Позже мы прокрались в ее квартиру. Оказалось, что она живет в моем же доме.

Сын-подросток предавался компьютерным играм в соседних апартаментах – в лучшие времена супруг-бизнюк приобрел от щедрот сразу две квартиры.

Интересно, что жилье у Лизаветы оказалась точной копией Анфисиного, только находилось в соседнем с нею доме: двухуровневый пентхауз с обзором на все четыре стороны света.

Той же ночью снова разыгралась непогода. Задул ветер, заштормило. Дождь пока не шел, но весь небосвод каждоминутно озарялся белесыми зарницами – словно сам Господь сидел где-то на облачке и непрерывно варил электросваркой.

Я сказал об этом Лизе. Она улыбнулась.

– Может, Он пытается починить наш изломанный мир? – предположила она.

Мне легко было с ней, и мы понимали друг друга.

Она откупорила бутылку вина – в противовес тому, что мы пили в ресторане, красного. В Болгарии оказалось много хороших вин, надо было только уметь их выбирать и не скупиться.

За окном стало греметь почти непрерывно, и молнии, одна за одной, как бы включали мертвенную подсветку бухты.

Наутро снова бушевало. Серые взбаламученные валы наперебой накатывали на берег.

О купаниях-загорании не могло быть и речи.

– Как показывает мой опыт, штормить теперь будет минимум три дня, – сказала Лизавета.

– А ты давно живешь здесь, в Болгарии?

– Пять годков каждое лето трублю. Тяжкое бремя собственника жилья. Коль скоро оно у тебя имеется, надо приехать и сполна насладиться. Все побережье изучила, от турецкой границы до Русе. Может, поедем теперь попутешествуем в глубь страны? – предложила она.

– На чем поедем? На палочке верхом?

– У меня есть машина.

Оказалось, когда они еще жили с мужем, приобрели здесь лимузин. Авто нерезидентам в Болгарии не продавали, поэтому машина числилась за какой-то левой теткой. Но всецело владела им и управляла соломенная вдовушка.

Неновый, но крепенький и бодрый свинцового цвета «Ситроен С4» с болгарскими номерами стоял у нее под окнами. Внешне он чем-то напоминал болгарский перец. Впрочем, тут этот овощ «болгарским», как у нас, не называли, именовали «паприкой» или «чушкой» – он ведь и впрямь чем-то на свинюшку похож.

Кто б знал тогда, что вскорости сей «Ситроен» послужит первопричиной целой цепи преступных деяний!

Я спросил у Лизиного сыночка Макса, есть ли у их лимузина собственное имя.

Он буркнул:

– «Стальной цитрон».

– Красиво, – оценил я.

– А ты кто вообще? – переспросил меня Макс. Это был первый случай нашей коммуникации лицом к лицу.

– Хочешь узнать, чем я по жизни занимаюсь?

– Ну, типа того.

– Я частный сыщик.

– Хех, круто. Типа Шерлок Холмс?

– В общих чертах, да. Но методы сейчас совсем другие, чем в конце девятнадцатого века.

– Типа какие?

Я рассказал ему (то, что можно было) – резюме по следам одного из своих дел: про убийство чиновника Двубратова и исчезновение столичной маникюрщицы ^[4].

Макс восхитился:

– Да, крутяк.

Мы с Лизой заказали двухкомнатный люкс в отеле «Панорама» с заездом завтра – в древней болгарской столице, городе Велико Тырново.

Договорились встать пораньше и в восемь выехать – навигатор (тогда действовали не вмонтированные в телефон, а GPS-овские) рисовал дорогу длиной триста километров или пять часов.

Макс с нами ужинать не пошел, лишь попросил принести ему колы и «пилешки хапки» – куриные наггетсы.

Мы с Лизой поели в милейшем кабачке «Боруна» – тоже вид на море, деревянные скамьи, грубая керамика и неприхотливый дизайн. Зато гигантские и вкуснющие порции.

За столом мы прекрасно провели время в разговорах, и я даже стал думать, что, возможно, нашел замену и возмещение моей потерянной (как тогда казалось навсегда) Римме Анатольевне.

Но когда мы с Лизой после двух бутылочек белого сухого в самом благостном настроении пешком возвращались домой, произошла пара не самых приятных событий.

Когда мы подходили к нашему новому, современному кварталу, со стороны окраины и заброшенной погранзаставы вдруг появилась моя недавнишняя здешняя зазноба Анфиса. Встречи с нею никак было не избежать. Мы втроем сошлись на площади перед многоэтажкой – где, кстати, припаркован был Лизин «Ситроен».

Я хотел поздороваться, как положено джентльмену, – однако на лице Анфисы оказалась написана настолько неприкрытая злоба, что слова буквально застряли у меня в горле. Даже показалось, она прошипела что-то, аки змея. Пальцы ее с острым маникюром скрючились, и представилось мне, она готова была броситься на Лизавету мою Федоровну. Лицо перекосило выражение истинной ведьмы.

Девчонки не дрались из-за меня начиная с восьмого класса средней школы, и я, признаться, слегка оторопел.

– Это что еще за дикая кошка тут такая? – громким, спокойным голосом осведомилась моя спутница Елизавета. – Твоя, что ли, Синичкин? А ну-ка брысь с дороги, тигрица недоделанная!

– Тварь пожилая! – выкрикнула ей в ответ Анфиса. – Ты сдохнешь скоро, и отпрыск твой сгинет, и муж твой, которому ты рога тут наставляешь! Гадина!

– А ну прочь с дороги!

Странным образом Анфиса не стала больше бросаться, послушалась и убралась в сторону, в темноту.

– Надо взять из машины бутылки под питьевую воду и термос, – деловито, будто ничего не случилось, молвила Лиза, открыла свою машинку и выгребла оттуда пару спортивных пластиковых бутылей для питья, а также стальной термос.

У нашего общего подъезда нас ждала новая неприятность – точнее, неприятностью подобное назвать трудно, скорее, какая-то пакость, легкая бесовщина.

Жили мы с Лизхен, как оказалось, в одном подъезде: она в пентхаузе (и Максик в соседнем рядом), а я на третьем этаже.

И подъезд этот оказался закрыт.

О подобном меня даже мой столичный приятель извещал. Живет там, сказывал, на втором этаже один чубрик, и он каждый новый сезон считает старый замок в подъезде «скомпрометированным», вызывает слесаря и врезает новый. При этом новые ключи никому не раздает, сам ими владеет, а на ночь парадное замыкает.

Пару раз я с этим чуханом по поводу ключа сталкивался. Я тогда возвращался из ресторанчиков поздно, дверь оказывалась закрыта – приходилось орать под окном (словно серенады распевать для возлюбленной, неудобно для взрослого человека).

Жилец спускался открыть мне с выражением крайнего недовольства на челе. Но когда я просил у него запасной ключ, чтобы изготовить себе дубликат и преспокойно им пользоваться, он ситуацию замыливал, ничего мне не давал, и я снова оказывался на бобах.

Вот и сейчас пришлось орать.

– Пламен! Пламен! – закричал я под балконом. (Так его звали, этого парня: Пламен). – Open the door, please! Please open the front door! ^[5]

Через пять минут взываний Пламен наконец возник на лоджии: встрепанный, в трусах. Заорал по-болгарски, типа сколько можно шляться по ночам и его беспокоить?!

– Че-го? – с презрительной оттяжкой вопросил я. Он перевел свой болгарский на универсальный язык:

– How long can you hang around here at night and bother everyone?! ^[6]

То ли его задело мое пренебрежительное отношение к его болгарскому языку, то ли не мог он наблюдать спокойно за нашим романом с дамой из пентхауза, но я его настолько растропаленным раньше не видел. Воистину – Пламен!

Он схватил ключ от подъезда и швырнул его вниз, к нашим с Лизаветой ногам. Ключ звякнул в пыли.

Мы с ней вошли, поднялись на второй этаж. Я оставил ключ на половичке у двери Пламена и позвонил к нему в квартиру. Разговаривать с ним не хотелось.

– Ты ко мне сегодня не приходи, – сказала Лизавета, – а то нам завтра ехать, надо выспаться. Ты машину-то водишь?

– Если что, научишь.

– Стартуем в восемь.

– Окей. Контрольный созвон в семь тридцать.

К утру дождь прекратился, но весь наш квартал был в глубоких лужах – асфальт тут особо не ровняли.

Ветер задувал с моря, и огромные серые валы вперебой накатывали на берег.

Междугородняя трасса оказалась неплохого качества, да и Лизхен водила резко.

Макс на заднем сиденье рубился с чудищами в компе.

Сначала дорога шла вдоль моря, после Бургаса она повернула налево, на запад. Здесь недавно с помощью Евросоюза построили автостраду до самой Софии.

Я сменил Лизавету за рулем. Она без страха и упрека отдала мне ключи. Я постарался не пугать ее излишне лихим вождением, но и не влачился как мямля. Старался ехать как мужик: уверенно и спокойно.

Часов в одиннадцать мы свернули с трассы севернее, на заправке выпили кофе и поели бутербродов.

Начинались горы, тещины языки и шипкинские перевалы – места, где в конце девятнадцатого века русские бились за свободу болгар.

Мы снова поменялись за рулем, и часам к двум Лизхен триумфально зарулила на парковку отеля «Панорама».

Мы провели два дня в Великом Тырнове и, наверное, для посторонних производили впечатление идеальной туристской семейки. Лиза таскала нас с Максом по древней крепости Царевиц и близлежащим монастырям, по кварталам ремесленников, где скупала керамические тарелки под собственные причитания: «Придется мне платить за перевес».

Я же, в свою очередь, выбирал (и оплачивал) рестораны, которые здесь удивляли совсем иным меню, чем на побережье: жаренными на сковородке и в гриле бараньими и говяжьими кусками мяса, колбасками, печенью. Запивать такое требовалось красным вином, а передвигаться по городу и вокруг на такси.

Виды – что из гостиницы, что из ресторанов, что из крепости Царевиц – были исключительными. Я прихватил с собой свой фотик с телевичком (обычно используемый для оперативных нужд) и много снимал. Рассказывал Максику о композиции и о том, как строить кадр.

Наконец мы выехали обратно.

На горах и в лесах клубились туманы. Дождь с моря пробрался наконец в глубь континента. Он то и дело начинал прыскать на капот и лобовое стекло.

Когда мы, отмахав километров около двухсот, подъезжали к Бургасу, у «Ситроена» вдруг отказали дворники-стеклоочистители и омыватели стекла. Мы остановились на заправке, и я под холодным дождем полез под капот.

В бардачке оказалось подробное описание автомобиля, но, кроме того, что я выяснил, что «дворники» по-болгарски будут «чистачки», а стеклоомыватели – «прыскалки», ничего сделать не смог.

– Придется заехать куда-нибудь на сервис, – развел я руками.

Сервис нашелся километрах в двадцати не доезжая Бургаса.

В сторону от основной дороги вела асфальтовая трасса. На отшибе стоял железный сарай с воротами и рекламами автомобильных шин.

Ни души вокруг не наблюдалось. Я запарковался на пустой площадке перед сервисом и пошел искать мастеров.

Ворота в жестяной сарай оказались закрыты, но не заперты. Я отворил высокую створку. В большом боксе было почти пусто, только висела на подъемниках наполовину раскуроченная старая машина – кажется, «Кадиллак». Вдоль стены стояли верстаки, заваленные ветошью, коробками с отработанным маслом, старыми инструментами.

На стене, как элемент самодельного дизайна, размещалась мощная композиция: вырезанные из журналов и книг фото лидеров мирового рабочего и коммунистического движения – Тодор Живков, Сталин, Ким Чен Ир, Фидель и Рауль Кастро, Че Гевара, Ленин, Димитров, Мао Цзэдун, Анжела Дэвис, Долорес Ибарурри, Чаушеску, Хонеккер, Сальвадор Альенде. Все они были разного размера, но, любовно скомпонованные друг с другом, производили сильное впечатление: назад, в прошлое!

– Эй-эй, – прокричал я, – есть тут кто-нибудь? Is anyone here?

Скрипнула боковая дверь, и из нее, вытирая рот салфеткой, вышел мужик лет примерно пятидесяти, в замасленном комбезе – руки у него, однако, были чистые, безо всяких потеков масла.