– Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных.

Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:

– Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали.

‎Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и, наконец, к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп.

– Верно, дома, – думает себе, – уж больше в огне не нуждаются.

Но вдруг послышался глухой голос из черепа:

– Не бросай меня, неси к мачехе!

‎Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили её ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей – тот погасал, как только входили с ним в горницу.

– Авось твой огонь будет держаться! – сказала мачеха.

Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и её дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся – глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.

‎Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке; живёт себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке:

– Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду.

Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у неё, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и за тканьё приниматься, да таких бёрд^[3] не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берётся и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит:

– Принеси-ка мне какое-нибудь старое бёрдо, да старый челнок, да лошадиной гривы; я всё тебе смастерю.

‎Василиса добыла всё, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе:

– Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе.

Старуха взглянула на товар и ахнула:

– Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.

‎Пошла старуха к царским палатам да всё мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил:

– Что тебе, старушка, надобно?

– Ваше царское величество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар; никому, окроме тебя, показать не хочу.

Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно – вздивовался.

– Что хочешь за него? – спросил царь.

– Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла.

Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

‎Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал:

– Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.

– Не я, государь, пряла и соткала полотно, – сказала старуха, – это работа приёмыша моего – девушки.

– Ну так пусть и сошьёт она!

Воротилась старушка домой и рассказала обо всём Василисе.

– Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует.

Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладываючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

‎Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждёт, что будет. Видит: на двор к старухе идёт царский слуга; вошёл в горницу и говорит:

– Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить её из своих царских рук.

Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в неё без памяти.

– Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою.

Тут взял царь Василису за белые руки, посадил её подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об её судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

Лиса-плачея

Жил-был старик со старухою, была у них дочка. Раз ела она бобы и уронила один наземь. Боб рос, рос и вырос до неба. Старик полез на небо; взлез туда, ходил-ходил, любовался-любовался и говорит себе:

– Дай принесу сюда старуху; то-то она обрадуется!

Слез наземь – посадил старуху в мешок, взял мешок в зубы и полез опять наверх; лез, лез, устал, да и выронил мешок. Спустился поскорее, открыл мешок, смотрит – лежит старуха, зубы ощерила, глаза вытаращила. Он и говорит:

– Что ты, старуха, смеёшься? Что зубы-то оскалила? – да как увидел, что она мёртвая, так и залился слезами.

‎Жили они одни-одинёхоньки, среди пустыря; некому и поплакать-то по старухе. Вот старик взял мешок с тремя парами беленьких курочек и пошёл искать плачеи^[4]. Видит – идёт медведь, он и говорит:

– Поплачь-ка, медведь, по моей старухе! Я дам тебе две беленьких курочки.

Медведь заревел:

– Ах ты, моя родимая бабушка! Как тебя жалко.

– Нет, – говорит старик, – ты не умеешь плакать.

И пошёл дальше. Шёл-шёл и повстречал волка; заставил его причитать, – и волк не умеет.

‎Пошёл ещё и повстречал лису, заставил её причитать за пару беленьких курочек. Она и запела:

– Туру-туру, бабушка! Убил тебя дедушка.

Мужику понравилась песня, он заставил лису петь в другой, третий и четвёртый раз; хвать, а четвертой пары курочек и недостаёт. Старик говорит:

– Лиса, лиса! Я четвёртую пару дома забыл; пойдём ко мне.

Лиса пошла за ним следом. Вот пришли домой; старик взял мешок, положил туда пару собак, а сверху заложил лисонькиными шестью курочками и отдал ей. Лиса взяла и побежала; немного погодя остановилась около пня и говорит:

– Сяду на пенёк, съем белую курочку.

Съела и побежала вперёд; потом ещё на пенек села и другую курочку съела, затем третью, четвёртую, пятую и шестую. А в седьмой раз открыла мешок, собаки на неё и выскочили.

‎Лиса ну бежать, бежала-бежала и спряталась под колоду, спряталась и начала спрашивать:

– Ушки, ушки! Что вы делали?

– Мы слушали да слушали, чтобы собаки лисоньку не скушали.

– Глазки, глазки! Что вы делали?

– Мы смотрели да смотрели, чтоб собаки лисоньку не съели.

– Ножки, ножки! Что вы делали?

– Мы бежали да бежали, чтоб собаки лисоньку не поймали.

– А ты, хвостище, что делал?

– Я по пням, по кустам, по колодам зацеплял, чтоб собаки лисоньку поймали да разорвали.

– А, ты какой! Так вот же, нате, собаки, ешьте, мой хвост! – и высунула хвост, а собаки схватили за хвост и самоё лисицу вытащили и разорвали.

Баба-яга

Записано в Переславль-Залесском уезде Н. Бобровым.

Жили-были муж с женой и прижили дочку; жена-то и помри. Мужик женился на другой, и от этой прижил дочь. Вот жена и невзлюбила падчерицу; нет житья сироте. Думал, думал наш мужик и повёз свою дочь в лес. Едет лесом – глядит: стоит избушка на курьих ножках. Вот и говорит мужик:

– Избушка, избушка! Стань к лесу задом, а ко мне передом.

Избушка и поворотилась.

‎Идёт мужик в избушку, а в ней баба-яга: впереди голова, в одном углу нога, в другом – другая.

– Русским духом пахнет! – говорит яга.

Мужик кланяется:

– Баба-яга костяная нога! Я тебе дочку привёз в услуженье.

– Ну, хорошо! Служи, служи мне, – говорит яга девушке, – я тебя за это награжу.

‎Отец простился и поехал домой. А баба-яга задала девушке пряжи с короб, печку истопить, всего припасти, а сама ушла. Вот девушка хлопочет у печи, а сама горько плачет. Выбежали мышки и говорят ей:

– Девица, девица, что ты плачешь? Дай кашки; мы тебе добренько скажем.

Она дала им кашки.

– А вот, – говорят, – ты на всякое веретёнце по ниточке напряди.

Пришла баба-яга:

– Ну что, – говорит, – всё ли ты припасла?

А у девушки всё готово.

– Ну, теперь поди – вымой меня в бане.

Похвалила яга девушку и надавала ей разной сряды. Опять яга ушла и ещё труднее задала задачу. Девушка опять плачет. Выбегают мышки:

– Что ты, – говорят, – девица красная, плачешь? Дай кашки; мы тебе добренько скажем.

Она дала им кашки, а они опять научили её, что и как сделать. Баба-яга опять, пришедши, её похвалила и ещё больше дала сряды^[5]… А мачеха посылает мужа проведать, жива ли его дочь?

‎Поехал мужик; приезжает и видит, что дочь богатая-пребогатая стала. Яги не было дома, он и взял её с собой. Подъезжают они к своей деревне, а дома собачка так и рвётся:

– Хам, хам, хам! Барыню везут, барыню везут!

Мачеха выбежала да скалкой собачку.

– Врёшь, – говорит, – скажи: в коробе косточки гремят!

А собачка всё своё. Приехали. Мачеха так и гонит мужа – и её дочь туда же отвезти. Отвёз мужик.

‎Вот баба-яга задала ей работы, а сама ушла. Девка так и рвётся с досады и плачет. Выбегают мыши.

– Девица, девица! О чём ты, – говорят, – плачешь?

А она не дала им выговорить, то тоё скалкой, то другую; с ними и провозилась, а дела-то не приделала. Яга пришла, рассердилась. В другой раз опять то же; яга изломала её, да косточки в короб и склала. Вот мать посылает мужа за дочерью. Приехал отец и повёз одни косточки. Подъезжает к деревне, а собачка опять лает на крылечке:

– Хам, хам, хам! В коробе косточки везут!

Мачеха бежит со скалкой:

– Врёшь, – говорит, – скажи: барыню везут!

А собачка всё своё:

– Хам, хам, хам! В коробе косточки гремят!

Приехал муж; тут-то жена взвыла! Вот тебе сказка, а мне кринка масла.

Косоручка

Записано в Ливенском уезде Орловской губ. К. А. Александровым-Дольником со слов женщины.

В некотором царстве, не в нашем государстве, жил купец богатый; у него двое детей, сын и дочь. И померли отец с матерью. Братец и говорит сестрице: «Пойдем, сестрица, с эстого города вон; вот я займусь в лавочке – будем торговать, тебе найму фатерку^[6] – будешь жить». Ну, вот они пошли в другую губерню. Пришли в другую губерню. Вот брат определился, нанял лавочку с красным товаром. Вздумалось братцу жениться; вот он женился, взял таку себе жену – волшебницу. Собиратся брат в лавочку торговать и приказыват сестрице: «Смотри, сестрица, в доме». Жене ненавистно стало, что он приказыват сестре. Только она фтрафила^[7] – как мужу возвратиться, взяла перебила всю небель^[8] и ожидает мужа. Она встречает его и говорит: «Вот какая у тебя сестра, перебила у нас в кладовой всю небель!» – «Что же, это наживное дело», – отвечает муж.

Вот на другой день отправляется в лавку, прощается с женою и сестрой и приказыват сестре: «Смотри, сестрица, пожаласта, в доме как можно лучше». Вот жена это узнала время, в какое быть мужу, входит в конюшню и мужниному любимому коню голову снесла саблей. Стоит на крыльце и ждет его. «Вот, – говорит, – какая сестра твоя! Любимому коню твоему, – говорит, – голову снесла!» – «Эх, собачье собакам есть», – отвечает муж.