– Вот еще ткани из тех, что прибыли недавно. – Портниха продолжала раскладывать все новые отрезы.

Ава тщательно осматривала каждый из них, цепляясь взглядом за глубину цвета и плотность ниток.

– Их привезли купцы из Европы?

– Да, хотя их и становится меньше. – Портниха покачала головой, закусив нижнюю губу. – Что-то нехорошее идет на нашу землю, да защитит нас Аллах.

Разговоры о военных кампаниях шли постоянно. Ава то и дело заставала сыновей за бесконечным обсуждением новостей. Мовсул опасался, что власти начнут гонения на христиан.

– Нам-то какая разница, что турки с армянами и греками не поделили, – вечно отшучивался самый младший сын Авы. – Нам, езидам, живется тут спокойно. Делай свое дело, и буря пройдет мимо тебя.

– Эта буря может быть такой сильной, брат, что сметет нас всех. Нам нужно подумать, что делать, если война разгорится.

– Ничего нам не нужно делать. Фабрика продолжает работать, пока нам совершенно не о чем беспокоиться. Гони прочь от себя дурные мысли. Османы не сделают ничего своим подданным.

– Ты слишком беспечный.

– Мовсул, у твоего внука скоро свадьба. Давай радоваться этому. О делах мы успеем поспорить еще не раз.

В тот день Ава молча наблюдала за сыновьями. Перебирая в руках узелки на кончиках головного платка, она пыталась унять возникшую дрожь. Костяшки пальцев ныли уже вторую неделю. Дожди не предвиделись, и Ава не могла понять причин боли. Сон ее становился все длиннее, а ноги – все слабее. Но ум был по-прежнему острым. Спор сыновей впился в нее, как недуг, который она не могла одолеть. Просыпаясь по утрам, она ждала плохих вестей, но те никак не приходили ни с письмами, ни со сплетнями. Ожидание длилось неделями, пока она не оставила попытки поймать нить, расшивающую новые узоры на карте мира. Со временем ее совершенно поглотила подготовка к свадьбе Джангира, а переживания о раздорах каких-то далеких и как будто ненастоящих королей и царей отошли на второй план.

Помолвка собрала около сотни гостей: Ава желала видеть на ней только самых близких. Жених, смущенный от чрезмерного внимания, стоял с совершенно красным лицом. Мысли его уносились прочь от дома невесты, полного родственников. Будь его воля, он пришел бы за Несрин один. Толпа казалась ему вынужденной мерой, которую приходится терпеть ради соблюдения обычаев. Нельзя опозорить бабушку Аву.

Невеста ждала в другой комнате, вокруг нее вились местные кумушки. Каждая пыталась дать наставления, касаясь то рук девушки, то ее плеч, покрытых зеленым платьем, расшитым золотистыми нитками.

– Не смотри жениху в глаза, помни о смирении. Смотри в пол.

– Не улыбайся. Невеста не должна быть радостной. Выказывать веселье неуместно.

– Будь скромной. Не разговаривай с гостями и не присаживайся, даже если тебя будут просить об этом снова и снова.

Езидская невеста всегда думает о мнении общества. Громкий смех – признак бесстыдства. Несрин не припоминала, чтобы хоть раз в жизни видела невесту с улыбкой на лице. Это означало бы, что девушка без намуса^[8]. И во время помолвки, и во время свадьбы невесте полагалось смотреть вниз. Пиршество вокруг проходило в ее присутствии, но она как будто была лишь безмолвным телом, чей дух парил где-то вдалеке. Иногда невесты плакали в ответ на причитания и завывания своих матерей. Переживания о том, что скоро придется покинуть отчий дом и войти в новую семью, постыдными не считались.

Несрин решила, что будет смотреть на мысок своей правой туфли. Это поможет ей не отвлекаться на гул вокруг и не поднять случайно голову. Погруженная в собственные мысли, она едва слышала то, что говорят ей родственницы. Их слова слились в единый поток вместе со звоном монет, украшавших их платья и лбы. Каждая женщина из общины приходила на праздники в лучших нарядах, навесив на себя как можно больше золота. Если золота было мало, могли пойти слухи о том, что дела у мужей настолько плохи, что они продают монеты своих жен.

Не менее важно было прихорошить и дочерей перед выходом в свет. Никогда не знаешь, где ее заметит потенциальный жених или его мать.

– В доме Авы-ханум соберется вся ее родня. Это наша возможность показать тебя ее невесткам, вдруг сгодишься для одного из ее правнуков. – Подобные речи велись не в одном доме.

Пока женщины сидели в отдельном помещении, стараясь как можно больше хвалить своих дочерей перед теми, кто имел неженатых сыновей, мужчины в соседней комнате обсуждали новые бесчинства в армянских кварталах.

– Говорю тебе, они этого так не оставят. Это не просто какая-то уличная драка, они назвали армян предателями. Мы пока не видим этого, но что-то затевается.

– Нашли место, где обсуждать ерунду всякую. Что бы там между собой они ни делили, нас это не коснется.

– Столько раз нас мусульмане преследовали, мы столько скитались, а именно сейчас ты думаешь, что беда обойдет нас стороной?

– Мы живем здесь уже не один десяток лет. Здесь родились мой дед и отец, это теперь и наша земля тоже.

– Да только они так не считают.

Споры затихли лишь при появлении одной из женщин семейства Бяли. Та, звеня монетами, под весом которых ей явно было тяжело двигаться, стала подавать знаки, мол, пора. Жениху предстояло показаться невесте.

Вместе с матерью Джангир предстал перед бледной Несрин. Она то сжимала, то разжимала руки в кулаки, впиваясь короткими ногтями в ладони. Джангиру, сразу же заметившему ее волнение, хотелось подойти к ней, взять ее ладони в свои и успокоить, пообещав ей счастливую жизнь вместе с ним.

Эда как мать жениха покрыла плечи невесты принесенным с собой платком. Длинная кроваво-алая ткань символизировала переход Несрин из одного рода в другой. Пригнувшись, чтобы будущей свекрови было удобнее, Несрин чувствовала, как ей становится тяжело от платка. Он опустился на нее, словно камень, который ей не поднять.

– Теперь ты наша, – произнесла Ава скрипучим голосом и, прикрыв рот ладонью, стала радостно улюлюкать.

Вслед за ней и другие женщины присоединились к захариту^[9]. После одна из них затянула песню, из века в век сопровождающую невест. Тонкий голос лился по комнате, успокаивая Аву, словно колыбельная. Заслушавшись, она отпустила печаль, которую носила в душе последние пару лет. Беспокойство за Джангира и безумие нескончаемых войн больше в ней не жили. Как учили шейхи, если чему-то суждено случиться, того не миновать. Удел мирян – принимать послания Ходэ и жить, не гневаясь на него.

Несрин окружил хоровод женщин. Взявшись за мизинцы, они двигались вокруг невесты под звуки дхола и зурны^[10]. Четыре шага вперед, четыре шага немного вправо и назад. Вечный круг жизни. Их плечи поднимались в такт музыке, отчего в комнате стоял перезвон монет. Каждая женщина старалась не выражать эмоций. Об улыбке и речи не шло. Быть скромной и невызывающей полагалось не только невесте. Человеку, незнакомому с обычаями народов Востока, могло бы показаться, что он находится на похоронах, если бы не веселая музыка. От ее мотивов хотелось пуститься в радостный пляс, но надо было держать себя в руках.

После пятого круга Эда втянула в хоровод и Несрин. Невеста, еле переступая в тяжелом платье, думала о том, как сложится ее семейная жизнь. Сколько у них с Джангиром будет детей. Какие они дадут им имена. Кем вырастут эти дети. Перед Несрин была вся жизнь, она ей казалась настолько прекрасной, что приходилось периодически кусать себя за внутреннюю сторону щеки, чтобы не улыбнуться. Вдыхая запахи халвы и медовых печений, наполнявшие комнату, Несрин желала себе такой же сладкой жизни. Пусть Ходэ ее услышит и будет милостив к ней.

Одна из женщин в круге отпустила мизинец соседки и, достав небольшой платок, стала делать традиционные выпады ногами, уходя периодически вприсядку к полу. В руках у нее развевался кусок желтой материи, расшитый по краям красной нитью. Эту женщину звали Порсор-ханум. Несрин сомкнула губы в тонкую линию и втянула в себя побольше воздуха.

Еще недавно Порсор-ханум уверяла всех в округе, что Несрин суждено остаться дома. Песком занесет ее родителей, пока они найдут ей жениха. И уж точно ей не приходило в голову, что к самой невзрачной девушке города, как она звала Несрин, посватается жених, которого она так надеялась заполучить для своей дочери. До Несрин ее слова доносили многие. Она улыбалась в ответ, подшучивая, что ей будет только в радость всегда жить с любимыми родителями. Всегда будь вежлива и плачь, только когда никто не видит. Горькая доля замухрышки.

Несрин снова закусила щеку, глядя на Порсор-ханум. Танцуй, танцуй дольше. Размахивай платком, словно это твоей дочери предстоит войти в дом к Аве-ханум. И, может, тогда Ходэ простит тебя за твое черствое сердце, а твоя дочь станет женой одного из младших правнуков семейства Бяли. Несрин немного стыдилась своего злорадства, пока не поймала на себе завистливый взгляд дочери Порсор-ханум. Двигаясь в хороводе, та оказалась прямо напротив Несрин и испепеляла ее зелеными глазами. Самая красивая езидка округи, которой все любовались, оказалась не такой желанной, как великанша Несрин.

Музыканты резко смолкли, и Несрин, споткнувшись от неожиданности, чуть наступила соседке на ногу. Та, сморщившись, сделала вид, что ничего не заметила. Однако зеленые глаза напротив примечали все. Несрин – не грациозная лань, а громадная неуклюжая корова.

Ава прошла мимо затихшей толпы прямиком к Несрин. Настало время наряжать невесту в золото, принесенное в дар от семьи жениха. Ава принимала от своих невесток браслеты и надевала их на Несрин, пока руки девушки не отяжелели. Женщины вокруг устремили на них свои взгляды, пытаясь понять, сколько браслеты весят. Каждая знала, что Ава-ханум будет щедра, но что настолько – никто не ожидал. После браслетов была очередь связки монет и колец. Перстни украсили все пальцы Несрин, на некоторых их было по два, а то и по три. Рубины, алмазы и изумруды приковывали внимание даже музыкантов, старавшихся сидеть в стороне.

Когда Ава-ханум вдела Несрин в уши серьги, толпа ахнула. Тяжелое золото украшали цветочный орнамент и гранаты. Цвет камней был такой насыщенный, что напоминал Несрин кровь барашков, которых их соседи-мусульмане резали на Курбан-байрам. Ей на минуту стало не по себе от такой мысли. Глаза защипало, хотелось их потереть, но Несрин тут же себя одернула. Сурьма с глаз испачкала бы руки, да и неприлично это. Нельзя так принимать украшения, которые в случае развода спасут ее от бедности.

– Золота невесте нужно как можно больше, – учила ее мать. – Это не просто украшения, которые ты будешь носить, чтобы покрасоваться. Если, не дай Ходэ, муж решит с тобой развестись… – Мать Несрин передернуло от такой мысли. – …все золото, что он тебе принесет, по обычаям остается твоим.

– Мама, может, и золота никакого у меня не будет.

– Что ты такое говоришь? – резко прервала ее мать. – Даже думать о таком не смей! Ты обязательно выйдешь замуж. У тебя будут дети, а у меня – куча внуков. Нет ужасней участи для женщины, чем остаться одной.

Несрин на это робко заметила, что пока желающих к ней посвататься не находилось, хотя некоторые ее сверстницы уже были замужем.

– Никто не знает свою судьбу, Несрин. Не огорчайся раньше времени.

«Как же она была права», – думает невеста. В окружении всех этих людей она стоит, облаченная в лучшее платье из всех, что у нее когда-либо были, и Ава-ханум продолжает вешать на нее подарки. Могла ли она мечтать об этом? Несрин не надеялась даже выйти замуж.