Третьего звонка дядя Витя как будто бы ждал – не зря он устроился читать свой детектив возле входа в квартиру, на мягком пуфике около телефонного столика.

Как только раздалась долгожданная трель, папа Нинки вскочил и молниеносно отпер дверь, за которой стоял очень улыбчивый представитель одной из солнечных стран – соседок Российской Федерации. Загорелыми руками он держал изящную цветочную корзину, в которой по меньшей мере ютилось около ста прекрасных декоративных растений: и хризантем, и роз, и тюльпанов, и орхидей, и калл, и даже странного вида темно-синих и фиолетовых цветков, усыпанных блестками.

– Опять! – хищно переводил взгляд с очередного работника службы доставки Виктор Андреевич. – Ты откуда? «Цветочный сад» или «Цветы и искры»?

– Я прыдставытэл салона-магазына «Прэкрасный букэт», – гордо ответил ему черноволосый курьер. – Роспыс дайтэ и бэрыты.

– Подожди, – поморщился дядя Витя, – кто прислал?

– Нэ знаю, – всучил ему в руки корзину парень, оказавшийся самым наглым и проворным. – Роспыс дай. Мэна ждут.

– Я тебе сейчас дам, – неизвестно что пообещал ему папа моей подруги, – упадешь.

– Зачэм упадешь? – удивленно спросил курьер. – Ручкой роспыс сдэлайтэ.

– Я же сказал, подожди! – рявкнул мужчина, поставил тяжеленную, как оказалось, корзину на пол около двух ее сестер и потер лоб. Кем бы ни был отправитель и какой ориентации – он обнаглел!

– Кто прислал? – Хмуро поинтересовался Журавль вновь, мягким носком домашнего тапка пиная новую корзину.

– Нэ положыно гаварыт, – опустил взгляд в пол курьер, которого давно уже ждали по нескольким адресам, и с некоторым трудом выговорил, – конфыдэнцыал.

– Конфыдэнцыал, говоришь? – хмыкнув, дядя Витя достал из лежащего на столике бумажника небольшую купюру в долларах и передал курьеру. – Теперь скажешь? – осведомился он. – Или все равно конфыдэнцыал?

– Отчыго жэ нэ сказат харошэму чэлавэку? – молниеносно спрятал в одном из многочисленных карманов яркого комбинезона деньги молодой человек. – Сыный парэн, – имея в виду цвет волос, произнес курьер и для наглядности показал на свою собственную черную шевелюру.

Его словарного запаса немного не хватало на то, чтобы как следует обрисовать заказчика. Между прочим, курьер самолично заказчика не видел, а только слышал от девушки, которая продавала цветы в салоне, что приходил «такой потрясный божественный мальчик с синими волосами и пирсингом», который «заказал крутую композицию!». Слова «потрясный», «пирсинг» и «композиция» уроженцу солнечной страны были не совсем понятны, но про синие волосы он понял отлично и подумал про себя на своем родном языке: «Какие стукнутые на всю свою голову бывают. Волосы в синий красить – вот же позор для всей его семьи!»

– Сыный парэн? – не понимая, что передразнивает гостя города, произнес дядя Витя, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Неужели его единственный сын Сережа стал… стал… стал… ненормальным?

– Сыный, сыный, красывый как Бог, – постарался точнее передать молодой человек услышанные им слова касательно внешности заказчика, хотя и считал, что нельзя сравнивать человека со Всевышним. – И пыр… пырс… пырс… у него есть.

– Издеваешься? – зашипел растерянный и поэтому обозленный донельзя Виктор Андреевич. – Какой к упырям собачьим пырс?

– Пырсынг, – вспомнил слово честный курьер, которому было стыдно просто так брать деньги.

«Пирсинг, – пронеслось в голове несчастного отца, который уже в воображении закапывал сыночка в землю, – этот джинн, наверное, имеет в виду серьгу в ухе, такие… такие они все серьги носят!»

– Вот держи, – вдруг протянул ему еще одну купюру только куда большего достоинства отец Нинки, – и никогда не становись таким, как мой сын.

– Спасыбо, – ничего не понял курьер, но деньги взял и исчез – его ждали новые заказы.

Захлопнув в очередной раз дверь, дядя Витя замер и несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул – так учил его психолог.

«Если я сейчас не успокоюсь, я этого мерзавца задушу, – подумал он про себя, направляясь к комнате младшего ребенка, – а все Соня виновата – назовем Сергеем, назовем Сергеем! Вот и назвали, на свою голову говорящим именем! С таким-то окончанием как синеньким не стать! Я же предлагал назвать его в честь моего прадедушки Фомой! Так нет, она уперлась всеми копытами. А этот негодяй мерзкий, сынуля мой, и рад стараться, чтобы его переклинило! На мальчиков его потянуло! Совсем дошел! Королевой стал. Ну, я ему сейчас устрою Страшный суд! Все цветочки эти заставлю сожрать!»

Подходя к комнате сына, дядя Витя еще раз сделал глубокий вдох и приоткрыл дверь.

Сергей, не подозревающий, в каких страшных грехах он сейчас будет обвинен, уже проснулся и разговаривал по мобильному телефону с другом, с которым они вчера разминулись и поехали в разные клубы. Одной рукой младший Нинкин брат придерживал трубку, другой натягивая штаны.

– Ну чего, оттянулись вчера в «Горизонте»? – говорил он. – А мы с телками в «Турецком папе» были, на конкурсе мокрых маек… Не, мы клево оттянулись, там было много девочек, хороший диджей сет и все такое. А вы как? Что говоришь? Драка была? И чего? Менты аж приезжали? Не, круто у вас в «Горизонте» вчера было! Троих на белой карете увезли? А мы в «Папе» спокойненько так, в дружеской атмосфере, с приятными малышками посидели… А из-за чего мочилово-то началось? Телку не поделили? Сколько-сколько человек не поделили? Да ну на фиг, за одной девочкой сразу десять мужиков не могут бегать! В «Горизонт» Водянова, что ли, приехала? Чего-то я, Лерыч, не понял, это как такое может быть? Заливаешь!

Друг, которого Сережа называл Лерычем, принялся долго и доходчиво объяснять младшему Журавлю то, что вчера произошло в популярном клубе. И если бы те, кто непосредственно участвовали в этих событиях, услышали этот разговор, то сильно удивились бы такой интерпретации случившегося. Вот так и рождаются слухи…

По словам Лерыча выходило, что ночью в «Горизонте» появилась какая-то «суперкрутая телочка-блондиночка» и «была она такая вся из себя», что понравилась очень большому количеству «тусующегося пипла». В результате чего за девушкой обалдевшие парни стали просто-напросто бегать, а потом они и подрались, привлекая к этому делу большое количество постороннего народа. Сережин друг, правда, не участвовал в этом безобразии – в это время он как раз был занят в хороводе, который решили поводить на малом танцполе, но зато двое его приятелей, которые вышли покурить, едва не попали в эту драку.

Дядя Витя, который прекрасно слышал разговор и не спешил заходить к Сергею, понял, что вроде бы его сын нормальный – раз все-таки девушками интересуется, – не зря же он о них по телефону беседует. Правда, для любящего отца стало большим открытием узнать, что, оказывается, его сынок вчера не ночевал дома, а пришел ранним утром в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести.

«Ладно, пусть по клубам шляется лучше, чем с „сынымы парнами“, – подумал про себя дядя Витя, – а насчет выпивки я сегодня вечером с ним поговорю и урежу карманные расходы этому паршивцу. А пока кое-что уточню, а то вдруг ему и те и другие нравятся…»

Он приоткрыл дверь шире и вошел в комнату, ярко освещенную электрическим светом, – за окнами стало почему-то пасмурно. Сережа тут же свернул разговор, довольно почтительно сказал «доброе утро» и выжидательно уставился на отца, который просто так в спальни своих детей не заглядывал. Чаще всего Виктор Андреевич приходил читать нотации. Нинка, как самая хитрая, обычно умело переводила разговор на другую тему и сбивала отца с толку, Ира тоже была девушкой довольно-таки изворотливой, а вот их брат, не обладающий женской смекалкой, отдувался за всех троих.

– Хороший сегодня день, сын, – с такими словами глава семьи Журавлей уселся на стул перед компьютерным столом, – правда?

– Хороший, папа, – согласился Сережа и подумал про себя с отчаянием: «Чего он опять придумал? Взгляд у него какой-то странный, изучающий».

– Сегодня на ужин к нам приедут гости, – сообщил давно известную информацию дядя Витя, – мы должны показать себя с лучшей стороны.

– Конечно, папа, – парень не понимал, куда клонит отец. Но то, что родителю от него что-то нужно, он не сомневался – слишком уж хорошо знал его повадки.

– Мы им покажем, как нужно принимать гостей! Правда?

– Правда, – кивнул Сережа, не сводя глаз с Виктора Андреевича, который в свою очередь буравил молодого человека пронзительным взглядом.

«Чего он от меня хочет? – в некоторой панике подумал Сережа, – в чем я опять виноват? Где я накосячил?». И он принялся вспоминать все свои маленькие грешки.

– Хорошо, что я придумал семейный день, – сам себя похвалил Нинкин отец, – теперь отношения между нами станут крепче и лучше. Журавль всегда должны стоять друг за друга горой. Уютный вечер с родственниками, что может быть прекрасней? Мать уже уехала в ресторан, а я договорился насчет вина – нам привезут прекрасное коллекционное вино, сынок. И пусть все видят, что мне, Виктору Журавлю не жалко заплатить всего за одну бутылку кругленькую сумму!

«Про вино заговорил! Батя узнал, что я сегодня ночью выпил, – пронеслось в голове Сережи, – а теперь он ждет от меня признания в этом! Издевается. А как он догадался-то? Или от меня пахнет? Да нет, вроде… Стукнул кто, может быть?»

Дядя Витя очень строго относился к употреблению алкоголя и не разрешал просто так его пить не только дочерям и собственной жене, но и сыну, который не очень-то слушался папу, но прекрасно все скрывал.

А в голове у хозяина дома были совершенно другие мысли: «Что-то он на меня испуганно смотрит и не разговаривает почти. Скрывает какую-то информацию. Щенок! Если он все же с этими светло-синими связался, а другу насчет клуба с девочками лапшу на уши навешал, я его из окна выброшу!»

Еще раз смерив обычно веселого и разговорчивого сына пристальным взглядом ярких голубых глаз, Виктор Андреевич произнес ласково:

– Ну, признавайся, дружок.

Сережа, который вовсе не хотел лишаться карманных денег или подвергаться любому другому наказанию папы, решил, что лучше стоит признаться. Сказать, что выпил он всего один раз, потому что… потому что вчера в клубе перепутал бокалы, вот и все! И вообще он, Сергей, алкоголь не признает.

– Папа, – опустил глаза в пол сын, проклиная, на чем свет стоит, догадливость родителя, – это было всего один раз. Один.

Виктор Андреевич схватился за сердце, чувствуя себя так, словно он только что потерял контрольный пакет акций собственной компании.

– Первый, – покаянным тоном произнес его ребенок, не догадываясь даже, о чем думает глава семьи.

– Первый? – слабым голосом проговорил Журавль, хватаясь руками за стол. «Убить его сейчас или дослушать?»

– Первый, – кивнул Сергей. – Это нечаянно произошло. Я просто перепутал в темноте – ну, в клубе же темно было. Вот поэтому и получилось так. Но я не хотел.

– Не хотел, значит? – прошептал Журавль-старший в страшном гневе.

– Нет. Папа, мне это не понравилось, – честными и печальными глазами посмотрел на отца сын. – Я больше так не буду, мне очень стыдно. Я понимаю, что это… неправильно.

– Готовься к смерти, – вдруг поднялся со стула дядя Витя и стал надвигаться на молодого человека, скрючив пальцы. – Тебе только стыдно, а мне позор на всю жизнь, да? А я тебя всем обеспечил, ничтожество! Ты совсем заелся, я смотрю! По клубам своим шляешься! Женщину от мужчины в темноте отличить не можешь!

– Могу! – мигом вскочил на кровать Сережа, и никто из его друзей сейчас не узнал бы в этом растрепанном и испуганном парне самодовольного и бравого красавца мажора.

– Папа! – младший из Журавлей чувствовал, насколько взбешен отец, и прижался к стенке, словно надеясь, что сможет стать невидимым и пройти сквозь нее.

– Я тебе больше не папа! – рявкнул дядя Витя, бешено вращая глазами. – Гад! Чего удумал! В темноте перепутал, а теперь какие-то синие да голубые цветы носят!