Может, подумал он, ему стоит все-таки купить эту цветную капусту.

Может, вечером он придет домой с цветной капустой и каким-нибудь нежирным продуктом с высоким содержанием белка – почти наверняка это будет куриная грудка – и разомнет капусту в вязкую массу, а когда Элизабет спросит, что он делает, он объяснит, что цветная капуста – вкусная и низкоуглеводная альтернатива картофельному пюре, и его познания в диетологии ее впечатлят. А вдруг Тоби понравится? Вдруг Тоби съест всю порцию без жалоб? Эврика! Он станет мужем мечты. И тогда, может, ночью в спальне кое-что произойдет. Может, он предложит им опробовать «Мадагаскар», и, может, ей понравится.

Правда, если подумать, Элизабет, скорее всего, уже давно спланировала сегодняшний ужин. Вероятно, сейчас она размораживает продукты. Если он придет домой и внезапно предложит что-нибудь другое, это наверняка выбьет ее из колеи, потому что тогда ей придется отказаться от своих планов, и она бы не стала тратить столько времени зря, если бы знала заранее, что готовить будет он, или что-то в этом роде. Попытки Джека внести свой вклад в ведение хозяйства почему-то всегда заканчивались неудачей. Элизабет постоянно намекала, что хотела бы, чтобы он чаще готовил, но при этом составляла меню на десять дней вперед, а любые отклонения от него вызывали у нее сильное раздражение. Она вроде бы и хотела, чтобы Джек помогал ей по дому, но помогать надо было тем единственно возможным способом, который она себе представляла, но о котором ни разу не говорила.

Может, не надо приносить домой цветную капусту. Может, лучше просто упомянуть о цветной капусте, чтобы она учла этот вариант на будущее. Может, поделиться рецептом приготовления цветной капусты будет уже достаточным вкладом в ведение хозяйства, и позже вечером они двинутся в сторону Мадагаскара.

Он закончил последний подход, воображая, что вид у него такой же серьезный и профессиональный, как и у всех остальных. Впереди его ждали сгибания рук, приседания, комплекс жутких упражнений на мышцы кора. После окончания тренировки он измерил объем талии и бицепсов сантиметровой лентой, которую зал предоставлял всем, кто был #НаСистеме.

И, как обычно, никаких изменений.

ЭТА ИДЕЯ пришла ей в голову, когда она разогревала слойки.

Слойки с яблоками от Брэнди. Они только что отправились в духовку – пять минут, двести градусов, – и Тоби, который ждал за маленьким захламленным кухонным столом, перевел взгляд с духовки на Элизабет:

– Сколько мне можно съесть?

И тогда она вспомнила исследование, о котором читала очень давно, – Стэнфордский эксперимент про детей, маршмеллоу и терпение.

– Давай сыграем в игру, – сказала она.

В кухне уже витал запах яблок, корицы и карамелизированного сахара. Элизабет вытащила горячие слойки из духовки и отправила в стеклянный контейнер, кроме одной, которую демонстративно выложила на белое блюдо. Это блюдо она поставила перед Тоби на небольшом расстоянии, так что он мог до него дотянуться, если встанет со стула. К блюду она придвинула стакан молока.

– Я сейчас выйду из кухни, – сказала Элизабет, – и вернусь через пятнадцать минут. В течение этого времени ты можешь съесть сладкое.

Она увидела, как он посмотрел на слойку, как он посерьезнел.

– Но, – продолжала она, и Тоби снова поднял глаза, – если эта слойка будет лежать здесь, когда я вернусь, тогда я разрешу тебе съесть две штуки. Ты понимаешь?

Он кивнул.

– То есть ты можешь либо съесть одну слойку сейчас, либо две через пятнадцать минут.

– Ясно, – сказал Тоби.

– Я надеюсь, ты не будешь торопиться и обдумаешь свое решение.

И она вышла из кухни, оставив Тоби одного в этом затруднительном положении. Пошла в свою комнату. Открыла ноутбук. Установила таймер на пятнадцать минут. И стала ждать.

Любой студент-психолог знает об этом исследовании. Элизабет впервые услышала о нем на семинаре по социологии на первом курсе. Это был эксперимент по изучению самоконтроля и отложенного удовольствия у маленьких детей, в ходе которого испытуемых поставили перед мучительной дилеммой: им разрешается съесть либо одно маршмеллоу сейчас, либо два через пятнадцать минут. И одни дети смогли подождать пятнадцать минут, а другие – нет. Исследователи наблюдали за этими детьми в течение нескольких десятков лет и обнаружили, что те, кто сопротивлялся желанию съесть маршмеллоу в первые пятнадцать минут, впоследствии добились гораздо больших успехов. Они лучше учились в старших классах, лучше сдавали выпускные экзамены, поступали в более престижные колледжи и устраивались на более высокооплачиваемую работу, у них было меньше нежелательных беременностей, меньше нарушений закона, меньше сердечных приступов, инсультов и депрессий – удивительно, но их будущее можно было прочесть, как по чайным листьям, в тот конкретный момент в детстве, когда им показали маршмеллоу и предложили выбор.

Педиатр Тоби посоветовал Джеку и Элизабет попробовать что-нибудь такое, что могло бы помочь Тоби развивать терпение, выдержку и толерантность к фрустрации. Это было после частного приема, на который Элизабет принесла собственный экземпляр пятого издания «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам» с выделенными отрывками про вызывающее оппозиционное расстройство, деструктивное расстройство регуляции настроения, синдром эпизодического нарушения контроля и различные дисфункции сенсорной интеграции, а в ответ услышала от врача: «Я не знаю, все может быть». Проблема заключалась в том, что поведение Тоби не соответствовало критериям, необходимым для постановки диагноза. Например, чтобы официально выявить у ребенка СДВГ, он должен демонстрировать шесть или более специфических симптомов гиперактивности и импульсивности, а у Тоби их было всего четыре. И то же самое повторялось после всех осмотров, обследований и тестов, которые проходил Тоби: ничего никогда нельзя было сказать однозначно, и на каждый подходящий симптом находился неподходящий. Да, ему было трудно усидеть на одном месте, и да, он часто ерзал и постукивал руками или ногами, отличался высокой чувствительностью к неожиданным звукам, боялся новых людей и незнакомой обстановки, и у него бывали непредсказуемые истерики, которые доводили его до того, что он задыхался от рыданий; но с другой стороны, он искренне расстраивался, смущался и извинялся после своих срывов, попадал в верхние процентили, когда проходил тесты на эмпатию и на сформированность модели психического, часто бывал очень наблюдательным и проницательным даже в отношении совершенно незнакомых людей, а иногда из соседней комнаты чувствовал, что у Элизабет плохое настроение, тут же оказывался рядом и спрашивал: «Что случилось, мам?» Так что врачи пожимали плечами. В некотором роде это стало для Элизабет облегчением. Она была рада, что у Тоби, похоже, нет расстройства, но, с другой стороны, если бы расстройство у него было, она хоть знала бы, что делать. У них было бы лечение, лучшие методики, сценарий, которому нужно следовать. Но с Тоби никто не давал ни методик, ни сценария, ни каких бы то ни было гарантий. Им приходилось выплывать самостоятельно.

Элизабет сидела на кровати, уставившись в экран, и ждала. Она намеревалась воспользоваться краткой возможностью побыть в одиночестве, чтобы поработать, но вместо этого полезла в «Инстаграм» смотреть страничку Брэнди. Элизабет нашла ее почти сразу после их знакомства месяц назад и с тех пор не слишком пристально, но постоянно наблюдала за Брэнди, следила, подглядывала. В ее профиле уже появилась фотография с сегодняшней игровой встречи. Справа от нее была вчерашняя фотография, на которой дети Брэнди в большой белой солнечной кухне резали яблоки, раскладывали слоеное тесто и широко улыбались – идиллическая картина любящей семьи. На следующей фотографии Брэнди медитировала у себя в саду, а поверх был наложен текст: «Измени угол зрения – измени свою жизнь». Дальше селфи с мужем: оба нарядно одеты для свидания и стоят обнявшись. Муж у нее был каким-то банкиром. Его звали Майк. Он носил рубашки поло, которые плотно облегали его внушительную мускулистую грудь и руки. «Очень-очень люблю этого мужчину», – написала Брэнди и сопроводила это тремя смайликами с глазами-сердечками.

От внезапного сигнала таймера Элизабет вздрогнула – и осознала, что с головой ушла в онлайн-грезы, прошло больше времени, чем ей казалось, и она смотрит на мужа Брэнди (который был в отличной физической форме) так долго, что это, наверное, уже неприлично.

Она вернулась в кухню и не особенно удивилась, обнаружив, что и ее сын, и слойка исчезли.

Он был у себя в комнате, смотрел «Ютуб». Элизабет привела его обратно в кухню и сказала, что он должен попробовать еще раз. Теперь она подняла ставки: если он подождет пятнадцать минут, то получит еще две слойки и сможет подольше посидеть в планшете. Но если он не справится, если не выдержит и съест ту слойку, которую она ему сейчас предлагает, тогда никакого планшета, и спать он ляжет рано.

– Ты понимаешь последствия своих действий? – спросила она. Он кивнул. – Все, что тебе нужно сделать, – потерпеть пятнадцать минут. – Он снова кивнул.

Она вернулась в свою комнату, установила таймер и стала ждать.

Особенность тех детей, которые сумели устоять перед маршмеллоу, заключалась в том, что они нашли способ отвлечься и отделить себя от своих желаний, притвориться, что их желания – это что-то обособленное от них самих, представить себя в будущем и отождествиться с людьми, которыми они станут через пятнадцать минут, а это удивительно сложная задача. Последние исследования в области нейровизуализации показали, что, когда люди представляют себя в настоящем, они задействуют одну область мозга, а когда в будущем – другую. Эту же область мозга они задействуют, представляя, скажем, внутренний мир известной личности или мысли персонажа книги. Иными словами, отказаться от маршмеллоу сейчас, чтобы съесть его в будущем, в этот конкретный момент для определенной области мозга значит буквально отдать маршмеллоу кому-то другому.

Элизабет знала: секрет в том, чтобы уметь глубже погружаться в свое воображение. Уменьшать ментальный разрыв между вами и тем человеком, которым вы скоро станете. Рассказывать такую историю о будущем, которая будет убедительнее, чем настоящее, и вот к этому у Элизабет, по всей видимости, был особый талант. Это была одна из ее суперспособностей. И не только в последнее время, когда она выстраивала их предстоящую жизнь в «Судоверфи», планируя квартиру так, чтобы максимизировать их удовлетворенность в будущем, – нет, такое отношение стало основой ее существования, пока она росла, переезжала с места на место, переходила из школы в школу, постоянно начинала все сначала, без друзей, в одиночестве; этот навык был ей необходим просто для того, чтобы выжить, чтобы вытерпеть. Элизабет приходилось выдумывать истории о себе и своем будущем, более сносные, чем настоящее, и более обнадеживающие, чем прошлое, а потом просто ждать, ждать и ждать.

По сути, Элизабет всю жизнь прожила в этих продуманных до мелочей оптимистичных сценариях. В собственном воображении. В своей голове. Это был ее единственный постоянный адрес.

Но с Тоби все было не так. Тоби самозабвенно и опрометчиво жил моментом. Он был – как бы неприятно ни было это признавать – из тех, кто съест маршмеллоу прямо сейчас. А мальчики, которые не могли сдержать свои минутные порывы, как правило, вырастали в мужчин, которых нужно избегать. И она не хотела, чтобы та же участь постигла Тоби.

Сработал таймер. Она вернулась в кухню, и ее сына там не было. И слойки тоже.

– Я сейчас научу тебя маленькому фокусу, – сказала она, застав его за планшетом и приводя обратно в кухню. – Попробуй притвориться, что это не настоящая еда.

Тоби явно растерялся.

– Представь, что эта еда нарисована на бумаге, – продолжала она. – Ты же не захочешь есть бумагу, правда?

Тоби покачал головой.