– Так а чего вы меня позвали? Это же урук! Если шевелится – значит, скоро будет бегать по потолку, орать и стараться нас всех укокошить. Чем вы руки ему… Стяжками? Господин ротмистр, что за безрассудство? Вы понимаете вообще, с кем имеете дело? Кстати, он в сознании и нас прекрасно слышит. Странно, очень странно… Должен был уже попытаться убить хотя бы вон Талалихина – он стоит удобнее всего! – Похоже, тараторил прибывший фельдшер.

Талалихин, которому и принадлежали тяжелые ботинки, переступил с ноги на ногу, явно нервничая:

– Поликарпыч, не стращай, а? И так пуганые! Ты на него посмотри – не похож он на урука! То есть похож, но не похож…

– Да? Действительно… Так, милейший, не жмурьте глаза, я видел, что вы очнулись. К вашему сведению – вы сейчас под прицелом трех… ага, четырех автоматов Татаринова, которые находятся в руках людей, имеющих колоссальный опыт обращения с этим оружием. Знаете, что такое автомат Татаринова? Вообще – что такое автомат?

– Да, – сказал я.

Голос прозвучал странно, непривычно, пугающе.

– И, по всей видимости, немедленно бросаться в бой не собираетесь?

– Нет.

– Чудесно. Тогда во мне тут больше не нуждаются. Ротмистр?

– Идите, идите. Дальше – не вашего ума дело. Талалихин, Козинец – переведите его в вертикальное положение, – скомандовал ротмистр. – Хренассе, какой здоровенный!

Я тоже едва не выругался: эти трое выглядели весьма впечатляюще. Кажется, такую экипировку называли «тактическая броня», только по сравнению с виденными мной образцами подобных костюмов эти напоминали скорее рыцарские латы. Матово-черные бронещитки, какие-то жутко технологичные шлемы, залихватски сдвинутые в район макушки, скрытые под доспехом сервоприводы, латные перчатки, мощные ботинки… Автоматы Татаринова выглядели свирепо: рубленые очертания, планки для крепления приблуд, массивные пламегасители, объемные магазины – очень родненько все это было сделано, очень по-нашему. Увидишь – и сразу поймешь, что делали это орудие убийства не в Калифорнии или Брюсселе, а где-нибудь в районе Уральских гор.

Ну, и лица. Лица были обычные, человеческие, но очень характерные – сосредоточенные, с колючими взглядами, все как один – усатые. Матёрые волки, на таких кидаться – себе дороже. Усы и белый двуглавый орел на правом наплечнике самого молодого из них – вот что меня почему-то шокировало сильнее всего. Орел был геометричный, без изысков, с короной меж голов, с мечом и молотом – в лапах. Где-то я что-то похожее видел…

– Так! – сказал латник с орлом на плече, и по голосу я понял, что это и был ротмистр. – Как к тебе обращаться, чудище?

– Бабаев… – Я хотел было назвать имя и отчество, но был безбожно прерван.

– Бабай? Действительно, твоей рожей только детей пугать… Ну, Бабай так Бабай, мне если честно – тоньше лезвия. Ты вот что скажи – татуировки эти ваши делать обучен?

От удивления я даже хрюкнул. А это тут при чем? Какие, к черту, татуировки? Нет, вообще-то я подрабатывал в тату-салоне несколько лет назад стажером младшего ученика помощника по бесталанности, переводил по трафаретику разные завитушки на части тела соотечественников, но каким это вообще боком…

– Ты не рычи на меня и не вызверивайся. Мы с тобой в очень дерьмовой ситуации, не стоит усугублять. Понимаешь, Бабаюшко… – Ротмистр почесал себе покрытый испариной лоб пальцами в латной перчатке. – У командира нашего сынок единственный подцепил какое-то заковыристое гадство. И ни наш Поликарпыч – на что медик от Бога, ни чародейка из отряда спецмедэвакуации ничего поделать не смогли. А Роксана – она… Ну, в общем – если она не смогла, то никто не сможет. И тут вот Козинец и вспомнил, что на Маяк заехал Резчик с учеником. У него, у Козинца-то, тут брат двоюродный живет, он и обмолвился. Резчики – товар штучный, а чтоб еще и в учениках у мастера кто-то был – это и вообще нонсенс. Но – шанс! Серьезный. С вашими этими татау воины урук-хай выживали в настоящем пекле… Я, хм, сам… Хм! Сам это пекло иногда и устраивал, если честно.

Чародейка? Резчик? Татау? Урук-хай?! Что тут, нахрен, вообще происходит-то? Мама, забери меня обратно!

– Так что у тебя есть два варианта: ты сейчас отвечаешь утвердительно, мол – да, обучен делать татуировки. Мы доставляем сюда княжича, ты набиваешь ему лечебные… Мне тоньше лезвия, что там вообще делать будешь и как, но – отсюда княжич должен уехать с татуировками. Если поможет – уж поверь мне, командир в долгу не останется, да и все мы – тоже. Паренек нас здорово прикрыл, каждый из нас ему жизнью обязан. А если нет – ну, у тебя будет пара дней, чтобы навострить лыжи к черту на кулички. А потом командир тебя найдет и убьет. Хотя мы – в Сан-Себастьяне, дальше валить вроде некуда! Вот такие дела, Бабай, такие дела…

– А второй вариант? – спросил я, снова напугавшись собственного голоса.

– Мы нашпигуем тебя разрывными пулями прямо сейчас. Четыре ствола, по магазину на каждый – думаю, двести патронов хватит даже уруку. Каким бы страшным ни было чудище, всегда есть критическая масса металла в организме, с которой тварь жить не сможет. Не, про тварь – я не относительно тебя, я в принципе… – Этот ротмистр, похоже, был балагуром и вообще веселым парнем. – Это дело проверенное, так что не сомневайся.

Он мог бы мне даже понравиться, если бы не тыкал в меня охренительно здоровой пушкой! Вот и теперь он нервно улыбнулся и спросил:

– Так каков будет твой положительный ответ?

– Давайте попробуем, – сказал я.

– Давайте, – с некоторым облегчением проговорил ротмистр. – Грищенко, иди к Поликарпычу, пусть несут княжича.

Грищенко, который все это время молча стоял в углу и держал меня под прицелом, ничего не говоря вышел за дверь. Я беспомощно оглянулся: чтобы делать татуировки, нужны были как минимум какая-нибудь кушетка, машинка, краска в конце концов!

– Это ищешь? – спросил басом Талалихин – черноусый дядька с темными же глазами и волевым подбородком.

Он наклонился, бронированной ладонью вытащил из-под раздолбанной тумбочки продолговатый деревянный ящик и протянул его мне. Черт его знает, это я искал или не это, но со связанными за спиной руками взять не мог ничего… Или – мог? Повинуясь наитию, я напряг предплечья, распрямил спину, повел плечами…

Цок! На пол упали те самые пластиковые стяжки, которыми мне зафиксировали запястья.

– Однако! – сказал ротмистр. – Силен.

Я был удивлен не меньше него, но виду не подал. Ухватил обеими руками ящик, провел пальцами по гладкой, полированной поверхности, и снова прислушавшись к внутреннему чутью, надавил на едва ощутимые выпуклости на крышке.

Щелк! Ящик открылся.

– Оно, – одобрительно кивнул Козинец. – Как на картинке. Стило, прибамбасы – всё здесь.

Стило? Ну, пусть будет стило. Это было похоже на… На беспроводную тату-машинку. Правда, оформлена она оказалась в стиле «дорого-богато»: бронза, самоцветы, гравировка… В деревянном ящичке нашелся весь фарш: картриджи с разными колерами, аккумуляторы, съемные иглы – чем-то похожим я и работал в салоне, так что собрал аппарат в два счета.

– Ащ-щ? – удивился я, когда какая-то острая хрень выщелкнулась из рукоятки, впилась мне в ладонь и ранила до крови.

И, мать его, кровь с жирным шипением всосалась в это самое стило, а самоцветы загорелись золотым огнем! Но пялиться на все эти чудеса и на собственные руки, которые очень здорово отличались от тех, к которым я привык за свою не такую уж и короткую жизнь, времени не было.

В выбитую дверь уже вносили бледного как смерть паренька – длинноволосого, красивого, изящного, одетого во что-то, напоминающее военную форму. Фельдшер Поликарпыч – пожилой уже мужик в точно таком же, как и у других, бронированно-технологичном облачении, но с нанесенной на левое плечо изображением красной капли, – снял с груди пациента какой-то гаджет размером со средний смартфон и выключил его экранчик, которой до этого мигал красным. Вздохнув, медик произнес:

– Я не знаю, господа, что мы тут делаем и чем нам поможет этот… Хомо хоррибилис! Но современная медицина – как цивильная, так и магическая – расписываются в собственном бессилии. Княжич проживет не более четырех часов, и после этого…

Носилки с парнем бронированные воины взгромоздили на огромный овальный стол, который возвышался в самом центре царящего в комнате бардака.

– Прекратите, господин фельдшер! – отрезал ротмистр. – Бабай, приступай. Что нужно делать?

– Отойдите, – сказал я. – И не мешайте.

Шагнув к столу, я закатал парню левый рукав по локоть, потом – зачем-то крутанул стило в ладони и, передвинув пальцем самоцветный переключатель, приступил к работе.

Вот теперь я чувствовал себя настоящим дурачком!

Глава 2. Мертвый учитель

Пока работал – ни о чем не думал. Когда закончил и глянул на предплечье и запястье юноши, которого эти матерые вояки звали княжичем – едва не выматерился. Это было даже не смешно! Парень просто умрет татуированным – вот и весь смысл моих действий. Мало того что я черт-те где, черт-те с кем и черт-те когда, так еще и такой хренью занимаюсь! Сюрреализм…

Я отложил стило и потер виски – и тут же отдернул руки от головы. Зараза! Вот это привело меня в себя: сколько же времени я был в отключке, если на башке отросли патлы до плеч? Несколько месяцев? Что вообще тут происходит?! Что со мной случилось?

– Поликарпыч, глянь на руку нашего пацана… – хрипло проговорил Козинец.

Конечно, я тоже глянул. Мои творения одно за другим начали мерцать мягким золотистым светом. Сначала – равносторонний красный крест, потом – змея, которая сцеживает яд в чашу, ну, и жезл Асклепия – тоже. Последним мигнул зелененький четырехлистный клевер. Чушь? А что мне было делать? Они хотели от меня лечебную татуировку для неизвестно чем больного человека, я и налупил всего, что вспомнил про медицину! Красный крест – это понятно. Потом – значок, который я тысячу раз видал на аптеках. Ну, и самый древний символ медицины – тоже! А клеверок – на удачу. Куда в лечении без удачи-то?

Голова резко закружилась, и я как стоял, так и сел на задницу.

– Что-то мне хреново, мужики, – сказал я.

– Силы свои ему передал! – со знающим видом покивал Талалихин. – Тут кому угодно хреново станет. Правильный ты дядька, Бабай. Хоть и из урук-хая! Что дальше делаем, ротмистр?

Молодой офицер думал недолго:

– Вызывай птичку, забираем княжича в поместье. Теперь нам остается только молиться.

И, грохая подошвами бронированных ботинок, они заторопились наружу. Козинец с Грищенкой ухватили носилки и понесли, ступая осторожно и плавно – настолько, насколько это было вообще возможно.

– Бывай, Бабай, – махнул мне рукой ротмистр. – Что увидимся – это точно, но в каких обстоятельствах – еще большой вопрос. За бардак не обессудь – это не мы, это до нас было. Мне, конечно, тоньше лезвия, но Резчика похоронить бы надо как полагается…

И ушел. В комнате сразу стало много места, оказалось – это довольно большое помещение, квадратов на сорок, не меньше.

Я так и сидел на заднице на полу в совершенно одуревшем состоянии. Спасало одно: на происходящее смотрел как бы со стороны, эмоции были какие-то размытые, нечеткие. Никакого страха или паники, просто – рой мыслей в голове, от которого путалось сознание и множились вопросы. Но теперь, когда эти суровые ребята убрались отсюда, я, по крайней мере, мог осмотреться и – осмотреть себя! Потому что по всему выходило – тот я, которого убило молнией, и этот я, общавшийся с бронированными усачами и делавший татуировку пациенту, который был скорее мертв, чем жив – это совершенно точно были немножко разные «я». Или – не немножко.