– Что ты мне предлагаешь, Стив, позвать людей с улицы?

– Нет, просто посмотри его на его территории. Ты сам сказал, что нужно давать больше шансов местным талантам. – Он повернулся к Юстасу, который закончил вытирать пот со лба. – Когда твое следующее выступление в том пабе?

– В «Одноруком солдате»? В следующий четверг.

– Мы в любом случае едем в Манчестер на той неделе, Энтони. Ну же, доверься мне. На обратном пути заедем на выступление Юстаса, и если ты и тогда не увидишь в нем то, что увидел я, то обещаю угостить тебя ужином.

– Сообщу о своем решении. К концу этих прослушиваний мне, возможно, захочется врезать первому встречному клоуну по носу.

– Слышал, Юстас? Он пошутил, так что еще есть надежда, – Стив взял Юстаса под локоть и вывел на улицу. – Я знаю, ты меня не подведешь.

Не подведу, поклялся Юстас, когда автобус выезжал из Шеффилда. Желтоватые выемки шахт покрывали травянистые склоны; водохранилище, словно упавший кусок облачного неба, простиралось до горизонта, опускаясь по мере того, как автобус с трудом продвигался вверх. В следующий четверг его жизнь может измениться. Он больше не будет простым почтальоном из Мунвелла, развлекающим в свободное время посетителей паба. У него внутри прятался другой человек и ждал, когда его заметят. И тогда Фиби Уэйнрайт наконец обратит на него внимание.

Юстас вышел из автобуса на краю соснового леса и пошел через зеленое спокойствие. По дороге он повторял свои заготовки. «Чай в чайнике, мистер Угрюм». «Ему там самое место, месье де Прессье». Они являлись квинтэссенцией северной суровости в худшем ее проявлении. Причем этих героев сложно было назвать пародийными, судя по реакции посетителей паба, узнававших в них себя.

Когда он вышел из леса, в лицо ему подул резкий ветер. Горный хребет над городом на фоне облачного неба казался обугленным. «Не пропустите выступление Юстаса Гифта в „Одноруком солдате“, – объявил он под звук воображаемых фанфар, – только не рассказывайте никому, хорошо?» Он проглотил последние слова, так как заметил, что его слушают. Какой-то человек отдыхал на поросшей папоротником насыпи у дороги.

Мужчина положил свои большие ладони на колени и поднялся. Он был одет в джинсовый костюм и ботинки на толстой подошве, а в руке держал рюкзак. Лицо у него было угловатое, скулы выдавались вперед; волосы коротко подстрижены. Его глаза были пугающе голубыми. Юстас спросил из вежливости:

– Направляетесь в Мунвелл?

– Так точно.

Калифорниец, подумал Юстас, часто слышавший этот акцент по телевизору. Он поспешил прочь, но мужчина последовал за ним.

– Надеюсь, вы не подумали, что я сумасшедший, – наконец смущенно сказал Юстас. – Я ведь разговаривал сам с собой.

– Вовсе нет. Я знаю, с кем вы там разговаривали.

Юстас решил не уточнять с кем.

– Что привело вас в Мунвелл?

– Хорошие вести.

– О, хорошо. Что хорошие, – пролепетал Юстас, не рискуя развивать тему.

– И величайший вызов в моей жизни.

– Правда? Наверное… – Юстас не нашелся что ответить и замолчал. К счастью, они дошли до Мунвелла. Юстас обратил внимание на то, что ботинки и джинсы мужчины были покрыты толстым слоем пыли. Интересно, как долго тот шел сюда? Он готов был пойти дальше, но мужчина взял его за руку.

– Как мне попасть на пустоши над городом?

– Вам сюда, – неохотно сказал Юстас и увел его с Хай-Стрит. Тропинка в конце грунтовой дороги вела к вересковым пустошам.

– Я буду очень благодарен, если вы поможете мне добраться до вершины, – сказал мужчина.

Он выглядел сильно уставшим, и Юстасу стало его жалко. Но как только они добрались до пустошей, где ветер свистел на травянистых склонах и колыхал вереск, мужчина словно ожил.

– Теперь я знаю, куда мне идти, – сказал он и, когда Юстас собрался уходить, добавил: – Пойдемте со мной. Совсем недалеко. Это зрелище нельзя пропустить.

Он подождал, и Юстас пошел за ним, спотыкаясь и размышляя над тем, во что он ввязался. Незнакомец подставил лицо ветру, его кожа побледнела от натяжения, и Юстасу расхотелось видеть то, что ждало их впереди. Однако он не успел придумать предлог, чтобы повернуть назад. На окружавших их склонах появилась толпа людей и начала петь.

Глава шестая

Ник возвращался на машине с ракетной базы и размышлял над тем, как лучше всего противоречить самому себе. Протестующих на базе сегодня было меньше, чем на прошлой неделе. Большинство приехало из Шеффилда или из более отдаленных районов. Из самого Пик-Дистрикта были единицы, а из Мунвелла вообще ни одного человека. Похоже, министр обороны оказался прав.

База была перенесена из Шеффилда в долину на краю Пик-Дистрикта. Протесты возникли из-за того, что она оказалась рядом с водохранилищами, а кому-то не понравилась близость к Мунвеллу. Когда супружеская пара, владевшая книжным магазином в Мунвелле, написала министру обороны, они получили ответ, в котором говорилось, что Мунвелл слишком маленький городишко, чтобы принимать его в расчет. Это вывело жителей Пик-Дистрикта на протесты, но ненадолго. Сегодняшняя демонстрация была полностью мирной – даже слишком, подумал Ник. Какой бы репортаж он ни написал, его опубликуют под заголовком вроде «ПИК-ДИСТРИКТ ПРИНИМАЕТ РАКЕТНУЮ БАЗУ». «Похоже, анонимному радиоведущему будет чем заняться», – подумал он, но его усмешка исчезла, когда он представил очередной тяжелый разговор с Джулией.

Он почти год анонимно вещал на ее пиратской волне в Манчестере. Они познакомились на мероприятии по сбору средств для «Международной амнистии» вскоре после того, как ее пиратская станция начала вещание. Когда она узнала, что он репортер, то начала осторожно выяснять его мнение. Он поделился с ней разочарованием тем, что его репортажи подвергались цензуре. И рассказал, что смирился с этим, ему было достаточно и того, что газета выпускает в печать его левацкую колонку. Что еще можно ожидать, когда газеты становятся все менее и менее независимыми, а кто платит, тот и заказывает музыку. Но существует альтернатива, сказала она ему, и ее глаза заблестели. Он был бы не единственным репортером, который говорит на ее радиостанции о том, что не позволяет его газета.

Ник свернул с Манчестерского шоссе и поехал через вересковые пустоши. Если он не ошибался, где-то здесь должен быть городок или, по крайней мере, паб, где можно пообедать. Он привязался к Джулии. Они несколько раз занимались любовью в ее покосившемся викторианском доме с радиоаппаратурой в подвале. Но недавно ее отношение к нему изменилось: люди должны знать, кто он такой, твердила она. Ему следует рассекретить свое имя и посмотреть, как на это отреагирует его редактор. Если станет известно, что Ник ведет программу на ее радиостанции, власти подумают дважды, прежде чем ее закроют. Ник сомневался, что его имя имеет большой вес, и, хотя он был тронут, когда она пообещала, что у нее всегда найдется для него работа, он не думал, что имеет смысл подвергать риску свою карьеру. В последнее время, чтобы успокоить Джулию, в эфире он начал называть себя по имени.

Ник включил радио в машине и попробовал поймать волну Джулии, но ее диапазон был перекрыт американской евангелической радиостанцией, в эфире которой рок-группа пела: «Хорошего дня, Иисус, хорошего дня». Он выключил радио и стал планировать уничтожение репутации Ника Рида. Он представил себе мягкие губы Джулии, ее длинные холодные руки, стройные ноги, переплетенные с его ногами. Машина мчалась по вересковым пустошам, шоссе осталось далеко позади, и он испугался, что ошибся насчет паба. Ник остановил машину, чтобы свериться с картой, и в этот момент услышал пение.

Он опустил стекло. Вересковые пустоши, разделенные редкими каменными стенами, угрюмо сияли под затянутым тучами небом. Птица, подхваченная ветром, резко спикировала вниз. В канаве вдоль дороги журчала вода. Порыв ветра донес до него еще один обрывок песни. Было похоже на хоровое пение.

Он отложил дорожный атлас, так и не заглянув в него. Значит, впереди город, и сейчас там проходит служба благодарения на открытом воздухе, как это часто происходит в горах. Он въехал на следующий склон и увидел город, дорога к которому вела мимо пары фермерских домов и бело-голубого коттеджа. Все выглядело типично: дома террасного типа, построенные из известняка и песчаника, небольшие сады, утопающие в цветах, узкая главная улица, которая перекрыла ему вид на остальной город, как только он на нее въехал. Магазины закрыты, улицы пустынны.

Он припарковал машину на городской площади и вылез из нее, потягиваясь. Где-то зазвонил телефон, залаяла собака. Он увидел, что паб тоже закрыт. Не было смысла отправляться на поиски другой забегаловки. Где-то над городом все еще пел невидимый хор. Ник запер машину и пошел наверх.

Тропинка в конце улочки с рядом коттеджей вывела его на вересковую пустошь. Когда он перешагнул через изгородь, пение нахлынуло на него. Казалось, что оно исходит отовсюду – с пустынных склонов, с бурлящего неба. Он пошел по утоптанной травянистой тропинке, ведущей через заросли вереска к голой скале, из-за которой, как ему показалось, и доносилось пение. Он не был готов к тому, что увидел, добравшись до вершины.

Голая земля спускалась к большой выбоине, окруженной каменной стеной. Каменная чаша вокруг этой стены была заполнена сотнями людей и звуками гимна. Напротив Ника, у стены, в месте, где край выбоины был самым высоким, на коленях в одиночестве стоял мужчина.

Несколько десятков людей обернулись на Ника. Он смешался с толпой, чтобы быть менее заметным. Пели не все; некоторые люди наблюдали за происходящим с любопытством и даже некоторым подозрением. Ник почти добрался до первых рядов, когда с криком, эхом отразившимся от склонов и вспугнувшим птиц в вереске, пение оборвалось.

Ник встал между полной женщиной с добродушным лицом и парой с беспокойным ребенком. Коленопреклоненный мужчина закрыл глаза и поднял лицо к небу, беззвучно шевеля губами. Затем он пристально оглядел толпу, его проницательные голубые глаза всматривались в каждое лицо.

– Меня зовут Годвин Манн, – сказал он тихим, но проникновенным голосом, – и именно поэтому я здесь.

Полная женщина фыркнула, но Ник не понял, от смеха или нет. «Он имеет в виду, что он здесь для того, чтобы завоевать людей для Бога, Эндрю», – прошептала своему сыну другая женщина.

– Прошу, не вставайте на колени, если вам этого не хочется. Но мне хотелось бы, чтобы вы сели, пока я не попрошу вас подняться для Господа.

Когда люди уставились на него или на голый камень, на который им предлагалось сесть, он добавил:

– Если кому-то из вас нужен стул или подушка, просто поднимите руку.

Многие из присутствовавших неуверенно подняли руки. В ответ на это часть людей из толпы позади Манна направились к ближайшему ряду палаток и вернулись с охапками подушек и складными стульями. Кое-кто уселся на свою верхнюю одежду, но вид у них все еще был неуверенный. Ник подозревал, что некоторые из присутствующих сели, потому что им было неловко стоять, а возможно, им было не по себе, что они вообще здесь оказались. Нику стало интересно, что именно здесь происходит, особенно после того, как калифорниец сказал:

– Думаю, некоторые из вас сочтут меня невежливым, потому что я не предупредил, что приду. Дело в том, что я не знал, сколько времени мне потребуется, чтобы дойти.

– Из Америки? – пробормотал мужчина в фартуке мясника.

Манн взглянул на него:

– Нет, из аэропорта «Хитроу». Я хотел убедиться, что достоин говорить от имени Господа.

Ник почувствовал, как некоторым людям стало стыдно из-за того, что они не хотели садиться на голую землю. Один ноль в пользу евангелиста, подумал он. А Манн тем временем продолжил:

– Не подумайте, что я считаю себя лучше вас. Послушайте, и я расскажу вам, кем был, пока не призвал Господа в свою жизнь.

Он глубоко вздохнул и посмотрел на бессолнечное небо.