– Не знаю, правда, зачем это нужно Леве. По-моему, у твоей подруги нет недостатка в кавалерах. И это, кстати, тоже ей в минус. Когда женщина в таком возрасте и до сих пор не замужем, это тоже подтверждает ее нелегкий характер.

– Да, характер непростой, врагов у нее куча, это ты прав. А то, что она не замужем… Гришка, знаешь, среди каких мужиков мы крутимся? Разве ж это мужики! Слава богу, мне повезло. Ядвигу осуждать не будем.

Через полгода Ядвига вышла замуж за сценариста, друга Григория.

Жизнь шла своим чередом, подруги ссорились, мирились, получали новые роли, дружили семьями. И обе, в общем и целом, были благодарны друг другу.

7. На ступеньках Гранд-опера

Гастролей в Париже ждали всем театром, готовились к ним. Безусловно, нервничали, кто поедет, кто нет, плели интриги, писали анонимки.

В Париж взяли и Ядвигу, и Ольгу. Это была необыкновенная удача!

Ядвига в Париже не была ни разу, Оля в Париж ездила на писательский конгресс с мужем. Роман Григория Иевлева о Наполеоне перевели на французский язык, и писателя пригасили в столицу да вдобавок еще и с женой. Но город посмотреть почти не удалось. Все время в машине, из зала заседаний – на ужин, из ресторана – в гостиницу. А много ли увидишь из окна автомобиля? Хотя и тогда Ольга попала под очарование Парижа и долго потом не спала ночами, все представляла себя гуляющей по французским улочкам и сидящей в парижском кафе. Аромат настоящего кофе, как говорили французы, «кофе-крем», и незабываемый вкус круассанов. Как же хотелось повторить это вновь.

Думала ли она, что будет здесь танцевать? Даже не мечтала. Про Большой – да, и грезила, и сны видела. Но Гранд-опера?! Нет, Ольга была очень земным человеком. Телец по знаку зодиака, она никогда не брала на себя невыполнимых обязательств и не мечтала о несбыточном.

И вот они на сцене Гранд-опера, и шумный успех, и на поклон выходили по десять раз, корзины цветов, несмолкающие овации!

Что за театр, музей, а не театр! Глупое сравнение Клода Дебюсси: «Гранд-опера снаружи выглядит как вокзал, а внутри чувствуешь себя как в турецких банях». Подруги записывали крылатые изречения за французским экскурсоводом. Все нужно было запомнить, ничего нельзя упустить!

А эта чудовищная история про архитектора Гарнье, которого не пригласили на открытие театра. Про него просто забыли!

– У нас бы такого быть не могло!

– Понятное дело, загнивающий капитализм!

– Перестаньте, неудобно, мы же в гостях.

Советские артисты не переставали восхищаться и сравнивать. А не слишком ли вычурное здание, а не слишком ли много фигур, скульптурных групп, колонн?

– Вы заметили абсолютно верно, – согласился экскурсовод.

Обвинения в эклектизме сыпались на Гарнье, спроектировавшего театр, со всех сторон. Даже императрица Евгения спросила архитектора, в каком стиле он построил Оперу. Впрочем, Гарнье нашелся: «В стиле Наполеона III, мадам». Упоминание об императоре исключило дальнейшие дискуссии.

Особенно поражало, что театр принимал посетителей и днем. Зрители шли не только на спектакли, но и просто полюбоваться театром. Походить по залу, посмотреть на уникальный плафон, расписанный самим Марком Шагалом.

– Обратите внимание, сколько различных материалов использовано в отделке, – и дальше экскурсовод сыпал названиями, знакомыми и незнакомыми, – мрамор персикового цвета со светло-розовыми пятнами, белый и бледно-зеленый, зеленый шведский мрамор с оттенками прозрачного нефрита и с темными серо-зелеными прожилками, красный крапчатый мрамор из Лангедока, красный порфир из Финляндии, синий мрамор с белыми прожилками из Динана…

Ольга и Ядвига смотрели на все это великолепие, и у обеих захватывало дух. И они здесь не просто на экскурсии, они здесь выступают!

Подруги упивались свалившейся на них удачей. Досконально все выспрашивали о театре, все было интересно, все важно. История? Да! Архитектура? Обязательно запомним! Как театр строился? И это запишем!

Репетировали до седьмого пота. А после спектаклей ехали на Монмартр и полночи гуляли по узким улочкам. Париж принадлежал им! Вот здесь пил вино Тулуз-Лотрек, а здесь прохаживались Модильяни, Пикассо, Сезанн и писал свои картины Ренуар.

Подруги были счастливы. Самый излюбленный способ прогулки был пеший. И деньги, конечно, экономили, но не в том дело. Только гуляя по Парижу пешком, можно ощутить дыхание здешней жизни, почувствовать настоящую Францию.

От Гранд-опера через бульвар Капуцинов сворачивали на улицу Рояль. В старинную кондитерскую не заходили, но любовались через оконца на милых старушек, которые пили свой кофе, запивали его водой и откусывали неторопливо от маленьких разноцветных пирожных. И говорили, говорили. Что-то доказывали друг другу, спорили. О чем можно спорить в такой красоте? Что ж, у всех свои проблемы.

Мимо знаменитого ресторана «Максим» почти выбегали к площади Конкорд. И вот уже знаменитый сад Тюильри. И можно уже не торопиться, а неспешно пройтись по широким дорожкам парка и даже посидеть у маленького озерца на удобных стульях. Справа остался музей Оранжери (и туда сходим, как же без импрессионистов!). И держим курс на Лувр.

А там и до Сены рукой подать. И вот уже красавец Нотр-Дам-де-Пари, собор Парижской Богоматери. Захватывало дух, перехватывало дыхание. И на фоне блестящего успеха русского балета впечатления были еще более возвышенными и красочными.

Конечно, бросалась в глаза огромная разница в жизненном уровне. И в деньгах подруги были ограничены. Ну что можно было купить на их жалкие несколько десятков франков? Но это не раздражало, об этом как-то не думалось. Ну не могли они просто посидеть в кафе и выпить чашечку кофе – деньги нужно было экономить, не позволяли себе покупать французские духи. Плевать. Зато они могли заходить в парфюмерные магазины, и запахи обволакивали их, и приветливые продавщицы с французскими улыбками и неизменным «Бонжур, мадам» готовы были показать им весь магазин и дать понюхать любые духи! Нет, зависти не было. Была только благодарность, что они все-таки приехали, они здесь, в Париже, и это здорово. Все воспринималось как праздник, фейерверк, но на себя эта жизнь не примерялась. Зачем? У них есть своя жизнь, в Советском Союзе, и она самая лучшая. И негров у них не угнетают, и попрошайки на улицах не сидят. Вот как здесь, к примеру, на площади Конкорд.

8. Две Ядвиги

– Мадам Станюкевич, к вам дама.

Ядвига снимала с лица остатки грима после спектакля. Уборные были необыкновенно удобными и просторными. И об этом тоже небезызвестный Гарнье позаботился еще в прошлом веке. И вот поди ж ты, что хорошо сделано, то и сегодня переделывать не нужно! Большие окна, много света, хорошо подсвечены зеркала.

– Лелька, какая еще дама? Мы кого-нибудь ждем?

Подруги делили грим-уборную на двоих.

– Я не жду никого, а ты у нас всегда в приключениях.

Дверь открылась, и вошла весьма пожилая женщина. Аккуратно и дорого одетая, правда, во все темное – это сразу бросилось в глаза.

– Ядвига Станюкевич – это вы?

Она обратилась правильно, хотя несколько раз перевела взгляд с Оли на Ядвигу.

– Да, я.

Ядвига вдруг страшно напряглась, побелела, Ольга никогда ее такой не видела.

– Позвольте, я сяду, знаете, в моем возрасте стоять уже тяжеловато, мерси, – это она уже обратилась к Оле, которая, вскочив, пододвинула женщине стул. Ядвига сидела не шелохнувшись. Дама присела, продолжая ровно держать спину. Оля про себя восхитилась ее осанкой. Было видно, что женщине сильно за семьдесят, но у нее была хорошо сохранившаяся стройная фигура. На лице ни грамма косметики, одета строго, соответственно возрасту, в ушах – тяжелые старинные серьги, повязан красивый шейный платок. По виду – чистая француженка, а говорит по-русски.

«Эмигрантка», – пришло в голову Оле.

– Извините за такое вторжение. Но если позволите, мне нужно задать вам несколько вопросов. Вы не против? – дама вопросительно взглянула на Ядвигу. Не получив ответа, она продолжила: – Скажите, пожалуйста, как зовут вашу мать? – вновь обратилась она к Ядвиге. Ядвига не отвечала. – Ее ведь зовут Зоя? Почему вы молчите, вам неприятно, что я вас об этом спрашиваю?

Женщина вытащила красивый вышитый носовой платок из старинного ридикюля и, к удивлению подруг, шумно высморкавшись, промокнула глаза и продолжила:

– Меня тоже зовут Ядвига. Ядвига Перель, но это по мужу, а девичья моя фамилия Яновская.

Оля тихо охнула. Она хорошо знала, что Яновская – девичья фамилия мамы Ядвиги, Зои Борисовны. Случайно зашел об этом разговор, и Зоя Борисовна с сожалением рассказывала, как жаль было менять такую роскошную фамилию, да и на афишах бы она смотрелась значительно лучше. Но какая-то там давняя история не дала молодой Зое сохранить красивое имя. Пришлось взять фамилию мужа. Может, перед ними сейчас как раз и сидела та давняя история? Оля ничего не понимала, а Ядвига все так же сидела, вжав голову в плечи.

– Все это время я искала сестру, но это очень сложно сделать отсюда. – Женщина говорила по-русски хорошо, но уже с акцентом и с грассирующим французским «р». – Ваша мама поменяла фамилию. Но имя! Когда я увидела афишу, я поняла, что такое совпадение невозможно. Имя Ядвига пишется через «Е». От польского Гедевига. Меня записали неправильно, но Зое всегда это имя нравилось. Мы с сестрой друг друга обожали. Родители решились на Зоечку поздно, у нас разница десять лет, но это не мешало нам быть очень и очень близкими. Для меня Зоя была и сестрой, и дочкой, и куклой. А я для нее была скорее мамой, я знаю. Потому что у мамы времени на Зою вечно не хватало, а я с ней была постоянно. Столько восхищения в ней было. Зоя была готова часами сидеть у моих ног, когда я занималась вышиванием, и просто смотреть на меня, иногда целуя мне руки. Меня никто не любил в этой жизни как Зоя, даже мама. – Дама постоянно подносила платок к глазам. Было видно, что хотя слезы по этому поводу и были выплаканы давно, но все равно боль потери осталась с ней на всю жизнь.

– Мы уехали из России в семнадцатом году, мне было двадцать, и я уже к тому времени два года была замужем. Мужу нельзя было оставаться, он был офицером царской армии. Занимал высокий чин, и было принято решение об эмиграции. Зое было десять. Ей не сказали, что я уезжаю навсегда. Мы не знали, как ей об этом сообщить. Просто не представляли, как отнесется к этому маленькая девочка, не хотели Зою травмировать. Родители обещали, что приедут вскоре. В стране творилось что-то невообразимое, терпеть это было невозможно. Если бы мы не эмигрировали, мужа расстреляли бы большевики. Я знаю, вам, скорее всего, сложно сейчас воспринимать все, что я говорю. Про большевиков, про наши трудности. Вы, наверное, видите во мне врага?

Говоря это, дама теребила в дрожащих руках платок. Воспоминания нахлынули, и ей сложно было справиться с ними.

– Посмотрите на меня, ну какой я враг? И потом, прошло столько времени.

Подруги ни о чем таком и не думали. Просто все было как обухом по голове. Во всяком случае, для Оли. Реакция Ядвиги все так же оставалась непонятной.

Дама продолжила: