Поездку Фёдор Павлович обставил так, будто столичный житель везёт сыновей в Москву на сезон смотрин. Где же искать невесту, как не в Москве? Выбор обширный, на любой вкус, размер и приданое. Московская невеста с младенчества воспитывается стать заботливой женой. Муж будет купаться в семейном счастье, пока не захлебнётся. Будет он сыт, одет в чистое, обласкан. Что составляет мужское счастье. Правда, не все понимают. Но те не женятся.

В поездку взял сына Ивана и сына Митю. Вдобавок и Симку, чтобы сорочки были отглажены как надо, а манжеты накрахмалены правильно. По некой причине Фёдор Павлович не снял номер в гостинице, а поселился в домике на Пресне.

Первым делом трепетный отец посетил настоятеля монастыря. Архимандрит Серапион заявил, что отговаривать Алексия не станет, но и насильно в монахи не тащит: тут решает не человек. От трудника до пострижения путь неблизкий, будет время передумать.

С таким ответом Фёдор Павлович не согласился и вызвал сына. Алёша обрадовался отцу, они расцеловались. Встретились совсем не так, как расставались. Алёша принял приглашение пообедать в ресторане. Фёдор Павлович заказал роскошный стол в «Континентале» на Театральной площади. Алёша ел и пил с видимым удовольствием, соскучился по хорошей пище, доводам отца не возражал, согласно кивал. Фёдор Павлович спросил напрямик: не пора ли вернуться? Алёша смирно ответил, что решения своего не изменит.

Новая попытка была предпринята на другой день. Фёдор Павлович выложил безумные деньги, но достал билеты на «Снегурочку» в Большой театр, помня любовь сына к музыке. Алёша дремал в кресле, музыку не слушал, будто потерял вкус к оперному пению. Вполне недурно исполненному.

В панике Фёдор Павлович удумал свозить Алёшу в весёлый дом, какими славилась Москва. Мужчина молодой, кровь кипит: прочувствует, от каких удовольствий придётся отказаться. Но вовремя одумался. Только хуже будет.

Как бывает, когда кажется, что выхода нет, выход нашёлся. Такой ясный и простой, что нельзя не попробовать. Фёдора Павловича осенила идея, которая должна была решить дело. Или погубить окончательно.

Утром 16 января Фёдор Павлович приказал Ивану с Митей собираться. Пешком дойдут, тут поблизости, он привезёт Алёшу.

Последним шансом должен был стать каток Зоологического сада. Как известно, граф Толстой здесь устроил встречу влюблённого Левина и юной Китти ^[8]. С тех пор ничего не изменилось: на катке по-прежнему собиралось исключительно приличное общество. Не то что на катке Патриарших прудов, где голытьба катается и студенты.

Фёдор Павлович вылез из пролётки, осмотрелся. Погода солнечная, лёд искрился, публики не слишком много – можно разогнаться вволю, показать скорость, как любил Алёша. Сын проявлял способности конькобежца ^[9], мог стать чемпионом в фигурной езде на льду, как считал отец. Глупости про бег на скорость он приказал сыну выкинуть из головы раз и навсегда: никакого изящества фигурной езды, бежишь, как лошадь. Пусть другие в этом упражняются, только не его сын.

За вход на каток содрали безумные пять рублей. Симке на льду делать нечего: прислуге кататься не разрешалось, их место на берегу. Фёдор Павлович выдал Алёше новенькие «Яхт-спорт» ^[10], которые прихватил на всякий случай, сам же предпочитал надёжные «Галифаксы» ^[11]. Мужчины разошлись по комнатам для переодеваний, которые были устроены в большом деревянном домике-тереме в стиле «а ля рюс».

Фёдор Павлович нацепил ботинки с навинченными коньками, снял пальто на медвежьем меху, надел короткую тужурку, отороченную мерлушкой, и шапочку-кубанку, подготовил сигару. Глянув на себя в зеркало, нашёл вид, достойный столичного конькобежца. И вышел на лёд.

Выскочил Иван и укатил, будто убегал от нравоучений. Митя осторожно ступил на лёд, неторопливо заложил широкий круг. Наконец, вышел Алёша. По льду Юсупова сада он кружил красавцем. Нынче его спортивную фигуру скрывала мешковатая куртка и широкие штаны, подвязанные снизу верёвочками. На голове торчала фуражка-московка. Выглядел Алёша по-деревенски.

Тем не менее Фёдор Павлович обнял сына:

– Какая радость кататься по льду. Невероятное чувство свободы и счастья.

Алёша улыбнулся, но промолчал. Оттолкнулся и поехал. Даже в простецкой одежде было видно истинного конькобежца. Фёдор Павлович невольно залюбовался, глядя, как Алёша, разгоняясь, скользит голландским шагом. Мог бы превзойти великого Паншина, который разумно оставил бег на скорость, чтобы взять все чемпионские звания в фигурном катании. Вот с кого надо брать пример. Ну и знаменитого Панина, новую звезду, тоже переплюнул бы.

Каток большой, Алёша умчался быстро и далеко. Не став мешать сыну, Фёдор Павлович поручился на милость судьбы. Он давно не участвовал в соревнованиях, катался для собственного удовольствия. Скольжение наполняло душу покоем.

Со столичным шиком зажав в зубах сигару, Фёдор Павлович покатился, заведя руки за спину, держа спину прямо. Он сохранил идеальную фигуру, которая много значит в фигурном катании, и отмечал, с какой завистью поглядывают на него московские недотёпы. Куда им тягаться, катаются в пальто и меховых шапках. Дикари, право слово. А ещё высшее общество.

Сделав три круга, Фёдор Павлович огляделся, чтобы найти Алёшу. И невольно притормозил. В середине льда он заметил нечто чудесное.

6

18 января 1899 года, понедельник

Из дверей полицейского дома Казанской части вышел самый обычный господин. Проходившая мимо барышня, глянув на него украдкой, отчего-то улыбнулась и не смогла сразу спрятать взгляд, как требуют приличия. Она испытала нечто вроде магнитного притяжения, которому трудно противиться. Не она одна это испытала.

В сущности, молодой человек, которому до тридцати оставалась парочка лет, не был красавцем, не был изысканно-вежлив, не знал светской любезности, ничем не походил на моншера, жуира, вивьера или пьшюта ^[12], которые только и делают, что угождают дамам. Напротив, с женщинами держался подчёркнуто сухо, холодно и даже отстранённо. Однако дамы и особенно барышни тянулись к этому магниту, как стальные иголочки.

Ведь ничего особенного в нём не было. Росту обычного, в фигуре ничего элегантного, смахивает на мишку с крепкой шеей. Что в нём находили барышни? Быть может, сердечки привлекал русый вихор, непослушно падавший на лоб? Кто знает… Или роскошные усы воронёного отлива? Быть может… Или особый магнетический взгляд, проникавший в душу? Трудно сказать, мы не барышни.

А быть может, особая энергия силы, надёжности и чести, которую не объяснить, но каждая женщина ищет её в мужчине. Найти не может, а потому соглашается на то, что имеется. Потом жалеет всю жизнь. Быть может, все это выдумки, секрет прост: барышни чуяли неженатого мужчину и считали своим долгом исправить несовершенство мира. Впрочем, особо чуткие натуры могли уловить огромный нерастраченный запас любви, скрытый под холодной оболочкой. Или угадать, сколько горя и разочарований пережил этот молодой мужчина.

Что-то мы заболтались. Прохожая барышня давно удалилась. Господин, привлёкший её внимание, пожал руку городовому, дежурившему у дверей, свернул с Офицерской улицы в Львиный переулок, чтобы перейти мостик, перекинутый через Екатерининский канал.

Он направлялся домой после службы.

Присутственный день был окончен. Чиновник сыскной полиции исполнил свои обязанности. Переписал бумаги. Составил справки о происшествиях. Подал запросы в полицейские участки. Провёл допросы пойманных беглых. Подписал протоколы. Спокойная бумажная работа. Государственное жалованье, доплачивают квартирные, дровяные и разъездные, в год выходит около тысячи трёхсот рублей. Не слишком много, но жить можно. Жить честно. Не марать руки. Любой чиновник мечтает о таком житье. С добавлением взяток, разумеется. Как же без них.

Всё было размеренно и стабильно. Последние три недели Ванзаров жил чудесной жизнью. Начальник сыска, статский советник Шереметьевский, его не трогал, коллеги-чиновники не донимали. Происшествия случались мелкие. На вызовы пришлось выехать от силы пару раз. Да и то расследовать нечего, приставы справлялись сами. За пять лет службы в сыске у него не бывало такого мирного и спокойного существования. Ванзаров стал подумывать: не напиться ли до бесчувствия? Или искупаться в проруби на Неве. Или жениться. Чтобы выбить тоску дурацким поступком, как клин клином вышибают.

Он перешёл канал и направился по набережной к Екатерингофскому проспекту. По дороге следовало купить колбасу, сыр, хлеб. Холостой человек не утруждает себя готовкой, Ванзаров ел в трактирах. Но с недавних пор у него завёлся домашний питомец, которого полагалось кормить.

Из лавки Ванзаров вышел с кульками покупок. Его окликнули. В неверном свете зимних фонарей виднелся невысокий мужчина в английском кепи, линия пальто подчёркивала достоинства фигуры.

– Добрый вечер, Родион Георгиевич, – сказал он и коснулся козырька кепи, словно отдавал честь. – Давно не виделись.

С этим вежливым господином любой чиновник полиции предпочёл бы не встречаться никогда. Кульки девать было некуда. Ванзаров ответил поклоном вместе с кульками.

– Неужто женились, Родион Георгиевич?

Вопрос прозвучал так, будто господин в кепи опечален.

– Ужин холостяка, – ответил Ванзаров, чтобы пресечь разговоры о женитьбе, которые утомили его изрядно.

– Свобода даётся мужчине однажды, и потерять её надо с выгодой. Чем заняты по службе?

Вопрос от человека, который должен знать всё, был излишним.

– Текущие дела, господин ротмистр.

– Что за официальности, мы же приятели.

Приятелями они не были. И быть не могли. Иметь дружеские отношения с офицером Секретного отдела Департамента полиции – немыслимо. Этого отдела в Министерстве внутренних дел официально не существовало. Занимались они самым важным и неблагодарным делом: боролись с революционной крамолой, невзирая на закон. Корпус жандармов и Охранное отделение были у всех на виду и на слуху. О Секретном отделе знал ограниченный круг высших должностных лиц. Это было тайное оружие против нараставшей революции. С безграничными полномочиями и властью. Состав Секретного отдела, чины и фамилии офицеров были государственной тайной. Ванзарову не повезло прикоснуться к этой тайне года два назад, когда обстоятельства розыска свели с ротмистром Леонтьевым. Если это была настоящая фамилия. И чин. Утверждать наверняка невозможно.

– Чем могу служить, господин ротмистр?

Леонтьев тихонько хмыкнул:

– А вы всё такой же… Должен выразить восхищение поступком, который недавно совершили ^[13]. Настоящий подвиг. Печально, что мы проглядели. Но это между нами… Кстати, не хотите поступить к нам? У нас вакансия, примем вас с радостью.

– Благодарю, доволен службой, – ответил Ванзаров, мысленно проклиная кульки с их содержимым.

– Подумайте. Моё предложение всегда в силе. Такие, как вы, нам нужны.

– Благодарю.

– Поужинать не приглашаю: вижу, торопитесь. Буду краток…

Не размениваясь на вежливость, ротмистр перешёл к делу.

Недавно Секретным отделом был зафиксирован слух о новом таинственном обществе. Цели общества, состав и даже название неизвестны. Информаторы донесли жалкие клочки: якобы в общество входят влиятельные лица, которые что-то такое устраивают – то ли магическое, то ли религиозное, вроде нового культа для избранных. Не декабристы, не народовольцы, не эсеры-бомбисты. Скорее всего – игры пресыщенных лентяев. Прямой опасности государственному строю и монархическому правлению не представляют. Однако надо знать точно. Со времён масонов к тайным обществам в России относились недоверчиво. То есть уничтожали под корень.

– Есть сведения, что тайные встречи проходят в Юсуповом саду, – закончил ротмистр.

– Что требуется от меня?

– Родион Георгиевич, вы же всё понимаете: ради пустых слухов выделять силы или филёров неразумно. Во всяком случае, пока.

Обнимая кульки, Ванзаров ждал главного.