– Это, конечно, твердая порода дерева, поэтому формальдегид не выделяется. А энкаустическая напольная плитка изготовлена вручную, без каких бы то ни было искусственных добавок. И вы заметили, что стены как будто сверкают? Это потому, что они покрыты тонизирующей смесью красок с микрокристаллами, которая имитирует определенные длины волн солнечного спектра и регулирует циркадные ритмы. В квартире есть система фильтрации воды, специально оптимизированная под чикагский токсичный коктейль из частиц пластика и тяжелых металлов. Индукционная плита не загрязняет окружающую среду. Во всех душевых есть ультрафиолетовые дезинфицирующие лампы. В каждой комнате установлены воздухоочистители, чтобы защищать вас от промышленных ядов. Вы хоть представляете, сколько химических веществ содержится в одной пылинке? Это пятизначная цифра, я не шучу. Корпорации не хотят, чтобы мы знали, насколько вредно сейчас просто дышать, поэтому большинство людей понятия об этом не имеют. Живут и в ус не дуют. Готовят на газу. Идут как овцы на убой, скажите, да? Но вам не придется об этом беспокоиться. Это будет дом, соответствующий вашему природному состоянию. Представьте его себе как вечную детокс-программу. Я знаю, в вашем списке ничего такого не было, но я решил поступить на свое усмотрение. В конце концов, это ваш дом на всю жизнь.

– Чудесно, – сказала Элизабет. – Мне нравится.

– А ты что думаешь, Джек? – спросил Бенджамин. – Ты что-то молчишь.

– Я просто смотрю, – ответил Джек нараспев, стараясь, чтобы в его голосе не слышалось раздражения.

– Его все бесит, – сказала Элизабет.

– Не бесит, – возразил он. – Просто… в этом проекте, кажется, нет ничего из моих идей.

– Ой, точно, – сказал Бенджамин. – Это потому, что ты еще не видел свою мастер-спальню.

– Мою что?

– Мастер-спальню. Пошли.

И внезапно Джек двинулся из гостиной через кухню и дальше по коридору, причем все вокруг слегка покачивалось, как будто с целью сымитировать эффект походки. Джек чувствовал легкое головокружение и дезориентацию от ощущения ходьбы без реальной ходьбы. Он вплыл в комнату, поразившую его своим унылым, мрачным и отталкивающим видом: массивная мебель, сделанная, видимо, из темного дуба, бордовые стены, грязно-зеленого цвета белье на кровати, к которой, похоже, полагался водяной матрас, шторы, казавшиеся просто-напросто черными, мишень для дартса на стене, холодильник для пива. Эта комната была очень брутальной и очень старомодной, и Джек задумался: неужели он производит впечатление человека, мечтающего о мужской берлоге?

– Добро пожаловать в твою мастер-спальню, – сказал Бенджамин.

– Я не понимаю. У меня своя комната?

– Да, это твои апартаменты.

– А Элизабет где спит?

– В своих апартаментах. Они в другом конце квартиры.

– Серьезно?

– Туда я поставил камин.

– Подожди. – Джек резко рванул липучки и стащил шлем. – У нас отдельные спальни?

– Технически это называется «парные мастер-спальни», – сказал Бенджамин, изображая пальцами кавычки. – Такое было на странице твоей жены в «Пинтересте».

– Это сейчас в тренде, – прибавила Элизабет, снимая свой шлем.

– В тренде.

– Да. Отдельные спальни. Многие так делают.

– Ты хочешь спать раздельно? – спросил Джек. – Как будто сейчас пятидесятые? Как будто мы Люси и Рики?^[5]

– Заметь, что это не обязывает нас спать раздельно, – сказала Элизабет. – Это просто дает нам возможность спать раздельно, когда мы захотим.

– А если мы никогда не захотим?

– Джек, – мягко сказала она, – мы ведь уже.

Эту информацию, по его мнению, не стоило озвучивать в присутствии Бенджамина, пусть даже Элизабет была права в том, что с годами у них постепенно выработалась привычка большую часть ночей спать порознь. Все началось, когда Тоби был еще малышом и его сводящий с ума избирательный аппетит вызывал у Элизабет огромный стресс, такой стресс, что она регулярно просыпалась посреди ночи и лежала, объятая той тревогой, которая всегда настигает в три часа ночи, когда тревоги многократно усиливаются; Джек тем временем спокойно спал рядом, причем зачастую еще и придавливал ее собой, не давая вздохнуть. По словам Элизабет, каждую ночь в их кровати «королевского размера» происходило нечто вроде замедленной погони: Джек во сне перекатывался к Элизабет и клал на нее одну, две или (бывало и так) даже три конечности, заключая ее в объятия, обхватывая, стискивая, а то и буквально вцепляясь в нее, и вскоре ей приходилось высвобождаться и отодвигаться, потому что заснуть в таком неудобном положении не было никаких шансов, но рано или поздно – обычно как раз в тот момент, когда она наконец задремывала, – Джек начинал искать ее, подбирался ближе и тяжело наваливался сверху, и ей снова нужно было выползать из-под него и откатываться в сторону, и эта утомительная игра продолжалась до тех пор, пока в распоряжении Элизабет не оставался только самый маленький кусочек кровати, краешек матраса, где было совершенно невозможно спать, и тогда она наконец вставала и шла на раскладной диван в комнате, которая служила им домашним офисом, а Джек ничего не замечал, пока не просыпался в одиночестве – уже в который раз. Это длилось почти семь лет. Ночью Джек открывал глаза и обнаруживал, что его бросили. Или – в те вечера, когда Элизабет ложилась рано из-за важных утренних дел, – сам уходил спать в кабинет, на диван, избавляя Элизабет от лишних мучений. И хотя эта практика укоренилась и с годами вошла в привычку, сейчас Джек понял, что все равно продолжает считать ее этапом, который когда-нибудь кончится, трудностью в отношениях, которую нужно преодолеть, чтобы они с Элизабет могли вернуться к прежнему способу засыпать, тесно переплетясь руками и ногами, как в молодости.

Однако включение раздельных спален в планировку их дома на всю жизнь означало, что это совершенно точно не временный этап. Джек представил, как проведет все последующие годы в холодной и одинокой пустоте, деля свои дни не с женой, а фактически с соседкой по квартире. Он подумал о родителях, которые спали в разных кроватях столько, сколько он себя помнил.

– Что касается «парных мастер-спален», – сказал он, – тут я категорически против.

– Ты не очень доволен, – сказал Бенджамин. – Я понимаю. Я тебя услышал. Но на пересмотр дизайна могут уйти месяцы, и есть несколько вещей, которые нам надо обсудить, прежде чем вернуться к чертежам. Несколько, скажем так, внешних факторов.

– Допустим.

– Два главных фактора. Во-первых, существует проблема риска.

– Риска?

– Я говорю о контроле рисков. О том, как их распределить и уменьшить. Как ты знаешь, мы столкнулись с проблемами сначала на этапе планирования, потом на этапе строительства, что потребовало неамортизируемых, непредвиденных и неприятных расходов, и наш бюджет резко раздулся. Это увеличило риски. Инвесторы нервничают. Проект вдруг перестал казаться им надежным способом обезопасить свои вложения. Они могут дать задний ход.

– И все сорвется?

– Возможно, но куда более вероятно, что строительство задержится на столько времени, сколько потребуется, чтобы разобраться с неизбежными судебными исками. На полгода. Максимум, наверное, на год.

– На год?

– На самом деле, может быть, и на два.

– Но мы уже заплатили!

– И это было очень мудрое решение. Вы помогли нам контролировать риски проекта, взяв их на себя. Спасибо.

– Бен, мы сняли со счета все деньги.

– И я понимаю, как это тебя беспокоит. Но, кажется, ты не осознаешь необходимость контроля рисков. Я серьезно. Ни одно важное дело никогда не делалось без контроля рисков.

– Это все наши сбережения. Все. Мы не можем позволить себе выплачивать и ипотеку, и арендную плату в течение года.

– Джек, ты знаешь, какая самая старая книга в мире?

– Нет.

– Бухгалтерская книга, написанная в Месопотамии шесть тысяч лет назад. Это, кстати, было до появления литературы, и государства, и религии. Ты знаешь, что это значит? Ты знаешь, что должно было появиться, прежде чем появилось все остальное? Страхование, Джек. Возмещение убытков. Проектное финансирование. Ограничение ответственности. Понимаешь, о чем я?

– Честно говоря, вообще не понимаю.

– Заниматься серьезными вещами рискованно, Джек, и человечество не могло этого делать, пока не научилось распределять риски. Шумеры додумались до этого первыми, и поэтому именно они основали первую в мире империю. Они изобрели способ застраховать корабли и караваны, которые могли столкнуться со всевозможными опасностями на неизведанных территориях. История помнит путешественников, Марко Поло, Магелланов и им подобных, но настоящие герои – это страховщики.

– То есть такие, как ты.

– Не хочу хвастаться, но да, именно в этой области я действительно преуспел. Я привлекаю много заинтересованных лиц: инвесторов, спонсоров, покупателей, поставщиков, кредиторов, подрядчиков и так далее. Мои проекты – это огромные конструкции потрясающей сложности – замысловатые, хаотические, асинхронные, немного барочные. Финансирование проектов такого масштаба требует серьезного мастерства. Но у меня всегда был особый талант объединять людей. Оказалось, что художник я посредственный, зато хорош в логистике, а в риск-менеджменте так и вовсе Моцарт. Так что не волнуйся. Я разберусь.

– Ладно. Допустим. И что мы делаем?

– Оформляем все уже сейчас. Мы утверждаем планы для как можно большего числа квартир и как можно быстрее, чтобы свести к минимуму риск для инвесторов. Вот это и есть первый внешний фактор.

– А второй?

– Второй – это развод.

– Не понял?

– Я ни на что не намекаю в вашем конкретном случае, – сказал Бенджамин, широко улыбаясь. – Просто, знаешь, этим кончается пятьдесят процентов всех браков.

– М-м.

– И многие пары сейчас предпочитают не разъезжаться после развода. Ради детей.

– Они живут вместе после того, как расстались?

– Ну да. Многие считают такой вариант идеальным. У них есть собственные изолированные спальни. Так что в случае развода вы сможете продолжать жить там же с минимальными травматическими последствиями для Тоби. И как это было бы удобно для него! Никаких выходных вдали от дома, никаких ночевок в унылой пустой квартирке отца.

Джек посмотрел на жену.

– Ты планируешь развестись? – спросил он.

– Джек, это наш дом на всю жизнь, – ответила она. – Разве мы не должны учитывать все возможности?

– Ты не ответила на вопрос.

– Это не приговор нашему браку. Речь идет просто о здоровом сне.

– Можно вклиниться? – сказал Бенджамин. – Постарайтесь воспринимать это не столько как критику брака, сколько как его страхование. То есть вы страхуете свое судно не потому, что хотите, чтобы оно затонуло, верно? И тут принцип тот же.

– Но это выглядит, я даже не знаю, так неромантично, – сказал Джек. – Так прагматично.

– Разве не ты всегда говоришь, что мы должны быть реалистами? – отозвалась Элизабет.

– Говорю.

– Ну, вот я и пытаюсь быть реалистом.

– И это единственная вещь, в отношении которой ты предпочитаешь быть реалистом? Именно это?

Когда они успели так внезапно, так кардинально поменяться ролями? Теперь Джек стал мечтателем, которому нужно было, чтобы их дом отражал не реальную жизнь, а ее идеализированную версию – ту, в которой они с Элизабет засыпают вместе, просыпаются вместе и во всем друг с другом соглашаются. Он отчаянно хотел вернуть яркость, пылкость, легкость и сплоченность первых лет их совместной жизни. Той зимой, когда они начали встречаться, давным-давно, Джек проводил каждую ночь в ее маленькой квартирке, спал с ней на ее крошечной кровати. Утром у них даже затекали мышцы от того, как крепко они обнимали друг друга.

Джек вспомнил ту зиму, вспомнил переулок, разделявший их в течение многих месяцев. Все, чего они тогда хотели, – сократить это расстояние. А теперь, двадцать лет спустя, они снова его увеличивают.

ДЕТИ ВОСТОРЖЕННО РАСПЕВАЛИ песню, в последнее время ставшую танцевальным хитом, и речь в этой песне шла о женщине, которая напилась в стельку в ночном клубе, переспала с незнакомцем, потом отрубилась и на следующий день ничего не может вспомнить.