Эта жрица – весьма странная и непростая: живёт в отдельном высоком тереме, общается с богами и через мужчину-прислужника передаёт их повеления народу. Видеть её никто не может, но все очень уважают. И при этом, нужно отметить, Химико правит абсолютно официально: она получила мандат от императора Вэй на правление людьми «ва». Так китайцы называли тогда японцев^[6].

Свидетельства об образе жизни людей «ва» тоже дошли до нас благодаря этим хроникам и могут считаться первыми в истории достоверными^[7] описаниями жизни и быта японского народа. Вот как описывали японцев в III веке н. э. путешественники из Китая:

«…Они берут пищу руками, но кладут её на деревянные подносы и доски. Ходить босиком – общий обычай. Уважение демонстрируется сидением на корточках. Они много пьянствуют. Они – долго живущий народ, и очень многие достигают столетнего возраста. Все мужчины высокого положения имеют по четыре или по пять жён, другие – две-три. Женщины верны и не ревнивы. Там нет грабежей и воровства и тяжбы нечасты. Жёны и дети у преступивших закон отнимаются, а за тяжкие преступления семья преступника истребляется. Траур длится лишь десять дней, в течение которых члены семьи постятся, плачут и скорбят, в то время как их друзья поют, танцуют и играют на музыкальных инструментах. Они практикуют гадание на жжёных костях, и по ним они выясняют, хорошая или плохая их ждёт судьба. Когда им предстоят путешествия или поездки, они назначают человека, которого величают «хранитель удачи». Ему не позволяют причёсываться, мыться, есть мясо и приближаться к женщинам. Когда они удачливы и благополучно возвращаются, они делают ему ценные подарки, но, если они заболевают или сталкиваются с несчастьем, они относят это к плохому соблюдению клятвы хранителем удачи и предают его смерти».

Можно представить себе, с каким изумлением китайцы, чья цивилизация уже тогда находилась на недосягаемо высоком уровне, взирали на эти странные обычаи. Таинственная шаманка во главе страны – как далеко это было от конфуцианских идеалов, на которых они были воспитаны.

Однако, несмотря на довольно невысокий уровень развития цивилизации, японцы активно участвуют во внешней политике региона. В то время между тремя корейскими княжествами – Когурё, Пэкче и Силла – идут кровавые бои за власть на полуострове, и Япония не может оставаться в стороне: она вступает в коалиции, участвует в войнах, даже захватывает земли на материке и устанавливает там своё владычество. Между представителями правящих домов Японии и Кореи в то время неоднократно заключались браки. Учитывая всё это, можно даже согласиться с Джорджем Сэнсомом^[8], который говорит, что «изоляция Японии – сравнительно поздний исторический феномен»^[9].

Также история хранит упоминания о «пяти царях Ва» – пяти японских императорах, которые отправляли посольства в Китай с просьбами признать их правление законным. Подобная бумага как бы позволяла правящему в Японии клану править официально – то есть по сути в отсутствие своей легитимности пользоваться чужой для укрепления своих позиций. Безусловно, наличие этого символического мандата на власть не могло не влиять на баланс сил в регионе.

Разумеется, там, где только начинает формироваться государство, эта бумага, скорее всего, носила условный характер, однако факт этих посольств может говорить как о том, что к этому времени один клан на островах стал явно сильнее остальных, так и об огромном авторитете древнего и великого Китая для всех других племён, пытавшихся выстраивать политику в этом регионе.

Ещё одно важное событие происходит, согласно летописям, в 391 году, когда к японскому двору прибывает делегация из Пэкче, а в её составе – некий учёный Акичи, которого японские правители попросили рекомендовать какого-нибудь великого китайского учёного для воспитания их престолонаследника. Таким человеком стал писец по имени Вани, про которого говорили, что «не было ни одной книги, которой бы он не постиг», но тут важна не столько личность воспитателя, сколько само это событие.

С этого момента японское государство официально признаёт культурное господство Китая и начинается период заимствования и учёбы у китайской цивилизации, когда в Японию попадут письменность, религия, архитектура и многие другие достижения этой древней культуры. Это культурное донорство и уникальная возможность реализации чужих идей в собственных условиях позволят японцам в один момент сравняться с их материковыми соседями.

Вместе с этим всё отчётливее и крепче устанавливается верховная власть: конкурирующие между собой кланы постепенно начинают понимать, что нужно консолидироваться, чтобы стать сильнее. А чтобы консолидироваться, неизбежно нужно признать кого-то самым главным и покориться ему; и более того – чем раньше закрепить своё место в этой всё отчётливее формирующейся системе, тем больше политических дивидендов это может в будущем принести. Разумеется, это была идея государства на самом зачаточном уровне, но где-то здесь и зарождается концепция «Японии» как страны, которую мы знаем сегодня.

Этот период колоссальных политических изменений в японской историографии называется Кофун. И назван он так в честь курганов, в которых хоронили императоров, вождей племён и других важных людей.

Даты смены периода Яёй на период Кофун весьма условны и расплывчаты, но принято полагать, что граница проходит приблизительно в IV столетии. Впрочем, в случае со столь древними эпохами это можно считать условностью, важной скорее для того, чтобы хоть как-то объяснять и систематизировать естественный и неделимый исторический процесс.

Любопытный читатель, возможно, обратит внимание на название этого исторического периода. Это может показаться немного странным: период политического формирования страны, когда в Японии устанавливается подобие верховной власти, когда происходят активные контакты с материком и впервые начинают проявляться необычность и самобытность японской культуры, получает название в честь могильных курганов. В связи с этим не может не вспомниться Лафкадио Хёрн с его важной и немного загадочной мыслью о том, что «во всех отношениях мёртвые значительно больше, чем живые, были правителями этой страны и сформировали её судьбу».

Разумеется, Япония не является единственной страной, где исторический период впоследствии назван в честь могильных захоронений, но, если знать, как эти кофуны выглядели и строились, становится понятно: курганы появляются в названии эпохи совершенно неслучайно. Во-первых, они являются свидетельством несомненного развития культуры и появления религиозного сознания: идея почитания загробной жизни и благоговейное трепетное уважение к умершим – это то, с чего начинается зрелая религия. Во-вторых, они доказывают существование централизованного государства, потому что только оно может развернуть государственное строительство такого масштаба, а также демонстрировать чёткую социальную стратификацию – разделение между теми, кого торжественно хоронят, и теми, кто в поте лица должен это обеспечивать. В-третьих, они безусловно привлекают внимание тех, кто с ними сталкивается.

Кофуны бывают самых разных размеров и форм: от сложенных друг на друга огромных каменных плит или земельных насыпей, мелькающих между огородами и магазинами на задворках префектуры Миядзаки на юге Кюсю, до гигантского и самого известного в Японии кургана – захоронения императора Нинтоку около Осаки, видного даже из космоса. Своими очертаниями он напоминает замочную скважину, эта форма является очень популярной у захоронений в районе современной Нары в западной Японии и, по-видимому, наиболее престижной.

Дайсэн Кофун – место захоронения императора Нинтоку (V в.). Сакаи, преф. Осака, Япония

Многие кофуны были окружены изгородью из небольших статуэток, называемых ханива. Это слово означает «глиняные круги», что напрямую связано с техникой их изготовления. Влажную глину раскатывали в длинную палку-цилиндр, потом вынимали середину, полученные кольца складывали в столбик друг на друга, а швы между ними заглаживали пальцами. Так получались скульптуры полые внутри, что должно было избавить их от растрескивания при обжиге.

Есть версия, согласно которой эти скульптуры призваны были заменить собой человеческие жертвы при погребении, однако человеческие изображения появляются сравнительно поздно, что может ставить эту версию под сомнение. Самые ранние изобразительные ханива – это дома, по архитектурному стилю похожие на строения тех времён. Ещё популярны были ханива-лодки: по всей вероятности, лодка ассоциировалась с переправой в загробный мир. Также обнаружено большое количество ханива-животных и птиц – больше всего собак и лошадей. Предполагают, что они символизировали то, чем начинал обладать умерший после смерти: маленькие фигурки изображали реальные предметы, просто в загробном мире.

В поздний кофун, в VI–VII столетиях, ханива начинают уступать место украшению росписями. Так в Такамацудзука-кофун, высота которого составляет 5 метров, на потолке изображено звёздное небо, а на стенах – реальные и мифические животные в соответствии с четырьмя сторонами света.

Эти захоронения можно встретить в Японии и сегодня: более 100 тысяч больших и маленьких кофунов разбросано по разным краям страны, включая небольшие отдалённые острова, и даже, что любопытно, часть находится на юге Кореи (влияние политического присутствия японского государства на корейском полуострове). А вот север Японии и тут показывает свою изолированность от глобальных процессов, происходивших в стране: в Сэндае ещё можно встретить кофуны, но севернее – уже нет. Таким образом, география этих захоронений даёт представление о территории японского государства в то время.

Появление этих захоронений говорит и о новом этапе развития японского государства, в котором раздробленная родоплеменная система общества постепенно уступает место монархической. Хотя до того, как на территории Японии появится полноценное государство, должно пройти ещё несколько столетий, уже тогда видны результаты военных столкновений и дипломатических договорённостей. Появляется один самый мощный клан, владычество которого начали признавать и другие: теперь он не просто получает бумаги из Китая, но и может руководить масштабными государственными проектами типа строительства гигантских гробниц.

Этот род называется Ямато – его имя даёт название и первому японскому государству. Так одно из многочисленных племён, пришедших с материка на Кюсю в поисках лучшей жизни, постепенно подчиняет себе все остальные племена.

Неслучайно первым легендарным японским героем стал персонаж по имени Ямато Такэру, куда больше похожий на вымысел, чем на реальную историческую личность. Рассказы о нём встречаются в обоих мифологических сводах древней Японии – «Кодзики» и «Нихон сёки», и в обоих он предстаёт бесстрашным воителем, покорявшим чужеземные племена и подчиняя их власти рода Ямато. Также обращает на себя внимание его необузданный буйный нрав.

Отцом героя был легендарный 12-й император Кэйко^[10]. Однажды он спросил своего сына, почему его старший брат перестал появляться на трапезах, и попросил передать ему отеческое недовольство. Реакция Ямато Такэру оказалась не такой, на какую можно было бы рассчитывать. Через несколько дней, когда Кэйко снова заметил, что давно не видел своего старшего сына, он бесхитростно ответил, что уже разобрался с этой проблемой: «Рано утром, когда мой брат прошёл во внутренние покои, я уже ждал его в засаде. Я схватил его, разодрал на куски, оторвал конечности, завернул их в соломенные циновки и выбросил вон».