Этого лупроса также передали в склянке вместе с знакомым уже текстом послания и мешочком с едой. Придурки, сунули его в горячий бисквит. Как он не сварился там – не представляю. Очевидно, этот вид термостойкий. Или же терпеливый.

И первое, что я сделала, перебросила его в большую бутылку, которая досталась мне по обмену, уже не помню, за что. Главным достоинством этой бутылки было то, что она была из бесцветного стекла. Второе – она была довольно большой, полуторалитровой.

Таким образом у лупроса появился довольно просторный домик для жизни. Я поместила туда немного еды и перебросила лупроса. Ему сперва явно не понравилось, но потом ничего, обжился.

Имя лупросу я дала простое – Вася. Рассудила, что если даже это и девочка, то Василиса тоже сокращенно Вася. Так что нормально.

Лупрос особо не возражал. Я надеялась, что имя ему понравится.

Я завела привычку разговаривать с Васей. Делилась с ним некоторыми своими идеями и соображениями.

Вот, например, посетила меня как-то идея насобирать трупного яду из головы моей предшественницы, пока эта голова окончательно не усохла. Нет, не от кровожадности. А просто на всякий случай. Прецедент со Щукарём наглядно показал, что случаи бывают разные. И не факт, что это однажды не повторится на других уровнях.

Но прежде, чем реализовать идею на практике, я, конечно же, посоветовалась с Васей:

– Вася, – сказала я ему, – как думаешь, а не заготовить ли мне трупного яду? И если да, то сколько?

Лупрос, который занимался тем, что лежал на брюшке, поднял голову и пошевелил конечностями. Я ещё не знала, как интерпретировать этот его жест, но решила, что он сомневается.

– Понимаешь, это будет стратегический ресурс на случай войны с кем-то, – горячо принялась аргументировать я, – я, конечно, понимаю, что ты тоже парень вполне ядовитый, но жертвовать тобой не хотелось бы.

Лупрос вскочил на лапки и сердито перебежал влево.

– Ну, хорошо, раз ты солидарен со мной, значит, так и сделаю, – обрадовалась я и пошла выполнять свой план.

Так мы с ним хорошо поладили, что я советовалась теперь во всем.

Возможно, это я так начала сходить с ума. Но ведь многие люди, особенно одинокие, разговаривают со своими питомцами – котиками и собачками. А чем лупрос хуже?

И вот в один прекрасный день я как раз занималась тем, что обучала лупроса луковианскому языку. Это теперь происходило так: сначала я из найденных дневников зачитывала лупросу слово или словосочетание на луковианском. Затем предлагала ему сделать перевод. Но так как Вася оказался не очень способным учеником в филологии, то перевод приходилось делать мне самой. И так мы с ним постепенно продвигались всё дальше и дальше. И я начала понемногу вникать в жизнь луковианцев, в их образ мышления.

Не знаю, насколько Вася продвинулся в луковианском языке, он был нелюдимый интроверт, а вот я теперь могла строить примитивные фразы, что вскоре очень помогло мне при общении с луковианцами на следующих стыковках.

А вообще я радовалась, что у меня живет этот лупрос. «Общение» с ним помогало хоть немного скрашивать то невыносимое одиночество, которое постоянно давало о себе знать. И хоть как ты не забивай весь день тяжелой работой или изнуряющими тренировками, но болючая мысль о том, что ты отныне одна, ты никому не нужна, – нет-нет, да и приходила в голову, заставляя всю аж сжиматься от невыносимой чёрной тоски.

* * *

Дни шли за днями, я постепенно поднималась выше. Мои «последователи» – дядя Лёня и Николай – тоже.

Четвёртый уровень, или круг, почти ничем не отличался от третьего. Разве что стыковки были минут на семь-десять длиннее. А вот пятый уровень уже демонстрировал прямо-таки большую разницу. Здесь стыковки проходили минут по сорок. За такое время можно было и поговорить нормально, не спеша, и обменять всё, что нужно.

К сожалению, на пятом уровне контингент узников был какой-то не очень интересный. В основном совсем старики, которым оставалось год или два до финиша. Они были уставшими, сломленными людьми, которые держались лишь только на морально-волевых, в надежде на скорое избавление. Обменивали они всё только на золотые изделия или же на тёплые вещи. Золота у меня и не было, а тёплые вещи и самой нужны. Так что не заладилось у нас общения изначально. Они тоже прознали, что я вяжу, и теперь требовали у меня носки, жилеты и шарфы. Причём пытались выманить у меня всё это почти за бесценок.

Я смотрела на них и боялась, что скоро стану такой же желчной, жадной старухой. Единственной отрадой пятого круга были разговоры с дядей Лёней и Николаем.

И если Николай был просто влюблённый дурак, который при встречах со мной страшно смущался и мог лишь поддакивать мне или болтать какую-то романтическую чепуху, то с дядей Лёней общаться мне неожиданно понравилось.

 Мы с ним могли обсуждать всё – от политики Наполеона до цен на зерно в Аргентине в пятидесятых годах. Но больше всего разговаривали о жизни.

* * *

Однажды, во время очередной стыковки, дядя Лёня сказал:

– Мария, может, давай спустимся обратно на четвёртый?

– Зачем? – нахмурилась я.

– Да что-то не по себе мне, – расстроенно вздохнул дядя Лёня, – да и сон ещё приснился какой-то такой… непонятный. Словно предупреждение.

– Ну так расскажите, – вздохнула я.

Терпеть не могу, когда начинают рассказывать свои сны. Ну кому это может быть интересно? Хуже нет, когда каждое утро ты вынуждена слушать чей-то сон, да ещё и с подробностями. Бррр. Старик Огюст Больц очень любил рассказывать свои сны.

Дядя Лёня взглянул на мой покорный неизбежному вид и усмехнулся.

– Незачем, – покачал головой он. – Но ты подумай, Мария. Я не тороплю. Но нужно всё взвесить.

– Да что тут взвешивать?! – возмутилась я.

– Ты подумай, – упрямо продолжил старик, – посмотри, сколько народу обитает на нижних уровнях. Ты не задавала себе вопрос, почему так?

– Задавала, – сказала я, – и считаю, что это ленивые люди. Между первым и третьим рычагами небольшой промежуток, если это ночью, то, может, им вставать лень. Вот и сидят постоянно внизу.

– Ты считаешь, что прямо всем им лень? – хмыкнул дядя Лёня. – Ты прикинь, сколько там человек с первого по пятый уровни. И все они исключительно ленивые?

– А какая ещё может быть причина?

– Может быть, они осторожные просто?

– Или же попали под влияние этих «партизан», которые передают записки в бисквитах.

– Да нет. Здесь есть более сложная причина.

– И какая же? – удивилась я, искренне не понимая, как можно добровольно отказываться от и так немногочисленных благ.

– Когда ты дёргаешь за третий рычаг, он посылает разряд, – сказал дядя Лёня, – ты же замечала это?

– Замечала.

– А куда, по-твоему, уходит этот разряд?

– Не знаю, – пожала плечами я, – куда-то вперёд и чуть вверх.

– А что там?

– Я не рассмотрела, – вздохнула я, – надеюсь, что, когда поднимусь выше, смогу всё выяснить.

– А я вот был выше, – прищурился дядя Лёня, – и всё выяснил.

– И что там?

– Там, в центре, находится какое-то гигантское существо, вмороженное в лёд, – сказал дядя Лёня, и у меня от неожиданности аж в горле пересохло.

– Не может быть! – выдохнула я.

– Почему не может? Ты же читала в Библии о судьбе жены Лота?

– Но она превратилась в камень, – пролепетала я.

– Не совсем. Она стала соляным столпом. А это существо стало ледяным столпом.

– А зачем? Кто его так? – я не могла поверить.

– Неизвестно кто, – пожал плечами дядя Лёня. – А вот зачем? Говорят, это какой-то местный бог, который сошел с ума и люди его пленили в ледяную тюрьму.

– А зачем же мы его молниями бьем?

– Возможно, чтобы он не мог вырваться, – вздохнул дядя Лёня, – никто этого не знает. Но самое худшее, что иногда это существо, столп, как его здесь все называют, так вот иногда он огрызается. Палит в ответ тоже молниями.

– И что?

– А то, что он бьет молниями по крестам. И уничтожает их.

Я ошеломлённо застыла, пытаясь переварить информацию.

– И чем выше поднимается крест, тем больше шансов, что следующий разряд столпа будет по его кресту. Это плата за весь тот комфорт, что дает жизнь наверху. Смертельная плата.

Мы ещё немного поговорили, я согласилась, что не нужно рисковать.

И мы договорились сперва подняться ещё на один круг, а затем потихоньку начать спускаться ниже.

Дядя Лёня считал, что жить на третьем-четвёртом уровнях – идеально. Туда почти никогда не стреляет Столп.

– Хорошо, дядя Лёня, – сказала я, – давайте только заглянем чуть выше, наменяем всего необходимого и будем спускаться. Да и Николаю сказать надо.

Мы обсудили все нюансы с дядей Лёней.

Было решено спускаться.

Это был наш последний разговор с ним.

А утром я увидела, как Столп ударил в ответ. И его молния попала в крест дяди Лёни…

Глава 22

Небольшое селение благодушно утопает в зелени слив и яблонь. Золотые кресты пятикупольной белоснежной церквушки пускают россыпь зайчиков на столпившихся внизу людей, остро пламенеют в ясно-синем небе и больше даже похожи на огненные факелы. На площади, прямо над крутым обрывом, который беспечно спускается к узкой, но торопливой, речушке, собрался народ. Нарядно одетые люди гомонят, покупая или продавая всякую всячину – от мэкающих овец, мешков с зерном, тюков сена до плетёных коробов и лаптей.

Я бегу посреди этого принаряженного человеческого моря и знаю, что где-то здесь должен быть дядя Лёня. Я же видела его лицо, правда мельком. Он помахал мне, я это точно знаю. Значит, заметил. Мне осталось лишь добежать. А для этого нужно пересечь густо набитую ярмарочным людом площадь.

И я бегу, бегу, торопливо пробираясь сквозь человеческое море, сквозь заставленное телегами и фургонами пространство, сквозь витающую в воздухе пыль, сквозь запахи рыбы, дёгтя, сдобных пирогов и едкого пота. Тысячеголосый шум бьёт по ушам, отражаясь от бурлящей речной глади.

Меня кто-то толкает, неповоротливая телега всё никак не может развернуться в этом скопище всего и всех. Я пытаюсь протолкнуться, с трудом преодолеваю очередной метр. Медленно, слишком медленно. А время уходит. Ведь я знаю, я точно знаю, что дядя Лёня меня ждать не будет. Вдруг снова вижу его лицо, он что-то кричит мне, силится перекричать весь этот шум и грохот, но я ещё слишком далеко, мне не слышно.

Дядя Лёня опять машет мне рукой. Я порываюсь к нему, но обзор закрывает какой-то толстый человек в высокой шапке, и я теряю дядю Лёню из вида. Рассердившись, я рвусь пройти и случайно толкаю его, мне же нужно вперёд, туда. Человек оборачивается и ругает меня, недовольно скаля крупные хищные зубы. Его жена, плоская, словно доска, с лошадиным лицом, что-то визгливо мне выговаривает. Но я не слушаю. Порываюсь туда, вперёд.

Наконец, преодолеваю это препятствие, и бегу, бегу, ещё немного, ещё чуть-чуть. Но на том месте дяди Лёни нет. Я растерянно оглядываюсь, вдруг он сместился, в такой толкотне это вполне логично. Но его нет. Нигде нет. И я точно знаю, что больше его не будет…

– Как же так? – растерянно шепчу я. – Как же так?

И просыпаюсь…

Опять вся подушка в слезах, нос распух, а я вся разбитая, словно меня катком переехали.

Третью ночь один и тот же сон.

Не знаю, что и делать. На автомате, механически дёргаю рычаг. Получаю какую-то еду. У меня уже весь стол заставлен раскисшими тарелками и зачерствевшими лепёшками. Есть не хочется. Я не убираюсь. Максимум – нахожу в себе силы полить деревца и овощи. Даже зелёный горошек, который внезапно попёр как ненормальный, цепляясь усиками за трубу, даже он меня не радует.

Мне безразлично.

Единственное, я не бросаю дёргать рычаги. Сама не знаю почему, но продолжаю и всё. Просто кажется, что дядя Лёня не одобрил бы.