Карен Джиннейн: Хроники смутных дней

© Проходский А.Н., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Посвящаю эту книгу маме и папе, которые всегда верили в меня.

Спасибо за вашу любовь и заботу.

Эта книга для вас.

Пролог

Лондон, сентябрь 1858

Смутные наступили времена.

Раскалённый шар^[1] в небе нещадно палит денно и нощно. Река под ним источает запах гнили. Погосты уже не вмещают всех умерших.

Город смердит сильнее, чем прежде. И это не только ставшая уже привычной вонь помоев и сточных ям, удушливый дым угольных печей, смрад из трущоб, жители которых никогда не знали мыла. Не только зловонная жижа под ногами, в которой смешался конский и человеческий навоз, тухлые овощи, кости и отходы живодёрен. Вся дрянь, что город изверг из себя.

Ядовитый смрад, поднимавшийся от реки, перебивал остальные запахи.

Слишком много людей скопилось в одном месте. Лондон трещал по швам, и даже могучая Темза была не в силах справиться с этой обузой. Её мрачные воды источали яд, а на берегах копошились кровавые черви. Здесь изнанка городской жизни была выставлена на всеобщее обозрение.

В 1858 году Лондон семимильными шагами нёсся в будущее. Люди научились передвигаться с невиданной скоростью, и новые изобретения в считаные дни становились доступными всему земному шару. Едва ли не каждый день из-под земли вырастали высоченные здания. Тихая улочка мгновенно превращалась в котлован, и буквально на следующий день там неслись поезда. Перемены были такими стремительными, что дух захватывало, а сердце Лондона билось в такт времени, не отставая от часов. Время – вот что главное, и выживает быстрейший.

Но было нечто, чего даже самый быстрый из лондонцев не смог бы избежать. То, что не щадило ни обитателей убогих лачуг Лайм-хауса, ни жителей роскошных домов Найтбриджа. Нечто пострашнее холеры. Нечто совсем непонятное и от этого совершенно жуткое.

Конечно, люди исчезали и прежде, но теперь всё было иначе. Люди просто растворялись в воздухе средь бела дня. Как по мановению волшебной палочки, человека просто выхватывали из повседневной суеты. Никто не понимал, как это происходит, где и когда это может случиться. Тем более не ясно было, почему так случается.

Иногда люди возвращались так же внезапно, как и исчезали. Это происходило через пару дней или недель после исчезновения, а иногда и позже. При этом они становились иными. Иногда казалось, что лучше бы они вовсе не возвращались.

Некоторые утверждали, что комета над городом – это гневная рука Господа. Люди слишком возгордились. Дарвин со своими теориями вот-вот перевернёт всю науку с ног на голову, и тогда люди окончательно запутаются, кто они и зачем пришли на эту землю. Всюду – в небе, на улицах, в реке – можно было различить признаки того, что мир разваливается на части.

Сердца лондонцев переполнялись страхом, и их стук сливался с шумом улиц. Кровь стыла в жилах даже у тех жителей, которым некогда было отвлекаться на такие мелочи.

Глава 1
Ава

Лондон, сентябрь 1858

Крошечный балансир выскользнул из рук Авы и исчез из виду. Она неслышно выругалась. Чёрт бы побрал эти мелкие детали! Уж она-то знала, как непросто найти такое крошечное колесико, по сравнению с которым её пальцы казались огромными и неуклюжими. Девочка вооружилась пинцетом и опустилась на колени, вглядываясь в пол и держа инструмент наготове. С тех пор как она стала подмастерьем, она делала это несчётное количество раз. Хорошо ещё, что это балансир. Крошечные винтики без специальной лупы и не разглядеть. Но, чёрт возьми, Ава столько трудилась над ним, и это лучшее её творение! Маленький кружочек металла казался незначительным, но для крошечных хронометров он был тем же, чем был маятник для напольных часов. Балансир должен быть почти невесомым, с тонкой, как ниточка, пружиной, а ось и камень – и того меньше, иначе стрелки ни за что не сдвинутся с места.

Быть часовщиком неблагодарное дело. Драгоценные минуты жизни ты трудишься над тем, что будет скрыто от глаз большинства людей. А если вдруг они и увидят крошечный механизм, то не смогут оценить его совершенство. За каждым тоненьким «тик-так» скрывается искусство и искусность! Большинство папиных покупателей принимают качество его работы как должное и даже не задумываются о том, сколько труда вложено в каждый миниатюрный шедевр.

Ава бросила взгляд на отца, который сгорбился над столом, сосредоточенно вглядываясь во что-то столь крошечное, что отсюда она даже не могла разглядеть, что это. Он был часовщиком до мозга костей: сдержанный, терпеливый, придирчивый к самым мелким деталям. В такие минуты дочь проникалась особой любовью к отцу.

Вот он! Хорошо, что ей не придётся начинать всё с начала. Она подцепила балансир пинцетом, осторожно поднялась на ноги, стараясь не дышать, и аккуратно положила кружочек на рабочее место. Пинцет был влажным от её потных ладоней. В этой комнатке под самой крышей было невыносимо жарко. Огромные окна пропускали много света, необходимого для работы, но вместе со светом проникал и жар. Близилось к концу самое жаркое лето в истории Лондона, и даже сейчас, когда приближалась осенняя прохлада, влажность не отступала.

И ещё этот несносный запах. Зловоние реки добиралось до их дома на Бишопсгейт, но здесь его хотя бы можно было терпеть. А вот в здании парламента, окна которого выходили на реку, этот запах согнал со своих мест представителей правящего класса с их изнеженными носами. Летом Ава старалась держаться подальше от Темзы.

И не только запах вынуждал людей избегать реки. Воздух Лондона вычернял всё, к чему прикасался. К нему примешивался ужасный шум: когда живёшь на такой оживлённой улице, как Бишопсгейт, поневоле привыкаешь к этой лондонской какофонии.

– Папа, мне нужно вымыть руки. Давай я заодно принесу чего-нибудь попить?

Погружённый в свою работу, отец ответил не сразу, но потом отложил инструменты и со вздохом распрямил шею.

– И верно, жарковато сегодня, – ответил он, словно только что обратил на это внимание. Вынув лупу из глаза, он посмотрел на стол Авы. – Как продвигается работа?

– По-моему, лучше. Уже получается сделать его круглым.

В прошлый раз получился не балансир, а какое-то недоразумение. Отец принадлежал к почти исчезнувшему виду часовщиков, которые предпочитали делать всё самостоятельно, а не приобретать части у множества ремесленников, которые специализировались на отдельных часовых деталях. Наверное, Аве следовало радоваться тому, что она осваивает исчезающее искусство, но каждый раз она чертыхалась, когда приходилось возиться с установкой миниатюрной детали в механизм.

Отец хмыкнул и поднялся с места.

– Ну что ж, наверное, тебе стоит немного отдохнуть. Думаю, стаканчик наливки мне не повредит.

Ава облегчённо, хоть и немного смущённо, вздохнула. Бедный отец так терпелив и заботлив. Он вырастил её один, полагаясь только на помощь Виолетты. Девочка знала, что для него она значила всё, и сама обожала отца за его нежность, добродушие и даже за его взрывной характер.

Но ей никогда не удавалось стать такой, какой он хочет её видеть. Если бы только у неё была сестра! Не брат, иначе всё внимание было бы сосредоточено только на нём. Ава знала, что в её семье всё не как у других, но с сестрой они были бы на равных. Это была бы её союзница, с которой можно было бы делиться тревогами и сомнениями. А теперь девочке приходилось одной нести на себе весь груз его ожиданий. Она знала, как он переживает за её будущее, хочет, чтобы всё сложилось как надо, чтобы она сама могла зарабатывать себе на жизнь. Хорошо ещё, что он не пытается выдать дочь замуж.

Если бы мама была жива, возможно, у отца появились бы другие дети, которые могли бы унаследовать его спокойствие и терпеливость. Но вышло так, как вышло, и рассчитывать приходилось только на Аву.

Отец словно угадал её мысли:

– Ты сегодня пойдёшь на могилу матери?

Ава кивнула. С тех пор как она себя помнила, по субботам они отправлялись на кладбище Боу, чтобы возложить букет цветов. Впрочем, теперь она была уже достаточно взрослой, чтобы ходить туда одна. В свои четырнадцать лет она была уже почти взрослой женщиной – чуть младше, чем была её мать, когда случилась холера. Ава не помнила матери, но столько слышала о ней от отца и их экономки Виолетты, что теперь казалось, будто знала её лично. Мама была очень обаятельной и изящной, с тонкими пальцами портнихи и благородной душой. Она являлась образцом женственности: лёгкая, заботливая, добрая и всё прощающая. Зато Ава росла и становилась всё более неуклюжей, рослой и порывистой. Тем сложнее ей было жить в тени такого совершенства, как её мать.

Девочка отогнала эту мысль.

– Да. Но сначала спущусь вниз и уточню у Виолетты, что надо купить на рынке.

Ава всегда, возвращаясь с кладбища, заглядывала на рынок Спиталфилдс. Путь был неблизким, но мама хотя бы покоится в окружении цветущего сада, а не на церковном погосте, где под землёй теснятся сотни покойников.

Ава вытерла руки о подол, прежде чем отложить в сторону все свои принадлежности.

В холл широким шагом вышла Виолетта, остановилась у нижней ступеньки и выразительно посмотрела на спускающуюся вниз Аву. Стопка белья, требующего починки, лежала на её крепких коричневых руках с закатанными до локтя рукавами.

– А это тебе ни о чём не напоминает, случайно?

– Виолетта, ты же знаешь, я всё сделаю. Обещаю, – простонала Ава, обмахивая лицо рукой. – Тут гораздо прохладнее! Я должна принести отцу воды – наверху как в парилке. – Она попыталась обойти экономку, чтобы пройти на кухню, но та перегородила ей путь.

– И когда ты это сделаешь? Так просто ты не отвертишься. – На лице Виолетты появилось упрямое выражение лица, так хорошо знакомое Аве. Теперь ни за что не отстанет.

Ава громко вздохнула. Виолетта прекрасно знала, как сильно она ненавидела шитьё. Это было так же скучно, как делать часы. Вот так всю жизнь и проведёшь среди стежков и винтиков.

И почему она родилась в семье портнихи и часовщика, когда ей так хотелось посмотреть весь мир и, как губке, впитывать в себя все стремительные новости города, который её окружал? Девочка не сомневалась, что комета Донати зависла над городом не случайно, а именно для того, чтобы стать для неё, Авы, путеводной звездой в другую жизнь.

Ава хотела другой судьбы, которая встряхнёт и раскроет её душу. Она так хотела… Да она и сама не знала, чего хотела, но в той жизни она точно не стала бы корпеть над иголками и металлическими кружочками.

Виолетта не сводила с Авы внимательного взгляда, и выражение её лица смягчилось.

– Ты же понимаешь, что женщина должна научиться этому, а твоя мама была первой искусницей в этом деле. И я делаю лишь то, что делала бы она, – настаиваю на том, чтобы ты овладела навыками, которыми должна обладать любая девочка в твоём возрасте.

Виолетта всегда понимала, что творится в голове у Авы. Отцу повезло с экономкой. Она стала для девочки второй матерью, и Ава обожала её.

Но только не работу, которая ей доставалась.

Ава вздохнула:

– Тогда начну прямо сейчас, перед тем как отправлюсь на кладбище. И рынок. И перед тем, как сделаю задания для мисс Басс и вернусь в мастерскую.

Виолетта фыркнула:

– Не надо давить на жалость, мисс Бейли, ты занята не больше, чем все остальные. Твоё упрямство напоминает мне об одной девочке из твоего класса. Фиби, по-моему. Надеюсь, в отличие от остальных, ты не хочешь быть похожей на неё?

От такого предположения Ава невольно улыбнулась. Кто-кто, а уж Виолетта точно знала, что она терпеть не может свою одноклассницу.