прокормить, то и мы в работах сызмала были.

Ничего не ответил Аркынай, только чуть нахмурил брови свои, да рукоять короткого меча сжал. Потом покрутил головой словно принюхиваясь. Николай тоже потянул носом воздух и почуял, как понесло тленом, гнилой плотью, словно открылось вонькое болото, на дне которого сгинуло много живого, и там осталось. Он видал такое, осушали как-то болото чёрное на Гнилых Пласкунах за Сайдагаркой, чтоб гать проложить….

– Что, чуешь что-то? – спросил Аркынай, он во все глаза глядел на Николая, – Нам такого не дадено, сам я не могу путь к ней отыскать, а ты, видать, сможешь! Слушай! Три седмицы назад ушла девчоночка одна, от подружек в лесу отбилась. Наши поняли, что приманила её Алмыса, в помощницы себе готовит, да только если станет такая помощницей… всем нам здесь худо придётся, и не только здесь. Чёрный мор на мир людей падёт, никого не пощадит, а мы золой серою по ветру развеемся. Надо нам отыскать Алмысу, избу её, и девчонку вызволить, по-доброму, али по-худому, а вызволить. Самим пусть сгинуть, а её спасти. Понял ли? Готов ли?

– Готов, – сказал Николай, дух охотника будто снова вернулся к нему, и он точно знал, куда надо идти, – Вон туда идём!

Они спустились с пригорка, и солнечный день вдруг померк для них. Всё окружило туманом, хотя, когда они стояли на пригорке, никакого тумана сверху и в помине не было видать! Теперь же он окружил их, плотным облаком стлался от самых ног. Где ступишь, там разойдётся туман, покажутся под ногой замшелые камни… эхом отражаются шаги, видать идут они сами по узкой лощине.

Аркынай сжимал в руке свой короткий меч, а Николай держался за ручку тесака, та словно сил ему давала, будто все, кто держали её когда-то, давали теперь ему свои силы и храбрость.

Вскоре туман расступился, и впереди показалось болото, не топь, хожее болото, и кочки крепкие виднелись, и тропа торная шла меж чёрной болотной воды.

А на небольшом островке стояла покосившаяся изба, почерневшие от времени или от болотного испарения стены растрескались, и казалось, вот-вот раскатятся.

Старый плетень, невесть для чего устроенный на этом островке, тоже был чёрным и едва стоял, чудом удерживая на себе полусгнившие бараньи головы, в глазницах которых копошились черви.

Возле избы, на небольшом чурбачке сидела рыжеволосая девчонка лет двенадцати. Она что-то монотонно напевала и щипала серые перья с мёртвой птицы. Птичья голова мерзко болталась из стороны в сторону, и Николай приметил, что голова эта была с человечьим лицом…

Глава 8.

– Тише ступай, – прошептал Аркынай Николаю в самое ухо, они притаились на большой кочке, под ногами чавкала чёрная болотная жижа, – Зарянка покуда не взяла всей силы у Алмысы, нас не чует, а вот ежели та сама объявится… Туго нам придётся! Мне дали старики откуп, да вот только боюсь я, не примет его Алмыса, Зарянка ей шибче нужна. Зачаровала она её уже, слышишь, как поёт! А вот когда она душу живую сама погубит, тут и не станет больше нашей Зарянки, новая Алмыса родится! Эх, нам бы её только выманить, хоть бы вон туда, на твердь земную…

Николай молча смотрел, как ловко девчонка, которую Аркынай назвал Зарянкой, щиплет перья, скидывая их в мешок. Он уже понял, что оказался он в неведомом месте, куда простому человеку путь заказан. И не просто так его сюда привели силы неведомые, а за дела его, за помыслы нехорошие, и теперь либо сгинет он здесь, либо исполнит то, что в наказание ему назначено.

– Слушай, чего скажу, – зашептал Николай, – Я сейчас пойду к ней, скажу, что заплутал, и попрошу путь мне указать до деревни. Выманю её туда, куда ты сказываешь, а ты уж там поджидай, да не медли. Чую я, добром она с нами не пойдёт, коли всё этак, как ты говоришь.

– Ладно, давай попробуем так, – кивнул Аркынай, – На вот, яблоко. Подай ей в благодарность, ежели укажет путь тебе, как только она его возьмёт, тут и прозреет. Да только ты в оба гляди, куда она тебе дорогу станет указывать, потому как зло в ней сейчас… в топь тебя завести может да сгубить. Она сейчас и сама поскорее хочет стать той второй Алмысой, потому сгубит тебя, не пожалеет!

Уговорились обо всём, и Аркынай тихо сполз с кочки, погрузившись по самую грудь в чёрную жижу и стал пробираться туда, где они с Николаем уговорились встретиться. Николай проводил его взглядом, тягучие круги медленно расходились от широкой груди Аркыная, он расталкивал собой сучья и болотную ряску, осторожно проверяя путь перед собой толстой палкой. Уверившись, что Аркынай добрался до небольшого островка и спрятался там за густой осокой, Николай поднялся и стал перебираться с кочки на кочку, втыкая свою палку рядом, и поглядывая на плетень, за которым сидела Зарянка.

– Доброго дня тебе, хозяюшка, – Николай добрался до большого островка, где стояла изба и поклонился поднявшейся ему навстречу девчонке, – Ох, заплутал я видать! Скажи хоть, где это я очутился? Шёл со своего дома, к сродникам попасть надобно. Година там у нас, вот и иду. Думал, в ночь пойти – так поскорее до места доберусь, да видать и свернул куда, в болото забрался, сам не знаю, как здесь очутился.

– У тётушки моей ты оказался, – сказала девочка и посмотрела на Николая, а у того душа захолодела от этого взгляда, глаза были бездонны и черны, черны до самых ресниц…

– Ох, устал бродить по болоту, – Николай кое-как справился со страхом, чтобы голос его не дрожал, – Покажи хоть, добрая душа, как мне на торную дорогу отсюда выбраться?