Я так не мог. И не хотел. А каково пришлось тем из отряда космонавтов, кто годами выкручивал себя на тренировках, но так и не услышал заветного слова: «Старт!»?

Забавно то, что я не слишком задумывался о причинах вызова. Знаю, что Федор Дмитриевич мне благоволит, да и с Борис Борисычем мы в хороших отношениях, но не настолько, чтобы ради моих хотений организовывать полет на Луну! Стало быть, повод у них по-настоящему серьезный. Прилечу – разберусь.

Да, именно так – отмахнулся мысленно, и заново копаюсь в себе. Навидался я всякого, даже в соседнем пространстве дважды побывал, но за атмосферу не заглядывал… О, только сейчас меня осенило, с чего это я старательно обхожу тему полета – боюсь!

Боюсь, что его отложат, отменят – и как тогда пережить разочарование? Сказка вот-вот переформатируется в быль…

– Михаил Петрович, – заговорил Левый, небрежно руливший «Татрой», – вы уж простите, что всё так скрытно, да окольными тропами. Не хотим светить ни вас, ни вашу командировку. Кому надо, тот знает, а прочим знать не обязательно.

– Так даже лучше, – солгал я. – Шума не люблю.

Левый кивнул, а Средний подал голос с заднего сиденья:

– Командиром корабля, которому скоро на орбиту, назначен Павел Почтарь. Он хорошо знает вас, а мы хорошо знаем его. Однажды Почтарь даже участвовал в секретной операции. До Луны и обратно отправится он же – в данном случае необходимая секретность сочтется с надежностью…

– Я понятия не имею, что там отыскали на Луне наши старики-разбойники. – Мой голос звучал в меру ворчливо. – Но может возникнуть еще одна необходимость – доставки артефактов на Землю…

– Без проблем! – забасил Правый. – Доставим спецбортом в Раменское.

Я поймал его спокойный взгляд в зеркальце, и кивнул. О`кей, не буду усложнять себе жизнь. Пускай за всё волнуются большие дяди, освободив мои мозги от сует…

…Ракетодром не возник вдруг – высоченные башни обслуживания постепенно вырастали за волнистой линией барханов, вплетая в выцветшее небо решетчатые кружева.

«Татра» заехала в гигантскую тень, отброшенную МИКом, и меня провели в обширное, очень чистое помещение, похожее на операционную для великанов – повсюду белый пластик, полированный металл и беспощадный голубоватый свет.

Мои сопровождающие куда-то пропали, зато откуда-то возник Пашка Почтарь.

– Здорово! – осклабился он, крепко тиская мою руку. – Вот и тебя на небеса, хе-хе…

– За грехи мои! – фыркнул я.

Отвеселившись, Паха подобрал мне мягкий спецкостюм, и торжественно вручил пакет с перчатками – эту деталь скафандра изготавливали персонально.

– Жаль, что ты не отлил на колесо автобуса! – захихикал он. Увидев в моих глазах непонимание, Почтарь изложил давнюю историю: – Это началось в Штатах еще… У нас Гагарин полетел, а янки всё хитрили – нормальной ракеты, чтобы разогнаться до первой космической, у них еще не было, а та, что имелась – «Редстоун-3», кажется, – еле дотягивала до ста километров высоты. Короче говоря, Алан Шеппард, первый астронавт, даже витка не накрутил над Землей – взлетел и приводнился. Только вот перед стартом бедняга намучился – четыре часа проторчал в консервной банке «Меркурия»! Помнишь, что Юрий Алексеевич сказал перед стартом? «Поехали!» А от Алана Бартлетовича услышали: «Don`t fuck up, Shepard…» Как бы это…

– «Не облажайся, Шепард…», – перевел я.

– Во, точно! Но это фигня! Не выдержал Алан четырех часов, приспичило ему! Но не отменять же «недополет»? И Алану скомандовали: «Мочись в скафандр!» Представляешь? Гагарин-то умней был, он по дороге на космодром из автобуса вышел, скромненько так притулился у заднего колеса автобуса – и сделал свое мокрое дело…

– Славная традиция! – прыснул я.

– А то! Ну, всё, вроде… Объявлена двухчасовая готовность! Готов?

– Всегда! – выдохнул я.

Там же, позже

К стартовому столу мы с Почтарем добрались пешком. Прогулялись в скафандрах, топая по шпалам. В конце путей высились исполинские башни, зажимавшие…

Нет, это был не обычный супертяж с челноком «на спине». В моей «прошлой жизни» (а затем в «Гамме») Валентин Глушко, генеральный конструктор сверхтяжелого «Рассвета», решил прогнуться перед Горбачевым, и переименовал свою ракету в «Энергию», в честь «энергии перестройки». Не помогло.

Михаил Сергеевич увлеченно лизал иные задницы, и живо покончил с советской космонавтикой, зарубив перспективнейшие проекты во имя «нового мы́шления».

Но следует признать таланты Глушко – даже в условиях буржуазно-либеральной контрреволюции, то бишь «перестройки», он создал «Энергию-2», полностью многоразовую двухступенчатую ракету. Четыре боковых ускорителя – первая ступень – поднимали в небо вторую, к которой приделали киль и крылья от «Бурана».

Разгонные блоки отделялись и садились на парашютах, а центральный блок – полноценный орбитальный корабль! – выводил в космос сорок тонн и садился на аэродром, как всякий уважающий себя шаттл.

Затем Глушко еще чуток напрягся… Навесные ускорители «научились» разворачивать крылья и садиться по-самолетному, а вторая ступень сделалась пилотируемой. И получился…

– «Ураган»! – воскликнул Павел. – Хороша птичка?

– Хороша!

Две пары разгонных модулей обнимали «Ураган», как коротышки – баскетболистку. Между их круглобоких тушек высовывались лишь концы крыльев орбитера, да перо киля.

Космодромная команда не дала нам полюбоваться рукотворной громадой – суровые дяди в комбезах погнали командира корабля и пассажира к лифту. Вы на часы, дескать, смотрели? В космос уходят без опоздания!

Тесноватая лифтовая кабинка поползла вверх, и Почтарь, выглядывая в окошко, быстро договорил:

– Первая модель! Вторая только строится. Обещают сдать «Тайфун» будущей весной… Прошу!

С верхней площадки открывались знойные пейзажи – волнистая рябь красных песков вдали, а под ногами – четкие серые плоскости, залитые бетоном. Неподалеку высилась мачта, увешанная несчетными рядами прожекторов, а еще выше задирались иглы молниеотводов, плетенные из металла.

– Объявляется готовность тридцать минут! – разнесли динамики весть с жестяным призвуком.

Мы с Пахой по очереди сунулись в люк, и по лесенке поднялись в пилотскую кабину. Бортинженер Римантас Станкявичюс, не оборачиваясь от пультов, махнул нам рукой.

В ложементы приходилось укладываться – с непривычки я справился последним. А вот переживать перед стартом как-то не довелось, уж слишком всё было интересно и ново для меня.

– Пуск!

– Есть – пуск.

– Зажигание!

– Есть – зажигание.

Земля и борт обменивались скороговорками, в суть которых я не вникал, полностью отдавшись ощущениям. И вот откуда-то снизу нахлынула дрожь и приглушенный гром.

– Предварительная… – диктовал дежурный офицер, перебирая величины растущей тяги. – Промежуточная… Главная… Подъем!

– Есть – подъем! – вытолкнул Пашка, и всё сдвинулось в мире.

Я почти чувствовал, как «Ураган» завис – и медленно, перебарывая гравитацию, потянул вверх. Навалилась перегрузка, стало трудно дышать, но я блаженно улыбался – всё было «по правде».

– Десять секунд – полет нормальный.

– Двигатели первой ступени работают устойчиво.

– Двадцать секунд – полет нормальный.

– Параметры систем управления в норме. Стабилизация изделия – устойчивая.

– Тридцать секунд – полет нормальный.

– Давление в камерах сгорания – в норме.

– Сорок секунд – полет нормальный.

– Тангаж, рысканье, вращение – в норме.

– Пятьдесят секунд – полет нормальный…

Мое внимание рассеялось, а мысли спутались. Я думал о том, что нынешним космонавтам пока что далеко до звездолетчиков. Даже звания межпланетников они пока не достигли.

И всё же мне скоро болтаться в невесомости – вне Земли, вне той привычной и размеренной жизни, которую мы ведем и устраиваем под зыбкой броней атмосферы. И – Луна…

«Don`t fuck up, Garin…»

Синева стратосферы понемногу темнела, замещаясь чернотой бесконечности, и я даже вздрогнул, когда двигатели смолкли, а тело утратило вес.

– Четыреста восемьдесят секунд. Корабль достиг заданной орбиты. Скорость полета – расчетная.

Тот же день по БВ, позже

Борт ТМК «Заря-3»

«Какая же она здоровенная!» – дивился я на «Салют-8». Целая гроздь блоков и модулей висела в пустоте, расправив на длиннущих фермах, словно паруса, плоскости радиаторов и солнечных батарей.

Примерно такой должна была выглядеть станция «Мир-2» в моей родимой «Гамме». Не дали.

«Энергию» отменили. О «Буране» забыли. «Мир-1» и вовсе утопили ради МКС, нам не нужной совершенно.

«Всё во имя американцев, всё для блага американцев!»

Думаешь об этом, и делается душно – от стыда за наших восторженных дураков и улыбчивых предателей.

Воистину, советская эпоха – самая великая в истории России, но до чего же позорны ее последние страницы!

И что толку в неприкосновенности «Альфы» с «Бетой»? Да, нас не затронуло бесстыдство «святых» 1990-х, но «Гамма»-то осталась мерзка и затхла…

Я коротко выдохнул, словно избавляясь от мутного негатива, да и некогда впадать в минор – за толстыми передними окнами круглилась Земля, сияя голубым и белым.

Прежде, чем состыковаться с орбитальной станцией, «Ураган» плавно откинул носовой обтекатель, выпуская наружу очередной модуль. Работники «Салюта» на маленьких, юрких космоскафах мигом подлетели – и уволокли груз, пыхая маневровыми движками.

– «Ураган», – донесся высокий женский голос, – вам разрешается стыковка. СУ «Надир».

– Есть – стыковка… – мужественным тоном ответил Почтарь, и не удержался: – Леночка, ваш голосок надо записывать – и слушать в дальних странствиях, смахивая скупую слезу…

– «Ураган», не засоряйте эфир всякими глупостями! – строго отчитала Паху невидимая Лена, но чувствовалось, что девушка улыбается. – А то всё Анечке расскажу!

– Молчу, молчу…

Челнок медленно, очень медленно приблизился к доковой палубе «Надир».

– Видим узел станции, – разлепил губы Римантас. – Идем на стыковку.

– Есть захват!

– Касание! – вытолкнула Лена.

– Есть касание! Есть стык! Есть механсоединение!

Корабль легонько вздрогнул, и затих.

– Приехали, – буднично сообщил Павел, рассупониваясь. – А вы, товарищ командированный, дуйте как бы наверх – моя «Зорька» на «Зените», пятый узел.

– Дую, – покладисто сказал я. – А груз?

– Контейнер уже на месте. Дуй.

Кое-как я выплыл, ныряя в люк, и оказался словно внутри железнодорожной цистерны, только чистенькой, облицованной мягкими панелями и вкруговую увешанной терминалами.

Никого. Пусто. Или народ специально услали подальше, чтобы любопытные не углядели таинственного пассажира?

Круглая крышка люка разошлась передо мной, как диафрагма фотоаппарата, и пропустила в нижний блок. Тишину нарушал лишь шелест вентиляторов, да отдаленные голоса – тонкие пластметалловые шторы не глушили акустику.

Оттолкнувшись, я полетел «как бы наверх» – главная ось станции, сочлененная из трех базовых блоков, вытягивалась от Земли по вертикали. Ничем не перекрытый атриум на стыке между нижним и средним базовым впустил меня в знаменитый «садик», разросшийся в переходном отсеке, а единственного человека, встреченного мною по дороге, я заметил в просторном верхнем базовом блоке – некто в серебристом комбинезоне просунулся в спальную капсулу, и что-то там перетряхивал.

А прямо передо мной, на сегментированной крышке люка, значилось: «Орбитальный док «Надир». Ниже висела табличка с намалеванным черепом и грозной надписью: «Проверь герметизацию!»

Я боязливо крутанул ручку – воздух не зашипел, вырываясь в вакуум – и потянул крышку на себя. Вцепившись в залючину, оглядел блок. Пусто.

Неужто население станции и впрямь попряталось? Или просто занято работой?

«Во-во…»