– Идем со мной, – бросил Перси-старший и, не дожидаясь ответа, нетерпеливо двинулся по коридору, самой своей властностью увлекая Томаса следом. На подходе к своим покоям старик остановился и, буквально втащив сына внутрь, захлопнул у него за спиной дверь, после чего, порывисто переходя от комнаты к комнате, стал поочередно распахивать и захлопывать все двери. У него на скулах проступал пятнистый румянец взволнованной подозрительности, лишь усиливающийся сетью лиловых прожилок на щеках и носу. С такой расцветкой красноватого мрамора бледность ему не грозит. Краснота эта, нажитая в том числе и за счет крепкого хмельного питья по ту сторону шотландской границы, нраву Перси вполне соответствовала. Возраст не смягчил старика; скорее он его высушил и закалил.

Удостоверившись наконец, что они одни, граф возвратился к сыну, который терпеливо ждал, стоя спиной к двери. Томас Перси – барон Эгремонт – ростом был не выше, чем когда-то его отец, но при отсутствии возрастной сутулости вполне мог смотреть старику через голову. В свои тридцать два Томас был в расцвете мужественной красоты: черные волосы без намека на проседь, руки сильны и жилисты – шесть тысяч дней ратных упражнений вылепливают фигуру не хуже любого скульптора. Стоя на месте, он как будто лучился здоровьем и силой; на румяной коже еще не было отметин ни от шрамов, ни от недугов. Несмотря на разницу в годах, отец с сыном имели несомненное сходство, прежде всего носа – фамильный хрящеватый клюв Перси, который нынче можно было то и дело замечать в ближних деревнях и на фермах вокруг Алнвика; счет шел на десятки.

– Ну вот, наконец-то мы наедине, – угомонился с поиском граф. – У нее, твоей разлюбезной матери, всюду уши. Даже с родным сыном нельзя поговорить без того, чтобы ее наушники не донесли о каждом моем слове.

– Ну так что ж за новости? – полюбопытствовал Томас. – Я вижу, люди собирают мечи и луки. Опять что-то на границе?

– Нынче нет. Эти чертовы шотландцы вроде как притихли, хотя я уверен, что Дуглас без устали так и рыщет, так и принюхивается к моим землям. С зимой, когда прижмет голод, они как пить дать сунутся, думая разжиться моим скотом. Ну да мы всыплем им так, что вмиг смажут пятки.

– Я о другом, отец, – проговорил сын, скрывая досаду. Дай отцу волю, так он об «этом выжиге Дугласе» будет разглагольствовать часами. – Твои люди. Они укрыли цвета. Кто угрожает нам настолько, что против него приходится пускать безымянное войско?

Стоящий рядом отец, широко, словно хищные когти раздвинув пальцы, поддел сына за кожаный нагрудник и подтянул к себе.

– Невиллы, мой мальчик. Невиллы твоей милейшей матери. Невиллы всегда и всюду. Куда б я ни глянул в своих душевных невзгодах, так они уж тут как тут, вечно у меня на пути! – Граф Перси поднял свободную руку, сомкнув пальцы наподобие гусиного клюва, которым сердито цапнул воздух возле сыновнего лица. – Стоят таким числом, что и не сосчитать. Составляют великолепные брачные партии, прорастают во всех генеалогических линиях, просачиваются в каждое высокородное семейство, в каждый дом! Мало мне того, что меня с фланга когтят проклятые шотландцы, грабительски налетают на Англию, жгут деревни в моих собственных владениях. Не стой я перед ними каменной преградой, пропусти хотя бы одну весну или лето, зиму или осень без того, чтобы не порубать голов их молодой поросли, которую они всякий раз подсылают проверить меня на прочность, так они бы уже хлынули на юг как прорванная, черт возьми, плотина. И где б тогда была Англия, кабы не Перси с его верным ратным служением ей? Однако Невиллам все это пустой звук. Весь вес свой и богатство они швыряют в охапку Йорку, этому песьему щеняке. И он взрастает, поднятый на знамя руками Невиллов, в то время как наши титулы и имения наглым образом отчуждаются. Что это, как не воровство?

– Хранитель западной марки, – нехотя процедил Томас. Сетования отца на эту тему он уже слышал множество раз. Граф Перси между тем все больше распалялся:

– Пример один из многих: титул, что должен был отойти к твоему брату заодно с жалованьем в полторы тысячи фунтов в год, но который в итоге достался опять же Невиллу из Солсбери. Тогда я с этим смирился, проглотил. Проглотил и то, что он заделался канцлером, пока мой король не то грезит, не то дремлет, и проспал уже Францию. И вот я уже наглотался от них столько, что полон по самое горло.

Старик придвинулся к сыну так близко, что их лица едва не соприкасались. Сухо клюнув сына поцелуем в щеку, он отстранил его от себя: дескать, ступай. Но при этом не отпустил, а по въевшейся привычке еще на раз с прищуром оглядел комнату, хотя они явно были одни.

– В твоих жилах течет славная кровь Перси, Томас. Со временем она пересилит и изживет материнскую, точно так же как я выживу Невиллов с присвоенных ими земель. Они были дарованы мне, Томас, ты понимаешь это? Милостью Божией мне дан шанс взять назад все, что они заграбастали. Будь я на пару десятков лет моложе, я бы пришпорил Ветробоя и во весь опор погнал их сам, но… те дни уже миновали. – Направленные на сына глаза старика посверкивали сухим горячечным блеском. – Томас, ты должен во всем этом быть моей правой рукой. Моим разящим мечом, крушащей булавой.

– Как ты меня чтишь, – вымученно улыбнулся Томас.

Будучи уже вторым сыном, в мужчину он вырос, не испытав на себе отцовской любви и приязни. Первородство бесспорно принадлежало Генри, старшему брату, который сейчас с тысячей своих людей находился по ту сторону границы, в Шотландии, с единственной целью: разрушать, жечь и ослаблять дикарские кланы. Видимо, отсутствие Генри и было подлинной причиной того, что отец решил прибегнуть к помощи своего младшего: больше просто некого послать. Сознавать это было довольно горько, но вместе с тем разбирал соблазн доказать свою полезность единственному человеку, к мнению которого о себе Томас был неравнодушен.

– Генри прихватил самых лучших из наших бойцовых петушков, – в такт его мыслям досадливо вздохнул граф. – А мне здесь, в Алнвике, нужны сильные руки на случай, если этот выжига Дуглас ускользнет от твоего брата и двинется на юг насиловать, разорять и грабить. Этот гнусный человек не находит упоения большего, чем отнимать то, что принадлежит мне. Я готов поклясться, что он…

– Отец, – вставил реплику Томас, – я не подведу. Скольких ты отрядишь со мной?

Граф в раздражении от того, что его перебили, умолк и сумрачно шевельнул бровями, но вскоре, кольнув для порядка взглядом, кивнул и продолжил:

– Сотен семь, пожалуй. Двести латников, а остальные, ты уж не обессудь, каменщики, плотники да мелкий люд – кто с копьем, кто с цепом или луком. Но с тобой будет Траннинг, и если тебе достанет ума, то ты будешь внимать его совету – а я предлагаю тебе слушаться его хорошенько. Он знает землю вокруг Йорка, знает и людей. Может, если б ты по молодости не тратил столько времени на попойки и шлюх, я б сомневался в тебе поменьше, а доверял побольше. Тю-ю, да ты никак хмуришься? Не серчай, мальчик мой. Вести отряд в такое дело должен не иначе как мой сын, чтобы люди шли с сердцем. Но все равно помни: это люди мои, а не твои. Следуй за Траннингом, он в скверное место не заведет.

Томас зарделся, чувствуя, как внутри искрой зажигается гнев. Мысль о том, что двое стариков вместе затеяли какие-то козни, вызывала неприязнь. Это не укрылось от отца.

– Ты понял меня? – пытливо спросил он. – Иди за Траннингом и слушай его. Это мой тебе приказ.

– Я понял, – сухо отозвался Томас, с трудом скрывая разочарование. Он-то подумал было, что отец хоть раз ему доверится, поставит над отрядом – именно его, а не брата или кого-нибудь из наемников. А так оставалось лишь с горькой завистью помышлять о том, чего у него никогда не было.

– Ну тогда, может, ты заодно скажешь, куда мне от твоего имени скакать, или мне об этом тоже спрашивать у Траннинга? – сдавленным голосом спросил Томас, за что удостоился от отца кривой унизительной ухмылки:

– Не бери это все близко к сердцу. У тебя добрая правая рука, и ты мой сын, но ты никогда не вел за собой людей, помимо каких-то там нескольких стычек. Тебя люди уважают не так, как Траннинга. Да и как иначе? За ним двадцатилетний ратный опыт, он воевал и во Франции, и в Англии. При случае и за тобой присмотрит.

Граф выждал паузу, наблюдая, как сказанное им воспримет сын. Тот лишь хмурился с глазами, забившимися под навес лба – строптивый, уязвленный. Граф Перси, рассеянно и насмешливо мотнув головой, продолжил:

– Завтра у Невиллов свадьба в Таттерсхолле. Клан твоей матери, как видишь, думает заловить в свои сети очередную рыбку. Будет там и этот павлин Солсбери: ну а как же, сын женится. Настрой у всех благодушный, новую невесту после венчания они думают повезти к себе в Шериф-Хаттон, где у них родовое гнездо. Это до меня донес верный человек, шкурой рискнувший, чтобы доставить весть вовремя. За это я ему, кстати, хорошо заплатил. Так вот слушай меня, Томас. Со своего свадебного пира они отправятся кто пешком, кто верхом, не торопясь, в беспечном настроении, средь погожего летнего дня. А на пути, Томас, их встретишь ты. И, махнув прямиком на ту процессию, перебьешь всех до единого. В живых никого не оставлять. Таково мое повеление. Ты его понял?

Провинченный буравчиками отцовых глаз, сын нервно сглотнул. Граф Солсбери был материным братом, а его сыновья доводились Томасу кузенами. Он думал, что старик пошлет его на какую-нибудь побочную, более слабую ветвь древа Невиллов; никак не на корень самого главы клана. Поступить как велено значило нажить кровных врагов больше, чем он пока нажил за всю свою жизнь. Тем не менее он молча кивнул, не в силах полагаться на свой голос. Между тем граф, вновь видя слабость и нерешительность сына, неприятно, горько дернул губой.

– Отпрыск Солсбери сочетается браком с Мод Кромвелл. Ты знаешь, что ее дядя удерживает под собой исконные маноры Перси, отвергая мои на них притязания. Сдается мне, что мои владения он намеревается отдать в виде приданого Невиллам; что они теперь набрали такую силу, которая заставит меня отказаться от всех своих исков и тяжб. И вот я посылаю тебя явить им справедливость. Показать им власть и силу, которую дерзко попирает Кромвелл в расчете найти тень чужого покровительства, в которой якобы можно укрыться! Так что слушай меня, Томас: бери семь моих сотен и перебей в том кортеже всех до единого. Убедись в том, что среди мертвых находится и племянница Кромвелла – сделай это непременно, чтобы я мог слышать имя Мод в причитаниях ее дяди, когда мы с ним встретимся в следующий раз при дворе короля. Ты понял?

– Конечно понял! – ответил Томас крепнущим голосом, чуть ли не с вызовом.

Чувствовалось, как руки при взгляде на отца предательски подрагивают, но очередной глумливой ухмылки старика он сносить не собирался. Так что отказу не быть. С принятием решения он поджал челюсть, стиснув зубы до боли в голове.

За спиной у Томаса послышался стук в дверь – настолько неожиданно, что оба вздрогнули как два схваченных с поличным заговорщика. Чтобы дверь открылась, Томас посторонился и в следующую секунду мертвенно побледнел: на пороге стояла мать.

Отец весь подобрался; встал, выпятив грудь.

– Ступай же, Томас, – метнул он глазом на дверь. – Добудь честь. Не посрами себя и своего семейства.

– Останься, Томас, – властным холодным голосом велела мать.

Зажатый будто в тисках, младший Перси замешкался, но затем, упрямо нагнув голову, проскользнул мимо матери и порывисто зашагал прочь.

Наедине графиня Элеонор Перси резко повернулась к своему мужу:

– Я вижу, твои стражники и солдаты спешно вооружаются, скрывая цвета Перси. А теперь еще и мой сын проскакивает мимо меня с поджатым хвостом, как отведавшая плети дворняга. Видя все это, позволю себе спросить: что ты нашептывал ему на этот раз, Генри? Какие козни опять затеял?

Граф Перси сделал глубокий вдох, не скрывая торжествующего тона.

– Так получается, ты не подслушивала под дверью, как дворовая девка? – весело изумился он. – Я прямо-таки удивлен. А насчет того, что я затеял, – не твоего ума дело.