Я опустилась на стул, с которого встала, пристыженная, удрученная. Мать дала мне все, что имела. А я злилась на нее, потому что она не смогла дать большего.

– Почему вы научили меня читать? – спросила я. – Я была совсем маленькой, а у вас наверняка было много других дел, которые требовали времени и внимания.

– Мне почти ничего не пришлось для этого делать. Я учила старших детей, а ты быстро все схватывала.

Я глубоко вдохнула и решилась:

– Спасибо.

По ее настороженному лицу скользнула тень удивления. Она не ждала от меня таких слов.

– Уильям Брэдфорд верил, что все мужчины и женщины должны уметь читать слово Божие, – сказала она.

– Да. Я знаю. Вы всегда гордились своим происхождением.

Она расправила плечи, вздернула подбородок:

– Наша семья подобна крепкому дереву с могучими корнями и сильными ветвями, приносящему все новых поборников свободы.

Я подумала о том, чем хороши могучие корни и сильные ветви, если мне так и не довелось вырасти или расцвести.

– Уильям Брэдфорд прибыл в эти края больше ста лет назад, – продолжала мать. Ее голос звенел от гордости. – Договор, который тогда заключили сепаратисты, заложил фундамент для войны, которую мы ведем сейчас. Это война Господа нашего. Она идет по Его плану, в назначенное Им время. Но началось все с них.

Я вспомнила свой сон, тот, в котором летела над землей, а подо мной расстилался мир, и не было ни прошлого, ни будущего, но лишь единственное и вечное настоящее. Я решила, что таким Господь и видит мир, когда передвигает с места на место его фрагменты, раскрашивает ту или иную сцену.

– Я мир считаю тем лишь, что он есть. У каждого есть роль на этой сцене; моя грустна, – произнесла я. Как часто я обдумывала эти слова?

Мать подняла на меня глаза, склонила голову к плечу, явно недоумевая:

– Все роли грустны, Дебора. И нам нечасто доводится выбирать.

С этим я не могла поспорить.

* * *

Милфорд Кру оказался тщедушным человечком, который состарился прежде, чем действительно стал стариком. Макушка у него лысела, и, чтобы скрыть это, он отрастил длинные волосы: они ложились ему на плечи седоватыми, светлыми локонами. Он снял широкополую шляпу и чуть поклонился мне, приложив одну руку к поясу, а другую выставив вперед, так, словно мы собирались станцевать менуэт. Он и правда не был хорош собой, но более отталкивающее впечатление, чем внешность, произвели на меня его манеры.

Мать настояла, чтобы уложить мне волосы, так что по обеим сторонам моего лица свисали длинные завитые пряди, – это совсем не шло к моим резким чертам и тяжелому подбородку. Я знала, что лучше всего выгляжу, когда убираю волосы назад, в длинную, толстую косу, или когда укладываю их венцом вокруг головы, а сверху надеваю чепец. Прочие прически делали меня похожей на рождественскую гусыню с бантом на шее.

После обмена приветствиями Милфорд Кру обошел вокруг меня, как если бы осматривал корову. Он потянул за ленты моего чепчика, словно хотел, чтобы я его сняла:

– Глаза у вас странного оттенка, не так ли?

Я почувствовала, как мой рот складывается в насмешливую улыбку, и поскорее прикусила нижнюю губу:

– Не знаю. Какого цвета им следует быть, мистер Кру?

– Меня устроил бы голубой, карий или зеленый. Но, насколько вижу, в ваших сочетаются все три цвета.

– Что поделать. Имейте в виду, я норовиста, и мне тяжело угодить. Вряд ли из меня выйдет хорошая жена.

– Это мне не известно. – Он произнес эти слова так, словно удостоил меня великой похвалы.

– А мне известно.

– Вы высокая.

– Да. Я высокая. А вы нет.

Мистер Кру выпятил подбородок и наморщил лоб. От этого он стал походить на козла, которого держал дьякон Томас. Я бы не удивилась, если бы он вдруг принялся беспокойно мекать. Ну и парой мы бы с ним стали – гусыня и козел, запертые вместе на скотном дворе и обязанные выносить гогот и блеяние друг друга.

Он объявил, что не является лоялистом, но и патриотом тоже себя не считает. Для меня это казалось немыслимо.

– В конечном счете, когда все завершится, о произошедшем будут напоминать лишь пролитая кровь и долги. Я прагматик, и потому эта война для меня никогда не имела смысла. – Он пожал плечами. – Но дети должны усвоить урок.

Мистер Кру остался до вечера. Он беседовал с моей матерью и изучал меня. Задавал мне вопросы, но отводил взгляд, когда я давала ему подробный ответ. С каждым новым вопросом и ответом мать все больше отчаивалась.

Он все еще сидел у нас, когда прибыли Томасы и вдали, возвещая их долгожданный приезд, заскрипели колеса повозки. Я едва не бросилась к двери, но мать преградила мне путь, стараясь отсрочить неизбежное.

К несчастью, мистер Кру спросил, можно ли ему снова меня увидеть. То, что я успела ему наговорить, его не разубедило.

* * *

Путь домой был мучительным. Мы ехали по той же дороге из Плимптона в Мидлборо, по которой десятью годами ранее следовали мы с преподобным Конантом, но теперь я уже не была той маленькой девочкой. Я не тосковала из-за разлуки с матерью и не боялась людей, которые сидели рядом со мной, но все равно испытывала тревогу.

– Дебора, ты такая тихая.

– Не хочу перекрикивать стук колес, – отвечала я.

– Что ты думаешь о мистере Кру? Мне показалось, он тобой увлечен, – заметила миссис Томас.

– Вовсе нет. – Это я знала наверняка. Что-что, но он точно не был увлечен мною. Возможно, он думал, что щедрость поможет ему добиться успеха, – но восхищения в его глазах я не заметила.

– Он не хуже других мужчин, – проговорила миссис Томас, оглядывая поля вдоль дороги.

Я ошеломленно уставилась на нее:

– Неужели? – Какая нелепая мысль. Его нельзя было сравнить ни с преподобным Конантом, ни с дьяконом Томасом. В Милфорде Кру не было ни уверенности Натаниэля, ни спокойствия Бенджамина, ни пылкости Фина, ни нежности Иеремии. Я не нашла в нем ничего, что могло бы меня привлечь. – Уж лучше я лягу со свиньями, – прибавила я.

Миссис Томас ахнула, а дьякон взглянул на меня так, словно я обезумела. Я склонила голову, раскаиваясь, что произнесла эти слова. Я не хотела говорить грубостей, но должна была высказаться честно. Искренне. Я скорее прошла бы обнаженной по главной площади города, чем разделась перед этим человеком. Я знала, откуда берутся дети. Знала, что мужчинам этот процесс приятен, а женщинам он нравиться не должен. Я предполагала, что он может доставить мне удовольствие, – но точно не с мистером Кру. Только не с ним.

– Но… ты позволишь ему снова с тобой увидеться? – Миссис Томас глядела на меня со странным выражением, и я не могла разгадать, о чем она думает.

Я вздохнула:

– Мне не хочется его видеть.

– Он предложил выкупить у меня поля, которые я не могу возделывать, и построить дом неподалеку, – проговорил дьякон. – Это хорошее предложение. Ты должна позволить ему объясниться.

Эти слова, прозвучавшие как приказ, нависли надо мной – столь же неприятные, как назойливый скрип колес. И снова я не смогла ничего ответить.

– Я бы очень хотела, чтобы ты осталась в нашей семье. Но так ты будешь неподалеку. К тому же теперь, когда Натаниэля нет с нами, – шепотом прибавила миссис Томас, – ты снова должна сделать выбор. Время пришло, Дебора.

Мне не хватило духу признаться, что, даже если бы Натаниэль остался в живых, я не смогла бы за него выйти. Но если мне не быть женой Нэта, я точно не стану женой Милфорда Кру.

– Мне бы тоже очень хотелось остаться в вашей семье, – ответила я.

Мне и правда этого хотелось. Но я решила не выдавать других мыслей, которые роились у меня в голове.

Глава 7
По законам природы

Смерть умеет устранить все запреты, уничтожить все оправдания. Я потеряла многих за короткое время, но Иеремия не умер… он просто ушел. Прежде его удерживал дома низкий рост: в солдаты брали мужчин ростом не меньше пяти футов и пяти дюймов, и Джерри был слишком мал. Но летом того года, когда ему исполнилось семнадцать, а мне двадцать один, он подрос на два дюйма, набрал десять фунтов веса и записался в армию. Я умоляла его остаться – если не ради дьякона и миссис Томас, то хотя бы ради меня.

– Прошу, не уходи, Джерри.

– Будь ты на моем месте, ты бы не раздумывала, – парировал он.

Я не могла возразить ему, и он знал, что прав.

– Если ты уйдешь, я пойду с тобой, – пригрозила я.

– Ох, Роб. – Он расхохотался и покачал головой. – Из тебя бы вышел хороший солдат. И моряк тоже. Я в этом уверен. Но тебя не возьмут.

– Клянусь тебе. Если ты уйдешь, я последую за тобой. Ты ведь слышал о женщине, которая участвовала в битве при Монмуте? Она стала заряжать пушку, когда ее муж потерял сознание. У нее между ног пролетело пушечное ядро. С нее сорвало нижнюю юбку, но она не пострадала. И не отступила. – Историю об этой женщине пересказывали все вокруг, хотя никто не знал наверняка, как ее звали. Ходили слухи и о других женах, которые последовали за мужьями на войну, и я верила, что могу поступить так же.

– Роб, у тебя нет мужа, и тебя даже близко не подпустят к пушкам. Ты не заставишь меня остаться. Я хочу стать моряком. Пусть я самый младший и ростом не вышел, но все же достаточно высок, а если не уйду, то вечно буду терзаться. А еще мне будет стыдно. Тебе этого не понять, потому что ты девушка и от тебя такого никто не ждет.

– Но как же мы будем присматривать друг за другом, если ты уйдешь? – возразила я, отчаянно пытаясь его отговорить.

– Как я смогу жить, если останусь?

Когда 1780 год сменился 1781-м и снег начал таять, Иеремия отправился в Филадельфию, где был расквартирован торговый флот. Он ушел, расправив плечи и уверенно глядя вперед.

В день, когда он покинул дом, миссис Томас легла в постель и отказалась вставать.

– Я родила десятерых здоровых сыновей, – причитала она. – Я не страдала, когда носила их, даже двойни. И рожала их легко. Как много женщин ужасно мучаются от родов. Но я нет. Я сложена, чтобы рожать сыновей. Никто не подумал бы такого, ведь я маленького роста, но мне все это давалось легко. Воспитывать их – другое дело, но я никогда не жаловалась, потому что Господь щедро меня благословил. Я думала, что мне очень повезло в жизни, но теперь сомневаюсь. Никак не могу отделаться от мысли, что было бы легче, если бы я их вообще не любила.

Дьякон Томас уходил к своей скотине, в поля, которые ему предстояло возделывать в одиночку, а я чистила, пряла, колола дрова и заставляла обоих есть. Когда мне было нечем себя занять – школьный год подходил к концу, – я писала Элизабет и Джону, хотя ни он, ни она давно мне не отвечали. Вести от них не приходили около полугода, а то и больше.

В начале апреля мы получили два письма, одно для Томасов и одно для меня. Одно было от Джона Патерсона, а другое от Бенджамина. Свое письмо я спрятала в лиф, чтобы прочесть позже, и упросила миссис Томас выйти из спальни, чтобы послушать письмо, которое было адресовано ей.

Она велела мужу прочесть первым, хотя я уверила ее, что оно написано рукой Бена и в нем наверняка содержатся хорошие новости.

Дьякон прочел письмо про себя, держа его в дрожащих руках, а потом перечел вслух, для нас с миссис Томас.

Мы пережили худшую из зим, что выпадали на нашу долю. Но в следующем месяце окончится срок нашей службы, и мы с Джейкобом рады, что выполнили свой долг. Вести о наших братьях нас очень огорчили. Довольно было пролито крови Томасов.

Не думаю, что война продлится долгое время. Уж точно не в северных колониях. Основные действия переместились к югу, хотя после предательства Бенедикта Арнольда и казни бедного майора Андре мы стали опасаться нападения на нас, в Уэст-Пойнте^[6]. Последние месяцы мы отсиживались здесь, дрожа от холода, голодали и ждали приказов. Мы будем дома к севу. Не дайте Роб выполнить всю работу прежде, чем мы вернемся.