Как и всегда, она казалась печальной, на простом лице не было улыбки. Длинный нос и квадратный подбородок, наделявшие лицо ее брата некой агрессивной красотой, придавали ей вид слишком серьезный и непривлекательный, хотя Алиса обладала великолепной фигурой.

– Миледи, – подал голос сэр Пьер, подойдя к ней. – Преподобный хотел бы переговорить с вами до начала мессы. Он ждет у двери в ризницу.

Резким движением прижав четки к груди, она охнула:

– Ой, сэр Пьер. Простите, вы застали меня врасплох. Я вас не заметила.

– Прошу прощения, миледи.

– Ничего страшного. Я слишком глубоко задумалась. Не проводите ли вы меня к нашему доброму священнику?

Отец Брайт услышал шаги в коридоре еще до того, как увидел обоих. Он слегка нервничал, поскольку начало мессы опаздывало уже на одну минуту. Начинать ее следовало ровно в семь пятнадцать.

Как он и ожидал, новая графиня д’Эвре восприняла новость спокойно. Помедлив немного, она перекрестилась и произнесла:

– Да упокоится его душа с миром. Я оставляю все в ваших руках, преподобный отец и сэр Пьер. Что мы должны делать?

– Пьер должен немедленно телесонировать в Руан и сообщить о случившемся его высочеству. Я же объявлю о смерти вашего брата и попрошу помолиться за его душу – однако считаю, что лучше будет умолчать об образе его смерти. Нет никакой нужды давать почву для лишних спекуляций и пересудов.

– Очень хорошо, – произнесла графиня. – Пойдемте, сэр Пьер, я хочу лично поговорить с герцогом, моим кузеном.

– Да, миледи.

Возвратившись в ризницу, отец Брайт открыл служебник и изменил порядок закладок. Служба планировалась совершенно обыденной; богослужебные правила не запрещали служение обетованной мессы. На часах было уже семнадцать минут восьмого. Он повернулся к юному де Сен-Бриё, почтительно ожидавшему распоряжений.

– Сын мой… ступайте, возьмите небеленые восковые свечи и поставьте их на алтарь. Но не забудьте зажечь их до того, как погасите белые. Поспешите же, я буду готов, когда вы вернетесь. И да – перемените алтарную пелену. Замените ее на черную.

– Да, отче. – И парнишка исчез.

Аккуратно сложив зеленое облачение, отец Брайт вернул его на место в ящике шкафа и вынул черное. Он отслужит панихиду по всякой усопшей верной душе – и будет надеяться на то, что граф уже причтен к их числу.

***

Его королевское Высочество герцог Нормандский перечитал официальное письмо, только что отпечатанное его секретарем и адресованное «Serenissimo Domino Nostro Iohanni Quarto, Dei Gratia, Angliae, Franciae, Scotiae, Hiberniae, Novae Angliae et Novae Franciae, Rex, Imperator, Fidei Defensor…» «Нашему светлейшему повелителю Джону IV, милостиею Божьей королю и императору Англии, Франции, Шотландии, Ирландии, Новой Англии и Новой Франции, защитнику веры…»

Рутинное послание, простое извещение, направленное его брату, королю, в котором сообщалось, что преданнейший слуга его величества Эдуар, граф д’Эвре, испустил дух. Далее было изложено прошение утвердить наследницу графа Алису, графиню д’Эвре, в качестве его законной преемницы.

Прочитав письмо, его высочество кивнул и расписался внизу: «Ricardus Dux Normaniae».

А затем на отдельном листе бумаги написал следующее:

«Дорогой Джон, могу ли я попросить тебя по возможности задержать решение по этому делу? Эдуар был развратником и мерзким типом, и я нисколько не сомневаюсь, что он получил по заслугам, но мы не знаем, кто именно с ним покончил. Вопреки всем свидетельствам противоположного, я вполне допускаю, что на спусковой крючок могла нажать и Алиса. Я отошлю тебе подробный отчет сразу же, как только буду им располагать. С любовью, твой брат и слуга Ричард».

Опустив оба листа в приготовленный заранее конверт, он запечатал его, жалея, что не может телесонировать королю напрямую, однако как провести провода через Канал, никто пока еще не придумал.

Герцог рассеянно посмотрел на запечатанный конверт, и на его симпатичное белокурое лицо легла печать задумчивости. Дом Плантагенетов существовал уже восемь веков, и кровь Генриха Анжуйского в его жилах существенно утратила былую силу, однако норманнский род не только сохранялся, но и приумножал былую мощь за счет вливания крови норвежских и датских принцесс. Мать Ричарда, королева Хельга, вдова покойного короля Карла III, знала не так уж много слов на англофренче, да и те произносила с сильным норвежским акцентом.

Тем не менее в произношении, манерах да и самой стати Ричарда, герцога Нормандского, не было ничего скандинавского. Он принадлежал к стариннейшему и могущественнейшему из всех правящих родов Европы и носил христианское имя, весьма прославленное даже в своей семье. Семь королей Империи в разные времена носили его, и по большей части они были хорошими правителями. Даже старый Ричард I, изрядно накуролесивший в первые сорок лет своей жизни, угомонившись, взялся за дело и прекрасно правил отведенные ему двадцать лет. Долго заживавшая мучительная рана, полученная при осаде Шалю, преобразила его к лучшему.

Оставался даже шанс на то, что герцог Ричард получит возможность еще более прославить это имя в качестве короля. Согласно закону, в случае кончины прежнего cуверена парламенту надлежало избрать нового правителя из числа членов династии, и хотя избрание одного из сыновей короля, принца Британского и герцога Ланкастерского, было более вероятно, чем избрание Ричарда, он все равно оставался претендентом на корону.

А пока ему следовало хранить честь имени герцога Нормандского.

Свершилось убийство, а значит, должно свершиться и правосудие. Граф д’Эвре был известен не только строгостью и неподкупностью, но и своим распутством. Пусть он не знал умеренности в поисках удовольствий, но и справедливость его не ведала милосердия. Однако Ричард по мере своих возможностей проявит к его убийце справедливость, быть может, даже прощение.

Хотя герцог так и не сформулировал эту мысль до конца, он придерживался мнения, что смертельный выстрел сделала либо отвергнутая женщина, либо обманутый муж. Таким образом, он обнаружил, что склоняется к милосердию, еще до того, как узнал все обстоятельства смерти.

Опустив письмо в особую сумку для перевозки разного рода корреспонденции, которую вечером передадут на почтовый пакетбот, ежедневно отправляющийся на противоположный берег Канала, Ричард повернулся в своем кресле, чтобы посмотреть на худощавого мужчину средних лет, работавшего за своим столом в другой части комнаты.

– Милорд маркиз, – промолвил он задумчиво.

– Да, ваше высочество? – взглянул на герцога маркиз Руанский.

– Насколько верно то, что рассказывают о недавно почившем графе?

– Насколько, ваше высочество? – задумчивым тоном повторил маркиз. – Я бы не решился давать какие-либо оценки. Обычно количество приписываемых человеку подобного положения грехов всегда превышает число пороков, действительно им совершенных. И если многие из рассказанных о нем историй и правда имели место произойти, другие могут иметь лишь самое поверхностное отношение к действительности. С другой стороны, весьма вероятно, что о многих его подвигах мы никогда даже не слышали. Абсолютно достоверно лишь то, что сам он признавал семерых побочных сыновей и, смею сказать, игнорировал нескольких дочерей – причем от незамужних женщин. Количество внебрачных связей установить труднее, но полагаю, что ваше высочество не станет считать подобную ситуацию необычной. – Кашлянув, он добавил: – Если ваше высочество ищет мотив, боюсь, что обладающих таковыми найдется достаточно большое количество.

– Понятно, – проговорил герцог. – Тогда нам остается только ждать, с чем вернется лорд Дарси.

Он посмотрел на часы.

– Они должны уже прибыть на место.

И, словно отбросив в сторону эту тему, он взял со стола новую пачку государственных бумаг и погрузился в работу.

Маркиз какое-то мгновение не сводил с него взгляда, слегка улыбаясь. Молодой герцог относился к своей работе со всей серьезностью, но без фанатизма. И с долей романтики – но не таковы ли мы все в девятнадцать лет? В его способностях или благородстве не было никаких сомнений. Королевская кровь Англии все-таки не водица.

***

– Миледи, – тихо произнес сэр Пьер. – Прибыли следователи герцога.

Леди Алиса, графиня д’Эвре, сидела в обитом золотой парчой кресле в небольшой приемной, расположенной рядом с парадным залом. Около нее стоял очень серьезный отец Брайт, вместе с графиней напоминавший две чернильные кляксы на фоне светлых стен. Отец Брайт был в повседневной сутане, которую слегка разнообразили снежно-белые кружева на воротничке и манжетах. Графиня предпочла простое платье из черного бархата, которое ее портнихе пришлось срочно перешивать, поскольку благородная леди терпеть не могла мрачный цвет и располагала всего лишь одним траурным платьем, пошитым восемь лет назад по случаю кончины ее матери. Мрачные лица обоих, казалось, еще больше оттеняли черный цвет.

– Пригласите их, сэр Пьер, – спокойным тоном попросила графиня.

Сэр Пьер широко раскрыл двери перед тремя мужчинами. Один из них был одет так, как подобает благородному человеку, его спутники были облачены в ливреи двора герцога Нормандского.

Высокий и темноволосый джентльмен, склонив тонкое и симпатичное лицо, представился, произнося слова англофренча с заметным английским акцентом:

– Лорд Дарси, главный следователь его высочества герцога по уголовным делам, к вашим услугам, миледи.

– Рада знакомству, лорд Дарси, – ответила графиня. – А это наш викарий, отец Брайт.

– Ваш покорный слуга, преподобный сэр, – произнес следователь, после чего представил обоих своих спутников: ученого вида седеющего мужчину в пенсне с золотой оправой, доктора Пейтели, хирургевта, потом коренастого и краснолицего улыбчивого мастера Шона О’Лохлэнна, мага.

Как только прозвучало его имя, мастер Шон извлек из портпледа переплетенный в кожу документ и передал его священнику:

– Моя лицензия, преподобный отец.

Викарий взял документ и раскрыл его. Обычное разрешение, подписанное архиепископом Руанским и скрепленное его печатью. За выполнением этого закона следили строго: ни один чародей не имел права практиковать без позволения церкви, каковое выдавалось только после тщательной проверки ортодоксальности его методов.

– Все в порядке, мастер Шон, – проговорил священник, возвращая документ. Полноватый и невысокий чародей с поклоном принял свою лицензию и тут же убрал ее в сумку.

Лорд Дарси уже достал записную книжку.

– Как бы это ни было неприятно, нам все же придется уточнить некоторые факты. – Обратившись к своим записям, он посмотрел на сэра Пьера. – Как я понимаю, именно вы обнаружили тело?

– Совершенно верно, ваша светлость.

– Как давно это произошло?

Сэр Пьер посмотрел на наручные часы, стрелки которых показывали пятьдесят пять минут десятого.

– Неполных три часа назад, ваша светлость.

– А точнее?

– Я постучал в дверь покоев милорда ровно в семь и вошел по прошествии одной или двух минут, в семь ноль одну или две минуты.

– Почему вы так точно знаете время?

– Милорд граф, – произнес сэр Пьер с некоторой чопорностью, – требовал от меня четкой пунктуальности, и у меня выработалась привычка постоянно сверяться с часами.

– Понятно. Очень хорошо. И что же вы сделали потом?

Сэр Пьер коротко изложил последовательность своих действий.

– Итак, дверь в покои не была заперта? – спросил лорд Дарси. – И вы не ожидали застать ее запертой?

– Да, сэр. Как и все семнадцать последних лет.

– Неужели? – осведомился лорд Дарси, вежливо приподняв одну бровь.

– В семь утра дверь всегда бывала открыта, ваша светлость. Милорд граф вставал ровно в шесть и отпирал дверь в свои покои еще до семи.

– То есть на ночь он ее все-таки запирал?

– Да, сэр.

Лорд Дарси что-то записал с задумчивым видом, затем перешел к следующему вопросу:

– Уходя, вы заперли за собой дверь?

– Совершенно верно, ваша светлость.

– И с тех пор дверь никто не отпирал?