Ханна открыла глаза и увидела перед собой самое черное лицо и самые добрые глаза из всех, какие ей только встречались. Лицо было таким черным, что при тусклом свете казалось синим. На широких щеках виднелись белые пятна, похоже, от муки.

Ханна смущенно отступила на шаг назад.

– Спасибо, – робко сказала она. – Простите, я…

Темнокожая женщина взмахнула рукой, прервав извинения.

– Меня звать Бесс, дитя. Старый Стритч зовет меня Черная Бесс, когда не злится. А когда злится – а зол он почти всегда, – то зовет меня так, как не пристало слушать молодой девушке. – Бесс серьезно посмотрела на Ханну. – А ты Ханна. Так с чего ты падаешь в обморок? – Она хлопнула себя по лбу, отчего там появилось белое пятно. – Да я же знаю! Ты голодная, да, детка? И скоблишь тут в такой духоте. Идем-ка со мной.

– Но мистер Стритч сказал…

– Плевать на этого старого черта Стритча! К тому же он не слезет с пуховой перины до самого вечера, если вообще слезет. – Бесс улыбнулась, обнажив белые зубы. – Не слезет, если его подагра мучит.

Бесс привела девушку в кухню, расположенную в нескольких метрах от основного здания. Ханна поняла, что это для того, чтобы жар с кухни не накалял таверну.

Она вошла в кухню вслед за Бесс, и на нее обрушились удушающая жара и запах жареного мяса.

Ханна быстро оглядела кухню и с изумлением обнаружила, что она больше, чем та хибарка, в которой они жили вместе с матерью.

У одной стены почти во всю длину располагался огромный очаг с кухонными принадлежностями. Очаг был такой большой, что в нем, казалось, мог бы поместиться целый человек. На вертеле медленно вращалась огромная оленья нога, и на мгновение она так приковала к себе взгляд Ханны, что у нее потекли слюнки. Бесс перехватила ее взгляд и указала на небольшой стол у двери.

– Садись туда, дитя, там прохладнее, а я соберу тебе что-нибудь поесть.

Темнокожая женщина направилась к очагу, остановила вертел и начала отрезать от ноги полоски мяса. Потом положила их на большую оловянную тарелку, пока Ханна, не веря своим глазам, следила за ее руками, не смея думать, что все это сейчас дадут ей съесть.

Бесс снова запустила вертел, потом взяла тарелку и поставила ее на большой стол посередине кухни. Достала из шкафа буханку хлеба, отрезала толстый кусок и положила его рядом с тарелкой.

Белый хлеб. Дома у них никогда не было такого. Ханна ощутила в животе спазм от голода, когда глядела, как Бесс также положила на тарелку кусок масла и налила в кружку свежего пенистого молока.

Женщина жестом подозвала Ханну и поставила перед ней еду. Девушка, несмотря на решимость вести себя как благородная дама, набросилась на еду, как оголодавший дикарь. Бесс пару секунд с одобрением смотрела на нее, а потом отвернулась.

Мясо снаружи было с хрустящей корочкой, а внутри – очень сочным, хлеб был мягким и ароматным, а молоко – холодным и вкусным. Когда Ханна, наконец, утолила первый голод, она увидела, как Бесс поставила на стол еще одну тарелку. Положила туда хрустящие ароматные имбирные пряники, кусочек запеченного индийского пудинга и большой спелый румяный персик.

Ханна с благодарностью посмотрела на Бесс, не в силах сказать ни слова. Великанша понимающе улыбнулась, после чего вернулась к готовке, давая Ханне спокойно доесть.

Когда Ханна утолила голод и огляделась по сторонам, ее удивление возросло еще больше. Она никогда не видела такого разнообразия кастрюль и сковородок. Кухня явно была оборудована по-современному. Она даже не догадывалась о предназначении различной утвари, висевшей над очагом и по стенам, а вращающийся вертел с мясом был поистине чудом.

Наконец-то наевшись, Ханна откинулась на спинку стула, чувствуя, как по телу разливается тяжесть и ее клонит в сон от необычайно сытной пищи. Ханна наблюдала, как Бесс тяжело шагает по кухне, работая медленно, но без лишних движений, и по ходу дела постоянно что-то говорит. Бесс была настолько крупная, что Ханна удивилась, как она переносит кухонный жар.

– …этого старого черта Стритча примерно раз в две недели разбивает приступ подагры. Он слишком набивает себе пузо моей стряпней, вот что. Когда-нибудь у него пузо-то лопнет! – Бесс громогласно расхохоталась. – Вот до этого дня я ой как надеюсь дожить! А тебе, дитя, нужно радоваться этой его подагре. Не очень-то он попрыгает ближайшие несколько дней.

Она умолкла, сочувственно посмотрела на Ханну, но девушка слишком разомлела, чтобы это заметить.

Бесс снова принялась за работу и продолжала говорить:

– Знаешь, дорогуша, в честь кого меня назвали? В честь королевы белых людей, что в Англии. Королевы Елизаветы. Ее называют королева Бесс. – Она снова расхохоталась. – Моя старая мамаша много чего находила смешным, хоть и рабыней была, и думала: как смешно, что меня назвали в честь королевы белых.

Ханна резко встряхнула головой и попыталась изобразить интерес к болтовне Бесс.

– Бесс, а на какой срок тебя отправили работать по договору на мистера Стритча?

– По договору! – Бесс резко обернулась, мигом посерьезнев и уперев руки в бедра. – Господи, доченька, я вовсе не по договору работаю на старого Стритча! Он пожизненно купил меня со всеми потрохами. Разве что вдруг решит продать меня.

У Ханны перехватило дыхание.

– Ой, Бесс, прости!

– Ладно, дорогуша, не надо понапрасну сотрясать воздух и жалеть старую Бесс. Я рабыня с самого рождения. Тебе еще ой как часто себя придется пожалеть…

В этот момент в кухню робко вошел мальчик, которого Ханна видела подметающим у порога.

Бесс повернулась к нему.

– Зашел поесть, да? Ты там все закончил?

– Да, мэм, – кивнул мальчик.

– Ханна, вот этого мальчишку звать Дики, – сказала Бесс.

Девушка улыбнулась парню.

– Привет, Дики. А как твоя фамилия?

Дики опустил голову и уставился на свои босые ноги.

– Нет у меня никакой фамилии, миледи, – пробормотал он.

Бесс потрепала длинную шевелюру мальчика.

– Дики у нас сирота, дорогуша. Нет у него ни родни, ни близких. Его привезли к нам по большой воде из Англии, а здесь отдали в услужение по договору. – Тут она отступила на шаг назад, голос ее стал суровым. – Прежде чем получишь пожевать, малыш, тебе надо наполнить котел водой из колодца.

Дики кивнул, взял стоявшее в углу деревянное ведро и вышел на улицу.

Бесс повернулась к Ханне.

– А тебе, дитя, срочно надо помыться. Я нагрею в котле воды, мыться будешь вон в той лохани. И найдем тебе другую одежду, а то на тебе сплошные лохмотья.

Ханна вспомнила, что с ее платьем, и прижала к груди рваный лиф.

– Оно… порвалось… по дороге…

– Видела. Я наблюдала, как этот дядька тащил тебя на веревке. Его в тюрьму надо, да. Так с родной дочерью обращаться!

– Он мне не отец, а отчим!

– Не имеет значения. Стыдоба, да и только.

Дики вернулся с ведром воды, которое вылил в висевший над очагом большой черный котел. Бесс развела огонь, а парень сделал еще несколько рейсов, выливая воду в стоявшую в углу деревянную лохань.

Наконец, Бесс сказала.

– Хватит. Вот… – Она положила на тарелку еду. – Теперь иди на улицу, Дики. И не заглядывай в кухню. Мы хорошенько помоем эту дочурку.

Она выставила Дики за дверь и вернулась к Ханне.

– Теперь раздевайся, дорогуша. Совсем-совсем.

Ханна смущенно замешкалась. Она никогда ни перед кем не раздевалась, кроме матери.

Бесс, почувствовав ее нерешительность, повернулась к ней спиной, не переставая говорить.

– Твои лохмотья сожжем. Тебе подойдет пара платьев девушки, что работала тут до тебя. У нее кончился срок дого…

Она снова повернулась к Ханне, когда та скинула рваное платье. Ханна застыла на месте.

– Боже праведный, дитя, вот это да! – беззвучно присвистнула Бесс. – Ты прямо красавица, прямо как благородная.

Ханна почувствовала, как заливается краской.

– Ты так думаешь, Бесс? А Квинт говорит, что я слишком высокая для женщины. Говорит, я прямо корова.

Бесс фыркнула.

– А ты, дорогуша, никогда не слушай, что говорит этот дядька. Он ведь отребье, только и всего, и ничего не понимает в благородстве. Слушай лучше старую Бесс, а старая Бесс говорит, что ты красавица.

Черные глаза Бесс оглядели длинные, цвета меди локоны, обрамляющие лицо в форме сердечка. Зеленые глаза напоминали изумруды. Груди высокие, выдающиеся вперед, живот чуть округленный над темно-рыжим курчавым треугольником волосков, скрывающим женское естество. Ноги длинные и стройные. Бесс подумала, что девушка станет настоящей красавицей, как только сойдет детская полнота. И сказала она Ханне сущую правду. Судя по гордой осанке, Ханна могла заткнуть за пояс многих знатных дам. Ее красоту не умаляли даже пятна грязи на руках и лице. В ней чувствовались необыкновенная грация и благородство. А ее кожа была нежная и розово-золотистая, как спелый персик.

Бесс вдруг протянула руку и взяла Ханну за ладонь. Хоть и привычная к работе рука, но изящной и правильной формы. Бесс отпустила руку и погладила Ханну по голове, огорченная тем, что увидела. «Где-то в жилах этого ребенка течет кровь африканских вождей, – подумала она, – но сама девушка явно понятия об этом не имеет».

Глядя на цветущее тело Ханны, Бесс ясно поняла, почему старый черт Стритч уцепился за возможность получить по договору такую работницу! Бедное дитя, если бы она только знала, что ей предстоит пережить!

Бесс резко взмахнула рукой.

– Полезай-ка в лохань, дитя.

Ханна подчинилась, ступив туда сначала одной ногой, затем другой.

– Ой, Бесс, холодная!

– Конечно, дорогуша, – проворчала Бесс, подходя к лохани с кипящим чайником. – Скажешь, когда будет тепло.

Она стала выливать воду в лохань, где стояла Ханна, уже стесняясь своей наготы. Через несколько секунд ноги ее стало обнимать тепло. Она села в лохань, подобрав колени.

– Так тепло?

Ханна кивнула, и Бесс протянула ей кусок хозяйственного мыла и мочалку.

– Помойся хорошенько.

«Можешь не волноваться», – подумала Ханна, наслаждаясь теплом. Дома она могла позволить себе лишь обтирание мочалкой. А тут – райское наслаждение! Она медленно мылась, лениво слушая болтовню Бесс.

– В большинстве таверн с дюжину слуг, рабов и договорных. Но старый Стритч слишком прижимистый. Есть только ты, я и Дики. Нам втроем придется прислуживать за столами и убираться наверху. Еще есть Нелл.

– А это кто такая?

– Нелл еще одна подавальщица в таверне. Она сущая крыса, гадкая, как кошачье дерьмо. Не давай ей наседать на себя…

Сначала Ханна была потрясена, услышав такие слова от женщины, но понемногу начала привыкать и поняла, что ей нравится Черная Бесс с ее словечками и всем остальным.

– За одно ты можешь быть благодарна, дитя. Наверное, несколько недель тебе не придется надрываться, будет время освоиться. Вот когда съедется народ в Дом парламентариев, тогда побегаем. Приедут благородные господа со всей Вирджинии. Тогда будем носиться как угорелые. Все комнаты наверху будут заняты, кроме конуры Стритча, гости все время будут есть и пить.

Ее слова прервал крик сверху. Бесс подошла к двери.

– Слушаю, масса Стритч.

– Давай гони сюда свои черные ноги да захвати что-нибудь поесть, чтоб тебя!

– Слушаюсь, масса Стритч. Бегу и лечу.

Оборачиваясь, Бесс перехватила взгляд Ханны, широко улыбнулась и подмигнула ей.

– Старику Стритчу нравится, когда я так говорю. Он уверен, что черной так и следует обращаться к хозяину. Он очень вспыльчивый, когда подагра прихватывает, а я ему никогда не перечу. Старый Стритч вообще злой всегда, а уж как выпьет – берегись! – Она сновала, наполняя тарелку едой. – Ты побудь здесь, пока я не вернусь, дорогуша. Я быстро – пару минут. Принесу тебе платье. Накормлю его жирной утятиной, может, тогда он не встанет с постели до утра. У старого Стритча не хватает мозгов понять, что он от еды в лежку лежит.