Даже когда папа пил, а после умер, мама не опускала руки, жила и трудилась ради меня. Я уже училась в седьмом классе и потихоньку помогала ей. Мы вместе таскали тачку с товарами на рынок, продавали, после ездили в столицу закупались оптом и вновь привозили и торговали на рынке. И мы выжили только за счет торговли. Пособие по потере кормильца было маленьким. После был колледж, но рынок мы не бросали. Уже на втором курсе я стала продавать вещи через интернет, сама была моделью. Катя старше меня на два года, она уже имела небольшой опыт в работе. Она меня фотографировала, и так мы создавали наш магазин, потому что понимали: за Интернетом будущее, а на рынок сейчас мало кто ходит уже.

А после Кате повезло, она устроилась в мэрию города, а затем и меня потянула за собой. Я попала в отдел связи с общественностью, а Катя работала секретарем мэра, вплоть до его повышения и отъезда в столицу.

Наш магазин ушел на второй план, я стала зарабатывать и заставила маму бросить работу на рынке. Доход уменьшился, но и она стала жить спокойнее.

– Ну что же, я рад за вас. Итак, Вячеслав Сергеевич, выйдем, поговорим? – доктор обо мне уже забыл, и я понимаю почему. Его услуги я оплатить не смогу. Финансовая нагрузка на Славе.

Но я в долгу не останусь перед Семеновым. Я спасу его мать, и мы будем в расчете. Он мою маму спас, я – его.

Мужчины остались в коридоре, а я ушла в палату. Осталось дождаться возвращения мамы в палату и результатов обследования на совместимость, мою и Ларисы Николаевны.

Через некоторое время Слава вновь приходит ко мне в палату.

– Аня, наши матери раньше не встречались? – неожиданно задаёт он вопрос.

Я хмурюсь, пытаясь вспомнить. Странный вопрос на фоне всего, что происходит.

– Не знаю, – отвечаю, погружённая в воспоминания. – Я разговаривала с Ларисой Николаевной одна… ну, лично. Первая встреча в ресторане, с тобой. Потом она приходила к нам домой в Казани. Но я была одна. И приходила она не поговорить, а высказаться.

В этот момент я замолкаю, вспоминая неприятную сцену из прошлого. Лариса тогда заявилась без предупреждения. Приехала, чтобы устроить скандал, разбить мои вещи и запугать меня, чтобы я оставила Славу. Я тогда так испугалась её агрессии… В тот день в квартире была только я, никто не смог остановить её вспышку. Она кричала, кидала вещи, разбивала их, а я молчала, не зная, как реагировать. И когда она ушла, я сидела среди осколков, чувствуя себя опустошённой и униженной.

– А последний раз – в больнице, уже в Москве. Нет, – наконец произношу я, – не помню, чтобы когда-либо знакомила их. А что?

Слава выглядит задумчивым, погружённым в свои мысли.

– Нет, ничего, – говорит он медленно, словно переваривая что-то важное. – Просто удивляюсь. Мы были так уверены, что поженимся и проживём всю жизнь вместе, но матерей своих даже не познакомили.

Его слова заставляют меня остановиться и задуматься. Ведь действительно, когда-то мы были настолько уверены в своём будущем, что такие мелочи, как знакомство родителей, казались чем-то само собой разумеющимся. Вся эта уверенность разрушилась, как карточный домик, а сейчас… сейчас это прошлое словно встало между нами, добавляя ещё больше горечи.

Дверь в палату открывается, и мы вновь видим того врача, с которым говорили накануне о донорстве. В его руках папка, он открывает ее, и я вижу много листов разных размеров.

– Здравствуйте. Результаты обследования только что завершились, и мы можем вам сказать, подходите вы в качестве донора или нет.

Не сговариваясь со Славой, мы подходим ближе к доктору в ожидании вердикта.

– По традиции у меня для вас две новости, хорошая и плохая. С какой начать?

Глава 12

Чувство юмора у врача, конечно, оставляет желать лучшего. Каким образом можно так шутить, когда решается вопрос о человеческой жизни?

– Начните с плохой, – произносит Слава.

– Пациентка Образцова Анна Константиновна не подходит для донорства.

Мы со Славой переглядываемся, и в наших взглядах сначала мелькает разочарование, которое тут же сменяется облегчением. Мы одновременно чувствуем и горечь, и радость от этой новости. Выходит, я освобождена от обещания стать донором? Едва сдерживаю улыбку: значит, скоро мы с мамой вернёмся к нашей обычной жизни.

Слава прочищает горло и снова обращается к доктору:

– А какая хорошая новость? Надеюсь, она перекроет первую, которая буквально выбила у нас почву из-под ног.

Его голос звучит твёрдо, словно сталь. Похоже, ему тоже не по душе подход доктора.

– Хорошая новость в том, что Образцова Елена Николаевна подходит, – отвечает доктор.

Ошеломлённая, я стою, пытаясь осмыслить услышанное.

– Так, стоп, моя мама? Да как вам даже идея такая пришла в голову – проверять ее на совместимость? Она сама при смерти была, ее только прооперировали!

Я готова его убить! Как он посмел?

– Я не давала согласия! – последний аргумент, который я могу предъявить.

– Пациентка у нас в больнице, все анализы были сданы, и мы имеем право проверять.

Мне кажется, он сейчас лжет, но как вывести его на чистую воду, я не знаю, потому что элементарно не изучала данный вопрос.

К сожалению, мама Славы права, мое образование ни о чем. Местный универ, где я чаще пропадала, потому что надо было работать, а после закрывала хвосты, ближе к экзаменам или на них самих.

– И как это все возможно? Она сейчас сама после операции, – Слава заинтересовался словами доктора, что злит меня еще сильнее.

– Образцова Елена должна восстановиться после операции, это займет от двух до трех месяцев. У вашей матери есть еще время подождать, главное – вести правильный образ жизни и принимать лекарства. Пока она будет на поддерживающих препаратах.

– А вы точно уверены, что она подходит?

– У живого донора должна быть совместимая группа крови и размер тела, что определяется ростом и весом реципиента, у нас это все есть. По возрасту она тоже подходит. У нее также отрицательные результаты на все заболевания печени, и она не имеет других серьезных заболеваний, таких как диабет, рак или болезни сердца.

Он продолжает перечислять, а мне уже дурно. Они рассматривают мою маму как кусок мясо для их потребностей.

– Нет! Я против! Я не позволю, слышите!

Доктор делает вид, что не слышит моего протеста, и, не снижая серьезного тона, продолжает:

– Решение о донорстве принимает пациент, и только он, – произносит он, отчеканивая слова, будто я недостаточно умная, чтобы понять их смысл с первого раза.

– И что? – мой голос дрожит от возмущения. – А как же она вообще может что-то решать в своем состоянии? Ее только прооперировали, она еще не пришла в себя после операции, а вы уже решили сделать ее донором!

Доктор переводит взгляд с меня на Славу, и я вижу, как по лицу Славы пробегает тень неуверенности. Похоже, он тоже не ожидал такой новости. Слава оборачивается ко мне, и его взгляд, теплый еще минуту назад, становится серьезным.

– Твоя мама – взрослый человек. Думаешь, она согласится, если это действительно ей повредит? – спрашивает он, словно пытаясь меня успокоить.

– Она согласится, потому что будет чувствовать, что обязана тебе, – выпаливаю я, с трудом сдерживая слезы, – но мы с тобой о таком не договаривались. Это мой долг перед тобой, не ее.

В коридоре больницы на секунду воцаряется тишина. Я вижу, как Слава что-то обдумывает, а доктор лишь насмешливо вскидывает бровь.

– Это не обсуждается, – наконец говорит он. – Если пациентка будет в состоянии дать согласие и захочет помочь – это её решение.

– Я буду говорить с ней! И уж поверьте, она этого не сделает! – бросаю я в ответ, не в силах больше терпеть этот разговор. Уходя, чувствую, как мне вслед летят тяжелые взгляды.

На душе глухо и мерзко. Все кажется настолько неправильным, что я не знаю, что делать. В голове проносится тысяча мыслей: как объяснить маме, чего от нее ждут? Как убедить её, что она не должна это делать, несмотря ни на что?

Но ведь она наверняка захочет… Она не сможет спокойно смотреть, как страдает другой человек, особенно если в ее силах что-то изменить, зная, чей именно сын подключил свои связи для ее спасения. Только почему это должно происходить за счет её собственного здоровья?

Эти мысли преследуют меня, пока я иду по коридорам больницы. Умом я понимаю, что для Ларисы Николаевны это шанс на жизнь, но что-то внутри сопротивляется. Будто какая-то тень предчувствия, что всё пойдет не так, как задумано.

Да и не хочу я, чтобы моя мама жертвовала своим здоровьем ради этой лживой женщины. Она недостойна таких жертв.

После того, как я вспоминаю об одной важной детали, резко разворачиваюсь и возвращаюсь к мужчинам. Сейчас я разрушу их планы. Бесстыдники, распоряжаются чужими судьбами, словно решают какую-то математическую задачку.

С разочарованием отмечаю, что их уже нет в коридоре.

– Ничего, – шепчу себе, – вы все равно сюда еще вернетесь.

Открыв дверь палаты, неожиданно вижу Славу.

– О, ты здесь! Отлично, – начинаю эмоционально.

Слава стоит у окна, но, услышав меня, медленно разворачивается. Его взгляд мрачен, но мне не до его переживаний. Я не собираюсь ему сочувствовать. Сейчас мне нужно защитить маму.

– У меня к тебе вопрос, – с язвительной усмешкой начинаю я. – Как ты собираешься сделать мою маму донором законно? Что, тоже женишься на ней?

Мне доставляет удовольствие его задеть. Пусть понимает, что хоть я не сильно образованна, все же запоминаю все, что мне говорят. И эту деталь я помню хорошо!

– Аня, – холодно отвечает он, – сейчас ты ответишь мне на один вопрос. И лучше скажи правду. Если я узнаю, что ты солгала… – его голос стал угрожающим. – Просто запомни, если ты попробуешь обмануть меня, я превращу твою жизнь в ад. Я знаю, где ты живешь, и даже если ты сбежишь, у меня хватит ресурсов, чтобы найти тебя.

Глава 13

Холод пронизывает все тело, а страх вгрызается под кожу. Таким рассерженным Славу я не видела никогда.

– В чем дело? Что-то случилось? – спрашиваю, чувствуя, как сердце начинает колотиться быстрее.

– Случилось, – отвечает он тоном, от которого внутри все замирает, – выяснилось, что ты родила ребенка. Вопрос только в одном: это мой ребенок?

Я будто окаменела. Дыхание застряло где-то в горле, и я не могу вымолвить ни слова. Слава смотрит пристально, глаза его сверкают злостью и разочарованием.

– Почему ты молчишь? – произносит он глухо, но с таким напряжением, что каждое слово отдается болью. – Ты же знаешь, как я ненавижу ложь.

Собраться с мыслями не получается, руки дрожат.

– Это… это правда, – едва слышно отвечаю я, слова словно рвутся через преграду внутри. – Я действительно… родила.

Слава делает шаг ко мне, его лицо остается каменным и непроницаемым, а расстояние между нами сжимается, как пружина. Я ощущаю его гнев словно нечто материальное.

– Значит, это мой ребенок? Или ты решила меня выставить дураком?

Пытаюсь встретить его взгляд, но не нахожу в себе сил. Тишина становится невыносимой, и я понимаю, что молчание лишь разжигает его подозрения.

– Это… мой ребенок? – повторяет он, не отрывая взгляда.

Мысленно лихорадочно обдумываю варианты. Если солгу, он все равно узнает. Но если расскажу правду, возможно, мы сможем найти общий язык.

– Прежде чем я отвечу, позволь объяснить, как все произошло, – произношу я, пытаясь удержать голос ровным.

– Что именно? Почему ты сделала аборт и уехала с деньгами или почему ты сбежала с деньгами, родила и бросила ребенка? – в его голосе слышится смесь злости и недоверия.

– Что за бред? С чего ты взял, что я отказалась от ребенка? – я искренне возмущена его выводами.