– Мне Вова звонил, – говорит о моём отце. – Просил с тобой насчёт Оли поговорить, – хмурится, ему эта тема не близка. – Мама твоя очень уж породниться желает с Шаровыми. Они со Снежей уже давно всё решили, а ты тут выкрутасы устраиваешь, – откидывается назад в рабочем кресле, прикрывает глаза. Говорит с улыбкой, она выдаёт его отношение к планам моей матери.

Наши с Олей родители знакомы много лет, ещё с первого года «отношений». Мамы нашли общий язык сразу, летают отдыхать вместе, обсуждают при этом преимущественно нас. Строят планы на будущее.

Мама отца накрутила, чтоб он тоже «за» воссоединение был. По их словам, «токсичных» отношений не бывает, просто мы трудились над ними недостаточно. Понять, какого черта я в двадцать лет должен трудиться над тянущими меня вниз отношениями, не могу, тем более теперь, когда знаю, что может быть легко и приятно.

– Считай, что поговорил, – сажусь напротив родственника.

Он усмехается, глаза приоткрывает.

– Не пойму, чего они от тебя хотят. На меня можешь рассчитывать, – крутит в руках ручку, периодически постукивая ею по столу. – Когда будет та самая, необходимая, ты поймешь, Стёп. Заменять не советую. Чувствуешь, что не едет – толкать не стоит.

– Ты хоть раз чувствовал, ту самую? – Интересно. Реально. Не помню, чтоб он страдал хоть по одной из бывших жен. Уходить в запой от расстройства – не Лёхина тема.

– Было с одной, – говорит предельно серьёзно, на лбу складка залегла.

Смотрю с интересом, мол, ну и как? Что дальше было?

– Она взглядов моих не разделяла, – дядя всем своим видом дает понять, что не особо говорить на эту тему хочет.

– И ты не настоял? На тебя не похоже, – в рабочих моментах он прет на пролом, в делах семейных тоже на нём всё держится.

Они с папой оказались противоположностями.

– Так вышло. Очень жалею, мелкий. Учись лучше на моих ошибках.

Глава 10

Елена

Сижу в машине и пытаюсь дышать ровнее. Слишком много всего разом свалилось. Держать себя в руках становится проблематично. Решила сразу домой не подниматься, чтоб негатив не нести. Думала успокоюсь и пойду.

Черт дернул новостную ленту открыть в телефоне. На основании запросов поисковик достаточно точно подбирает события. Первая из предложенных светских новостей имеет заголовок «Олег Чарский замечен в компании шикарной дамы на набережной Сочи».

Даме, судя по фотографии, и двадцати пяти лет нет, по поводу шикарности сомнений не возникает, ноги от ушек, попка – орешек, лица не видно: со спины снимали.

Неприятно. Так можно охарактеризовать мои чувства, хотя повод для обид явно отсутствует. Сама ведь решила: не захотела к нему в Москву переезжать. Меня тут всё устраивало, а выходит – «ни себе ни людям».

Крышку подлокотника открываю, достаю шоколадную конфету: они хранятся тут именно для таких случаев. Ударная сила серотонина против плохого настроения. Ну и на случай, если сахар упадет, всё-таки возраст.

Пузырьки карамельной начинки во рту лопаются. Ужасные, как по мне ощущения, но другие Агатка вынесла подчистую. Ей, в отличие от меня, можно есть сладкое в любых количествах. С детства была худенькая, каждое ребрышко проглядывалось. У знакомых глаза на лоб лезли, когда видели, как она по три котлеты в рот запихивала, одну за одной, оставаясь при этом тоненькой, едва не прозрачной.

Улыбка сама по себе появляется. При любых сомнительных обстоятельствах воспоминания из детства дочки настроение поднимают. Один из основных плюсов материнства.

Кладу руку поверх живота, к моему великому счастью, небольшого. Пресса как у дочки нет, но жир тоже отсутствует. Если бы у нас с Олегом тогда получилось, вернее, у меня бы выносить получилось… Возможно, моё решение было бы иным. Я так хотела знака от вселенной. Он и поступил, к сожалению – печальный.

Связь у нас осталась космическая, как иначе объяснить поступающее от него сообщение:

«Я тут недалеко от тебя, на фестиваль прилетел. Всего 300 км. Заехать?»

Делаю скриншот заголовков новостной ленты. Подписываю:

«Да, уже знаю», – отправляю ему. Его вопрос сознательно игнорирую.

Ответ тут же приходит:

«Б***. *** журналисты подпольные. Не верь им».

«Мне-то какая разница?» – набираю, и только потом задумываюсь, есть ли она реально? Или просто в меланхоличный момент залетело?

«Давай увидимся. Я очень соскучился», – в конце грустный смайлик. Он всегда был милым и ранимым.

Тут же кадры воображение подбирает из памяти – грустный Олег. Апогей был, когда он ко мне в больницу приехал. Прилетел. Больше трех лет прошло, а помню прекрасно тот день.

Память – вещь поистине волшебная, утром я утюг выключить забыла, при этом спустя годы я помню, как Олег плачущим выглядит.

«Можем поужинать где-нибудь вместе».

«Завтра», – отправляю вдогонку, но не успеваю.

«Сегодня в 8. Я за тобой заеду», – за полтора часа триста километров, это лихо даже для него, значит, уже не в Сочи.

Можно поупираться рогом, мол, сегодня не могу, устала, но почему-то не хочется.

«Договорились».

Развеюсь.

Последний раз в свет выходила в Анапе. Так себе поездочка вышла.

Поднимаюсь домой, еле плетусь, настроение слегка улучшается. Для меня всегда было важно мочь себя контролировать при общении с дочкой. Дети не виноваты в нашем плохом настроении, в трудностях на работе. В моем детстве у мамы не получалось взять себя в руки, она на мне частенько срывалась, если на работе подчиненные её заводили.

Когда жили с мамой, я порой приходила настолько уставшей, что сил не оставалось ни на что, она добавляла градуса, по итогу мы с Агатой цеплялись. Нравоучения на тему «не доводи бабушку» без слез не заканчивались. После возвращения к себе в Краснодар… Не помню даже, когда мы в последний раз с ребенком ругались.

Захожу в квартиру, с порога понимаю, что Агата занимается, современная ритмичная музыка её выдаёт. Одна из комнат отведена под тренировочный зал, по большей части для неё, но если мне совсем лень идти в спортзал, то могу порастягиваться дома, всем необходимым уголок оснащен.

– Гат, я дома, – сообщаю громко.

Ноги гудят, присаживаюсь на банкетку в прихожей. Разуюсь, и точно идти никуда больше не захочется.

По натуре я вообще не тот человек, который любит наряжаться. Мне не хочется на себе взгляды ловить, я их даже не замечаю. Но когда-то давно из просмотренного видео мне хорошо запомнилось – дочки берут пример с матерей, и если хочешь чего-то от ребенка, то должна сама поступать так же.

Почти в тридцать лет пришлось меняться, стала за собой следить ответственнее: никаких пучков, про хождение абсолютно ненакрашенной тоже забыла, растянутую одежду ношу только по «праздникам».

Первые полгода трудно было, дальше втянулась, зато Агата – девочка-девочка. Даже в оверсайз она выглядит милейшим образом.

– Мам, ты рано. Есть будешь? Я блинчики испекла, мясом начинила. Сегодня в универе была, план занятий взяла, о зачетах договорилась. И рульку копченую купила. Сваришь суп гороховый? – слишком много информации за десять секунд получаю от дочки.

– Суп? Ты хочешь суп?

Агата ручки на груди в просящем жесте складывает.

– Очень хочу! За сырками зашла. А там рулька эта несчастная, – вздыхает малышка. – Поняла, что жить без неё не смогу.

– Мне с тобой груш постоянно хотелось. Рулька, так рулька. Только уже на завтра перенесем. Ты как себя чувствуешь?

– Сейчас сил полна. До обеда мутило, недолго, – отчитывается, стоя с ровненькой спинкой.

– Стёпа звонил?

Мнется немного, глаза опускает.

– Я его не разблокировала ещё, – вздыхаем с ней вместе.

Можно нравоучение выдать, но я помню себя: эмоции долбят так, что с самоконтролем прощаешься. Не важно, что глупо. Ты это и сам понимаешь. Туда-сюда в черный список абонент летает. Я, даже будучи старше неё, так делала. От осинки…

– Малыш, то, что он с тобой поговорить пытается, уже хорошо. Значит ему не всё равно.

– Она у него в квартире была! Голая! Может они вообще, —опомнившись, ребёнок мой рот рукой закрывает.

– Понимаю тебя, что такое «больно», я знаю, но, если ему не расскажешь, хуже будет только тебе и ему, – подхожу и кладу руку на живот, совершенно плоский ещё. – Сейчас цветочки, когда родится, настанет настоящее «тяжело». Постоянно хочется рядом кого-то иметь, чтоб помогли. Позаботились. Когда Дина была в декрете я с ней постоянно дома оставалась, чтоб ей грустно не было и одиноко. Андрей на работе постоянно пропадал. И с тобой я буду, но это другое, мой зай, – обнимаю крепко детеныша своего. Гладить её – целая мука. Под пальцами косточки чувствуются.

– У тебя карма такая, от детей страдать, – произносит глупость, протяжно всхлипнув.

Сестра мне двумя своими беременностями нервишки пощекотала, конечно. Везде приходилось с племянником таскаться. И с дочкой тяжело бывало. Но страданиями это не назвать.

– Не утрируй, – смеюсь ей в волосы, уткнулась мне в шею и рыдает. – Агат, сейчас легче будет, чем после тридцати, к примеру. Иногда не стоит ждать, когда деньги появятся, когда на ноги встанешь – потом уже может быть поздно. По многим причинам. Раз так вышло, значит вовремя именно сейчас. Тем более ты не знаешь точку зрения Стёпы.

В какой-то момент, достигнув высот, можно просто не смочь. Хотя и очень хочется.

– Он Олю любит, всегда её любил. Её одну. А я повелась. Дура! —очень много воды из её глаз вытекает, смоет к черту весь мой настрой.

– На меня посмотри, – уже не сюсюкаюсь, сейчас не сработает. – Не надо решать за кого-то. Он уже мальчик большой, смог сделать ребенка – сможет и решение сам принять. Не решай за него. И жизнь облегчать ему тоже не надо. Люди привыкают по легкому пути идти. Не стоит, Агат. Ты свою жизнь полностью меняешь. Сможет и он измениться – при желании.

– А если я задеревенею, – глаза, похожие на мои, только напротив, расширяются в ужасе. – Даже если быстро восстановлюсь. Больше полугода пройдет. Мышцы забьются.

Да уж, это важно, пока что. А потом будет: хоть бы сильно не срыгивал, твердый животик, частые колики, спать не уложишь, кушать хочет – не хочет.

– Тебе это в первой? – спрашиваю.

Отрицательно головой качает.

Как она плакала, когда её в девять лет тянули во все стороны… Мне уши себе отрезать хотелось. С содроганием вспоминаю то время.

– Давай решать проблемы по мере их поступления? – в нос целую, Агата сквозь слезы морщится. – Задеревенеешь – решим. Может ты вообще решишь на очное перевестись, – таю надежду.

Ну, а вдруг? Против танцев ничего не имею, если что.

Теперь открыто смеется детка моя.

– Спасибо тебе, – оглядывает мокрые пятна на моей блузке. – Прости.

– Мелочи это, – отмахиваюсь, проходя в ванную, руки надо помыть. – Ты дома одна сможешь побыть пару часов?

– Олег приехал? – на пальчики поднимается, вытягивается в струнку довольная.

– Настолько предсказуемо?

– Нет, я просто в ленте фото его видела. Он рядом. Не может к тебе не заехать. На эту девку даже не смотрел! – сама наивность. Несколько лет ни на кого не смотрел, скажи мне ещё. – Мам, я очень жалею, что тогда против была, – в отражении ловлю её пристальный взгляд. – Сейчас понимаю, как тебе плохо было. Я эгоистка. Испугалась, что у вас родится ребенок, и я тебе не нужна стану. Поэтому и сказала, что в Москву не хочу переезжать. Прости меня.

Беру полотенце для рук, капли промакиваю, как только справляюсь – оборачиваюсь.

– Агат, во-первых, ты мне всегда будешь нужна. Больше, чем кто-либо. Никто этого не изменит. Во-вторых, я сама решила не переезжать, расстаться, ты в этом не виновата. Так было надо. В тот момент так было лучше, для всех. Поэтому очень тебя прошу, не грузись. Я хоть раз тебе говорила, что из-за тебя что-то пошло не так?

Никогда не говорила, она подтверждает.

– В том, что мы не справляемся, дети не виноваты.