– Уезжай! Беги!, – крикнул Иван и заметил, что камень все-таки немного ослаб, прижал рану, из которой сочится зелено-красная кровь, и ногами перебирает не так быстро и уверенно. А то ведь летал.

– Ранен. Но жив и умен. Значит, можно поговорить, – подумал Суровин, поднялся на ноги и крикнул, – Что тебе надо? Зачем тебе наши жизни? Давай договоримся! Земля огромная: места всем хватит.

Как близко он приблизился к машине! Как я оказался в ситуации, которой всегда избегал? И камень развернулся. Вот судя по реакции – разговорный русский он знает не в совершенстве, но смысл сказанного понял. И это отчего-то вызвало ярость, отчего-то наступило на открытую мозоль. Все каменное лицо заходило, заиграло, изо рта вылетело протяжное: -аааы. Ырт!, – и он подстегнутый нетерпением рванул на Ивана.

– Уезжайте, – шепнул он Джеки, глядя на свою несущуюся смерть, как вспыхнул яркий свет.

Глава 7

Это не фары слепят. Отчего-то потеплело, и когда свет рассеялся и Иван проморгался, то увидел всё ту же дорогу. И Морок виден издалека, только на календаре лето. Солнце поднимается на полуденную службу. По дороге не естественно быстро прополз уж. В привычном режиме поют птицы. Машина стоит на том же месте, на котором ее запомнил Суровин. Он подошел и не нашел там ни Джеки, ни Ани. И в багажнике пусто (ну мало ли). Поблизости его девчонок не видно.

– Дано: двух людей – нет, а лето есть. Какие могут быть варианты? Первый вариант, я умер. Второй, я спятил. Третий вариант – пришла фея. Потому что ничего логического из условий не следует, – вслух сказал Иван и крикнул:

– Эй! Может, быть поговорим!

По дороге опять прополз уж, и что интересно в том же месте. Приняв это за подсказку, Иван направился следом: сошел на обочину, спустился по пологому откусу в заваленный сосновыми иголками лес. Уж прополз метров сорок и за одной из сосен исчез. Иван обошел дерево и не увидел там ничего, куда бы уж мог проползти. Хотя чего ждать от змеи: на то она и змея, чтобы неожиданно появляться и незаметно исчезать. А потом внезапно донесся шум водопада, будто его только сейчас включили. Издалека приближалось что-то рыжее, быстрое и много и не успел он опомниться, как по деревьям промчался беличий десант. А одна белка осталась. Посмотрела с соседнего дерева на Ивана, прыгнула на следующее, и снова посмотрела на него и пока он не сдвинулся с места, не прыгнула на следующее. Она вела его вглубь леса, и шум воды становился всё отчетливее. И так шли они минут двадцать, наверное. Примерно столько, и белка постоянно ускорялась и мелькала впереди ряжей точкой и только один раз замедлилась, когда он закричал на рыжую.

– Мне волноваться за Аню и жену? Или нет? Или как действовать? Не понятно, что делать во всей этой галимотье. И что такое здравый смысл? И можно ли на него всегда уверенно опираться? Здравый смысл – это хорошо знакомое прекрасно за рекомендовавшееся. Не более, потому что, как показывает практика, здравый смысл может отличаться от человека к человеку.

За пригорком и пышным кустарником открылся вид на сочную горную долину. А он, получается, находится на одной из вершин, с которой стекает вода. Водопад в несколько покатых ступеней бурлит и пенится. В воздухе появились неизвестные ароматы. Здесь, наверху еще уральский сосновый лес, а внизу отчего-то появился сочный тропический лес: сверху видны только яркие верхушки деревьев, раскинувшиеся папоротниковые и сочные толстые листья и еще яркие цветы. У кромки тропического леса Аня смотрит на тукана и парочку ярких попугайчиков, а Джеки лежит в сплетенном живыми лианами гамаке и дремлет. Водопад берет начала в пещере. Иван обошел ее поверху и вышел на заросшую уральским папоротником поляну и только подумал, что ничего подобного этой поляне не встречал, так от нее веет древностью и покоем, как под ногами проползло что-то большое и тягучее, проползло и оставило еле заметный след на поверхности. Влажность перемешалась с ароматом нагретой солнцем земли, и Иван остановился – так хорошо ему стало, спокойно, сладко что-то щекотало в груди и он понял, что никуда идти не хочет и не может. Состояние походило на легкий транс. Послышались лёгкие, детские шажки. И они так ясно послышались, будто она шла не по лесу, а по дороге и шоркала ногами. К Ивану шла девочка лет пяти, в летнем, синем платье, вот она ближе и ближе и будто бы даже подросла, еще ближе и ей уже четырнадцать, на ней светлые джинсы и белая футболка и она почему-то светленькая, курносая и совсем другая, на первую пятилетнюю не похожа. Еще несколько шагов и ей уже восемнадцать. Грудь маленькая, упругая топорщится под полупрозрачным, длинным платьем. Светловолосая красавица закружилась, залилась смехом, а платье соблазнительно подпрыгивает, оголяя стройные ножки. Загляденье. Несмотря на отрешенное состояние и любовь к жене, нижняя, автономная система отреагировала должным образом.

А потом платье зачем-то превратилось в длинные шорты, девушка стала выше и старше и карие глаза стали синими, внимательными и оценивающими, улыбка превратилась в насмешку. И она шла к Ивану в самом соку своей женской красоты и начала полнеть. Менялись лица, менялись фигуры, все женские возраста мелькали и сменялись, и подошла к Суровину она любимой бабушкой. Только глаза не бабулины. Пугающие, бездонные, засасывающие глаза. Иван не выдержал этот взгляд и отвел глаза в сторону. Ничего страшного в том, чтобы не удержать взгляд – это же не мужчина и даже не человек. Это физическое проявление души этого мира.

«Бабуля» глубоко вдохнула, медленно выдохнула и положила Ивану на плечо руку. Он вздрогнул. От руки шел жесткий холод, как от всех льдов этого мира, а потом она сжала руку и от нее пошло живое тепло, как от вспаханной и прогретой земли. «Бабуля» стала расти и расти, переросла Ивана на голову и превратилась в малахитовую, живую девицу с длинной, толстой косой.

– А ведь она что-то хочет сказать мне! И ей трудно как-то так объясниться, чтобы я понял. Вот если бы мне нужно было договориться с муравьями по какому-то очень важному вопросу, то это тоже могло…нет, не могло, это невозможно существующими способами.

Когда Суровин нахрабрился и задрал голову, девица растворилась и вместо нее осталась светящаяся пыльца и она в раз, в один момент облепила Ивана, и он закрыл, зажмурил глаза от щекотливого удовольствия и услышал внутри себя женский, сладко шепчущий голос.

– Оно хочет погубить нас. Оно везде. Оно ничем не делится. Оно не умеет делиться. Оно хочет всё. Оно жестоко. Оно – сеятель. Нам страшно, – мягко проговорил голос и, несмотря на тяжелую суть этих слов, душа земли не выделяла эмоции в речи привычным человеку способом.

– Нам тоже страшно, – признался Иван за всё человечество, – предлагаю объединиться и действовать вместе.

– Вместе нет. Вы слишком никто.

– Ладно, не вместе. Тогда как?, – подумал Суровин.

– Будьте людьми. Ты должен быть как тогда. Как всегда. Человек.

– Но я итак человек. И никем другим быть не могу, – с раздражением подумал Иван.

Душа Земли «вздохнула», посыпав Ивана сверху сосновыми иголками, помотала эти иголки над верхушками сосен, смахнула в ложбину, вернулась и повторила в Ивановой голове: – Будь человеком, – и достала из памяти некоторые воспоминания.

– Помоги нам. Сеятель хочет всё. Завоеватель. Он. Другой творитель. Не хочет жить вместе, – шептал голос. И шептал. И шептал. Потом Иван гулял в этом древнем лесу под шум водопада, который на Урале если и водится, то ни Ивану, ни автору об этом было неизвестно. На пути, что интересно, попалась грибная поляна с огромными, мясистыми белыми грибами. Он насобирал их и пожарил на костре. Костер просто был, откуда он взялся и почему просто горел поверх сосновых иголок, не сжигая их и без топлива, Иван не знал и даже не задавался такими странными на тот момент вопросами. Он ел, смотрел на огонь и слушал тихий, ласковый голос в себе. Разговор выдался долгим, приятным, с многократным повторением в попытке донести суть, душа Мира – терпеливый рассказчик. Суровин и не заметил, как уснул, потому что, помнилось, что и во сне звучал этот по-матерински ласковый голос.

Когда пришло время просыпаться – его по имени звала Джеки и трясла за плечо – то он не сразу и вспомнил, кто он такой. Имя, возраст и прочие подробности. Настолько глубоким, до подкорок был этот сон. Спал он в побитой камнями собственной Ниве на водительском сидении, Джеки уснула на заднем сидении вместе с Аней под известным одеялом и первая проснулась от шума, садящегося на дорогу вертолета.

Утро успело растерять свежесть и, помня вчерашнюю вьюгу, хмурилось серым, затянутым небом. Иван еле открыл глаза уже когда Жора Яровой постучал в окно. Вертолет заглушил мотор, сопровождающие полковника люди оцепили участок дороги за вертолетом и за машиной.

Как относится к событиям, которые не должны происходить с человеком? Они ни хорошие, ни плохие, им трудно дать однозначную оценку. Они не из чего не следуют и ни к чему не ведут. По крайней мере, насколько понимает человек, с которым случилось событие. Оно не обладает повторяемостью и не прогнозируемо. В него никто не поверит – тут и говорить нечего, а доказательств обычно нет от слова «совсем». Все эти необычайные рассказы в сети, которые читаешь, слушаешь и думаешь: это мошенник, обман разума или реальная история? Скептик и прагматик

– Здорово, – бодро поприветствовал Жора и подозрительно оглядел пассажиров и водителя разбитой Нивы.

– Привет, – сонно ответил Иван и попытался открыть стекло, но после ночных происшествий в механизме что-то заглючило, а у Жоры вдруг разгладились морщинки на лбу и он воскликнул: – Кто это у нас тут? Ну-ка, ну-ка! Иди к дяде Жоре! Давненько я тебя не видел. Как ты выросла!, – через отсутствующую дверь он достал из одеяла сонную Анюту в пальто, покрутил перед собой и поставил на асфальт и встал перед ней на одно колено.

– Ай-яй-яй, какая красота растет, еще лет десять и пацаны наши с ума сойдут.

– Куда сойдут?, – спросила Аня и потерла глаза.

– Это….папа потом тебе расскажет.

– Вот что ты ребенку говоришь!, – нервно возразил Иван и попытался выйти, но дверь заклинило. Повело всю начинку.

– Спокойно, папаша, спокойно. Скажи мне милый ребенок, что здесь произошло, потому что мы тебя с папой полночи ищем, ищем и найти не можем. Волнуемся. А вы в машине спокойно спите. Что произошло?

– На нас напали камни. Я очень испугалась.

– Ага, – с сочувствием покачал головой Яровой, а Иван выбил ногами дверь и вышел вообще не имея плана, как объяснить последние события. В общем-то то, что они выжили после нападения ночью на дороге надо как-то объяснить.

– Страшно было, да, – погладил Жора растрепанную детскую головку.

– Да, но фея нас спасла.

Яровой удивленно обернулся на Ивана и спросил: – Фея? А папа тогда что делал?

– Папа отстреливался.

Воцарилось короткое молчание, Жора просто засасывал воздух в округе для фирменного смеха, а потом уголки губ поползли вверх и Яровой загоготал в своей манере, прохрюкав «теперь ясно как выглядят феи» и когда вытер слезу, вдруг резко успокоился и обескуражено спросил: – Я вот только не понял, как она пропала. А? Красота? Куда ты пропала, Красота?

– Это я не досмотрела, – испуганно выпалила Джеки и спрятала глаза в пол, точнее в асфальт.

Поразительно резко изменился взгляд и в целом эмоциональный посыл полковника Ярового, когда он перевел его с русской девочки на омерзительную американскую бабу. Господя! Тощая, сиськи не пойми то ли есть, то ли нет, какая-то вся…ну не наша. Что он в ней нашел? Вот только не надо рассказывать: полковник Яровой прекрасно знает: американский минет от русского особо-то ничем не отличается. Там ладно бы хотя бы украиночка. Можно понять. Красивые, заразы.

От уничижительного взгляда бедная Джеки съежилась и покраснела и, решив во что бы то ни стало защищать свою семью, сказала: – Мне очень, очень жаль. Простите.