Продавать тряпки он не станет, хотя на них и следа никакого нет, но он горд. Он и «сувениры», прихваченные у подруг, продавал с огромным трудом только ради тренировки, пробы. Он горд, и эту черту надо как-то изживать. Но ведь эти клуши на базаре, они смотрят так унизительно, сочувствующе – это на него-то, ха! Будь они помоложе, попадись на узенькой дорожке…

Есть и более серьезный резон: таскаться с узлами-вещами рискованно. Не ровен час, остановят для проверки или случайный прохожий увидит, заподозрит неладное.

«Ладно, по ходу дела решу». Размышляя о том, как быть дальше, он не забывал тщательно путать следы, точь-в-точь как писали в книжках. Кружил зайцем, делая петли, то и дело брызгал по ходу следа припасенным керосином, нарочито шлепал по лужам, болотцам. И вот, проделав порядочно километров, он добрался до своей потайной берлоги.

Это был дзот. Изучая местность, он как-то случайно набрел на него, облюбовал как склад и место отдыха. И очень удачно получилось! Дотов в округе было много, все уже были обнаружены и загажены, а этот дзот был чист, цел и укрыт отменно – потому его никто и не отыскал до сей поры.

Через осевшие остатки окопа он прошел ко входу, нагнув голову, пробрался через крошечную «прихожую», замешкался на пороге – две ступеньки вниз вели в камеру с амбразурой. В ней был свежо, ведь сохранившийся воздуховод для отвода пороховых газов он лично вычищал. Тут же, по стенам, развешаны и трофеи, каждые на своей вешалке, сгруппированные по своим бывшим хозяйкам.

Улыбаясь, он с наслаждением втянул воздух – и тотчас насторожился. Что-то было не так, лишнее. Зря все-таки амбразуру заделал, куда светлее было. Он чиркнул спичкой, сделал шаг вниз, второй – и тут неожиданно нога его провалилась во что-то упругое. Огромная черная туша, утробно взревев, выросла под потолок и ринулась на него!

Оглушительно заверещав, он бросился наутек.

…Опомнился уже у самой железной дороги. От бешеного бега сердце выпрыгивало, ватные ноги подгибались, стертые пятки гудели, голова раскалывалась, болело натруженное ором горло.

«Спокойно. Спокойно. Не хватало свихнуться. Это собака или другой какой зверь».

Машинально похлопал себя по бокам – и ужаснулся. Обе руки свободны! Где же добыча?! По карманам пошарил – вновь ничего. Хорошо бы вернуться, поискать пропажу, но он и думать об этом не хотел.

«Какая глупость! Так, спокойно… это не улики, не следы, это просто случайность, пустяк…»

Единственное, что надо делать, – уходить лесом.

Взбираясь вверх по насыпи, он принял решение: надо на какое-то время залечь на дно. Все три пробы прошли шикарно, и, когда все утихомирится, можно будет пойти дальше, решиться наконец… Он сглотнул, в животе стало тягостно-сладко.

«Все, все потом, сначала окопаться и понаблюдать. Пусть помаются, помечутся, убедятся в своей глупости и ничтожности, не то и рукой махнут – пропал и пропал. А со стороны понаблюдать будет интересно и полезно… с безопасной стороны».

И уже потом решаться на что посерьезнее, пора уж, не маленький.

Глава 1

Огромный лесопарк тянется от Бульварного кольца на окраины и далее, за пределы столицы. В нем легко заплутать даже недалеко от метро или от железнодорожных платформ, ведь помимо просек и аллей, уже нанесенных на планы, натоптано много потаенных дорожек. Какие-то известны лишь зверям, какие-то – местным завсегдатаям, иные – никому. С наступлением темноты чужак сориентироваться на них не сможет.

Несчастный мальчишка, утащив труп с места обнаружения, обязательно затруднил бы поиски. Но и. о. начальника опергруппы, лейтенант Введенская, знала, где искать, ведь она уже тут бывала.

Лишь для порядка и перестраховки попросила проводника пустить собаку – та и привела на место, к скамейке неподалеку от Чертова пруда.

– Здесь.

– Точно ли?

Проводник, старшина Кашин, вежливо напомнил:

– Анчар никогда не ошибается.

Катерина поняла, что, усомнившись в гении овчарки, немало потеряла в глазах ее проводника.

А плевать. Надоело. Она не собиралась никем руководить, она даже не должна была дежурить сегодня, собиралась посидеть наконец с сыном, напиться чаю и вовремя лечь спать. Но капитан Волин, Виктор Михайлович, ее непосредственное руководство, жестко ее подвел, угодив в больницу с язвой.

Расхваленное же пополнение – все эти вчерашние фронтовики из оперативно-разыскных мероприятий могли изобразить лишь общегородскую тревогу или силовое задержание со стрельбой. И, поскольку все это сейчас было не нужно, Екатерина Сергеевна была выдернута по тревоге и тотчас назначена исполняющей обязанности, иначе говоря, ответственной за любой промах.

Впрочем, сегодня можно было плакать не так громко: помимо желторотиков, в группе были три настоящих зубра. Опытнейший, въедливый, как щелочь, и такой же ядовитый судмедэксперт Симак, уже упомянутый старшина Кашин, бывший пограничник, позже «волкодав», и, конечно, тот самый сварливый Анчар, престарелый, довольно уродливый и тощий овчар аж из самого Берлина.

С последним мог договориться лишь проводник Кашин. Характер у пса нордический, то есть высокомерно-сдержанный, если что не по нему – флегматичный. Но он в самом деле никогда не ошибался. А так, по совести, – просто ворчун, зануда и задавака! Даже лишенный дара речи, он умудрялся показывать, что из всего кагала работает только он (изредка помогает Кашин). Прочие же бьют баклуши, путаются под лапами и даром едят кашу.

Приведя людишек на место, Анчар глянул на Катерину, покачал лобастой головой, вздохнул, отвернулся. Потом демонстративно налег на поводок.

Старшина спросил:

– Разрешите, товарищ лейтенант?

Катерина позволила, приказав одному из желторотых следовать за ними. Было слышно, как они лосями ломятся по кустам. Наконец все стихло, Симак желчно сострил:

– Проснулась кашинская болонка. Как бы в Калинин не умотали.

Катерина вежливо посмеялась.

Судмедэксперт был солидарен с овчаркой Анчаром: верно, в группе трудится лишь один – с поправкой на персону. Медик был уверен, что это он.

И еще: не надо быть телепатом Мессингом, чтобы понять, что Симак считает чушью, глупостью и личным оскорблением труд под руководством лица никчемного пола.

Не война! И без юбок есть кому командовать.

Да уж, глупости свойственны и умнейшим людям. Так ведь и остальные никчемы, почитающие себя операми, считают себя ущемленными. Вот и теперь подошел один, бывший разведчик Яковлев, спросил с претензией и пренебрежением:

– Что нам тут искать-то?

Тут бы устроить выволочку (все-таки она руководство), но гордости у Введенской ни на грош. Она лишь кротко уточнила:

– Следы, товарищ Яковлев.

– Здесь?

Введенская, изображая беспокойство, огляделась:

– Что, места не по нраву? Зря, вполне годные, уединенные места, тропа неоживленная, да и преступление не сказать, что очень уж обычное.

– Темно, – заметил тот снисходительно, как недоумку.

– О, и вы заметили? – похвалила Введенская. – Отлично. Теперь берите ноги в руки – и работайте. Ищите.

– Что искать-то? – снова спросил Яковлев.

«Так они до утра будут логические эллипсы строить», – решил Симак и прервал разговор:

– Ваньку не валяйте. Все, что сумеете найти. Вещи, следы борьбы, крови, иных биологических жидкостей. Доступно для понимания или расшифровать?

– Есть!

Молодняк рассредоточился по территории, бродил по зарослям, светя фонарями.

Введенская от чистого сердца поблагодарила, при этом что-то такое построила на своей физиономии, что сердце Симака смягчилось: «Ничего девица». Но он тут же опомнился: «И все равно лисья морда. Скажите пожалуйста, какая глупенькая-беззащитная».

Поговаривают, что опыта у нее выше крыши, чуть не бывший важняк. Наверное, врут. Но доподлинно известно, что в главк она просочилась по рекомендации одноглазого Сорокина. Симак капитана уважал, но не переносил ничего, похожего на блат. И потому спросил ворчливо-насмешливо:

– Ну-с, товарищ лейтенант, а от меня что потребуется? Где труп?

Она, глянув на часы, вежливо сообщила:

– По времени уже в морге.

– Труп в морге, а я-то тут. И повторяю вопрос: что мне тут делать?

– Борис Ефимович, мы с вами осмотрим место преступления, после чего вы уже один отправитесь в морг, где вас ждет труп.

Вот и повод прицепиться и вскипеть.

– Сначала шарить по темени в поисках невесть чего, а потом дуть в морг?

– Именно.

– На своих двоих?

– Что вы. Наш роскошный автобус в полном вашем распоряжении.

«Нет, все-таки деваха с мозгами. Имеются также характер и чувство юмора. Работаем». Лишь из чистого упрямства Симак продолжил придираться:

– Эксплуатируете?

Введенская глянула небольшими зелено-прозрачными глазками, умудрилась увеличить их в два раза так, что стала походить не на лисицу, а на обиженного ягненка, к тому же ведомого на заклание.

– Как же иначе, Борис Ефимович? На кого мне положиться, если не на вас?

Симак понял, что проиграл. Она к тому же усугубила с женской обидой:

– А ведь Анастасия-эксперт с таким восторгом о вас отзывается. Вот это мастер, говорит. Все, что знаю, говорит, его заслуга. Ни один учебник, ни один профессор с ним, с вами то есть, не сравнится.

Борис Ефимович смирился. Странно и несправедливо помогать одной девице и чураться другой лишь потому, что последняя сейчас начальник. Тем более что это все равно ненадолго, пока Волин не вернется.

– Занимались бы вы своими делами, женскими, – проворчал он для порядка.

– Какими же?

– Рожали бы ребятишек, бумажки перебирали, дебет-кредит. Умеете?

– Умею.

– Ну так вот. Или в детской комнате милиции.

Показалось или она вздохнула?

– Я место не выбирала. Куда пустили – туда и пошла.

– Вот и шли бы, Екатерина… как там вас по батюшке?

– Сергеевна.

– …Шли бы, Екатерина Сергеевна, замуж, что ли. – И Симак улыбнулся, как бы смягчая грубость.

Умная Катя не обиделась:

– А я замужем.

– О как. Что ж, супруг не против вашей работы?

– Против.

«Все, – понял медик, – нашла коса на камень. Как доводить человека, который не желает обижаться, лишь глазками хлопает и улыбается, зубов не показывая?»

– Поработаем, Борис Ефимович? Вы с вашим опытом сделаете ценные открытия…

– А вы чем будете заниматься?

– Помогать.

– Ох. Ладно, пошли.

Симак в шутку предложил руку кренделем, Введенская мило заметила, что ползать будет неудобно. Поползали. Добросовестно пошарили. Разумеется, осмотр в темноте и им, опытным, ничего нового не дал. Борис Ефимович, разгибаясь и отряхивая коленки, констатировал:

– Это вторая?

Введенская сказала «угу». Симак продолжил:

– Единство Чертова места и модус операнди^[3].

– Да.

– Почерк тот же. Девочка, поза, растрепанные волосы, выколотые глаза, разрезанный рот, без платья. Не хватает разве цветочков, которые гаденыш любит подкладывать. Как их бишь, вечно забываю.

– Цикорий.

– Вот-вот. Васильки. Тут я вам больше не нужен? Я в морг? Надо же бросить взгляд.

– Конечно.

«Смотрите-ка, мыслит, аж дым из ушей. Даже не слышит, что я говорю. О чем так мозгами скрипеть, исходников-то никаких».

– Автобус вам обратно прислать или сами доберетесь?

– Да, Борис Ефимович, обратно пришлите…

«Командовать у нее получается неважно. Хотя это скорее плюс». И, подумав так, Борис Ефимович пообещал:

– Слушаюсь.

– Я вас на Петровке подожду.

– Муж не заревнует?

– Увы.

«Невыносимая баба», – решил медик и умчался на оперативном автобусе.

Введенская принялась составлять схему, что было непросто. Как верно заметил салага-опер Яковлев, темно. У нее, некурящей, спичек нет, а фонарик впопыхах схватила неподходящий, типа «жучок». Требуется добывать электричество – а чем? Зубами неловко, руки нужны обе. Выходит, зря подчиненных расшугала, даже посветить некому.