То, чем интересовался дед, казалось мне скучным старьем. Даже для коллекционера это барахло, по моим представлениям, никак не могло представлять никакого интереса. Конечно, мне и в голову не приходило, что люди собирают что угодно и готовы потратить колоссальные деньги на какую-то фигульку, какую обычный человек будет хранить разве что в старой коробке в дальнем углу гаража.

Признаться, и сейчас, по прошествии лет, покупки деда Власия никак не объяснить коллекционированием в обычном понимании этого слова.

Так что мои интересы и дедовы совсем не совпадали.

Но если он заговаривал с продавцом о той или иной вещице, я слушал разинув рот. Ничем не примечательная дверная ручка вдруг обретала совсем новый смысл, становилась чем-то бо́льшим, чем элемент фурнитуры.

Например, так я в первый раз узнал, как через дверную скобу умывают от сглаза. Двое обычных взрослых мужчин абсолютно мимоходом, не заостряя внимания, оценили удобство дверной ручки именно в этом контексте.

Ключевую воду ножиком перекрестить, через скобу двери полить в ладонь, по лицу водой из ладони провести три раза и за порог отворенной входной двери стряхнуть, проговорив: «Бесовье, откуда пришло, туда и иди!»

Тогда же как бы между прочим дед Власий рассказал, что нельзя давать похлопывать себя по плечу и спине незнакомому или потенциально нехорошему человеку. Так обычно людей и портят. В смысле порчу наводят.

Вот старуха, про которую нехорошие слухи ходили, беременную молодую соседку приобняла, по голове погладила, будто ласково. А у той как прихватило, так и до больницы не довезли. У ребенка пальцы рук, уши да затылок порча съела.

Я после этого рассказа вылупился на деда Власия в полном обалдении и ужасе, а тот как ни в чем не бывало продолжил, что, мол, когда знающий начинает с пострадавшим работать, то, если знахаря начинает одолевать рвота, это порча наведена, а если зевота, то сглазили.

Под сильным впечатлением потом у мамы переспросил, знает ли она о таком вот. Она даже не удивилась, что я задаю подобные вопросы. Да, сказала, меня твоя бабушка тоже через дверную скобу умывала как-то, у нее глазливая начальница была, черноротая. Постоянно лаялась, каждому находила, что гадкое сказать.

– И ты в это веришь? – спросил я.

Мама пожала плечами, ни секунды не задумываясь, рассмеялась и показала маленькую английскую булавку, приколотую вниз головкой на изнанку воротника своей блузки:

– Верю не верю, а пусть будет! Никто не пристанет.

И снова рассмеялась.

Молодой мужчина, сверкая в веселой улыбке золотым зубом, продавал чугунный утюг, из тех, что нагреваются жаром положенных внутрь углей, и пару чугунных навесных замков, разомкнутых, но без ключей.

– А это хочешь – сундук с богатством запирай, а хочешь – жену, смотря что тебе дороже! – балагурил он. – А что ключа нет, так это даже надежнее!

Золотой зуб и некоторая чернявость продавца делали его похожим на цыгана.

Я вспомнил случай с маминой подругой юности Алевтиной, про который не раз слышал в мамином пересказе. Рассказывая, мама всегда делала упор на то, что это история про воров и мошенников. Я бы так и считал, если бы не одна деталь, о которой вспомнил гораздо позже, хотя слышал про случай с Алевтиной не один раз.

Навесной замок

С Алевтиной никогда не случалось ничего странного. Если и бывали неприятности, то как у всех, как у любого человека. И причины понятны, и последствия. Звезд с неба не хватала, но неглупая, осторожная, постепенно шла к своей цели, рассчитывая в основном на себя, а не на волю случая. В приметы если и верила, то тоже – как все. Постучать по дереву, присесть перед дальней дорогой, вернувшись с полдороги, посмотреться в зеркало – вот это вот всё.

* * *

Алевтина работала в одной частной коммерческой фирме, где зарплату выдавали с учетом месячной прибыли, поэтому сумма была когда поменьше, когда побольше – как шла торговля. В тот раз было из разряда побольше, и Алевтина по дороге домой решила со всеми своими наличными зайти в торговый центр – просто посмотреть на дорогие товары, так сказать, прицениться, зная, что вот прямо сейчас имеет возможность купить почти любую приглянувшуюся пару туфель, или сумку, или платье. Что-то одно, но дорогое и прямо сейчас. Тешила свое самолюбие, так сказать.

Видимо, такой у Алевтины был говорящий вид («У меня есть деньги!»), а может, потому, что заходила она только в дорогие магазины, или потому, что в популярном и престижном торговом центре в тот вечер было до странного мало народу, привлекла она внимание некой женщины средних лет, тоже одиноко шатавшейся в поисках неизвестно чего. Налаченная пергидрольная по моде того времени челка, да еще с химической завивкой, сразу напомнила Алевтине ее знакомую с работы, Ленку из бухгалтерии. Неизвестно, почему именно Ленку, поскольку и сама Алевтина такую челку носила, да и я тогда тоже старательно поливала себя лаком, чтобы волосы не просто были уложены, а колом стояли, как обои!

Потом Алевтина еще говорила про что-то неуловимо цыганское во внешности незнакомой женщины. Возможно, это и была цыганка, а может быть, и нет. Я допускаю, что Алевтинино воображение постфактум дорисовало цыганский внешний вид. Ведь я видела Лену, и она даже отдаленно на цыганку не походила. Как это можно одновременно быть Леной и цыганкой – неизвестно.

В общем, эта женщина, эта «Ленка из бухгалтерии», подошла к Алевтине и спросила что-то очень обыденное, вроде где выход из этого торгового центра. Или сколько времени. Самый банальный, не внушающий опасений вопрос.

Алевтина, находясь в приподнятом настроении, остановилась и из вежливости не только ответила, но и рукой показала. Отчего же не помочь человеку с такой знакомой внешностью!

Всё. Сама того не зная, она уже попалась. Дальше было все как в тумане.

Что говорила эта похожая на Ленку из бухгалтерии женщина, слышалось очень смутно, как будто на заднем плане, как сквозь толщу воды, через вату. Что-то про порчу.

– А какая же ты красивая! Молоденькая. А умрешь скоро. Жалко-то как! Вот же замок на тебе амбарный висит на шее! Повесили, не пожалели. Я тебе могу помочь. Я тебе помогу. Хочешь? Да? Умрешь. Повесили замок на шею тебе, красавица. Хочешь, сниму? Хочешь? Да?

На грудь, на шею давило, в ушах шумело. Алевтина, не отдавая отчета своим действиям, достала кошелек, открыла его и позволила этой чужой незнакомой женщине забрать у себя все деньги, всю зарплату и те купюры, которые были там раньше. Все свои деньги.

Хотя этой «Ленке из бухгалтерии» нужна была всего одна купюра. Крупная. Порча-то сильная, тяжелая.

Вот поддельная Ленка из бухгалтерии пересчитала пачку денег, которую достала из Алевтининого кошелька, выбрала одну крупную купюру. Из пачки Алевтининых зарплатных денег, которая уже была в чужих руках.

Уже были не Алевтинины деньги, не Алевтинина зарплата. Ей теперь принадлежала только страшная тяжесть. Амбарный замок.

Не прекращая говорить, говорить, говорить, женщина вдруг дернула у Алевтины прядь волос. Было очень больно – вырвала целый клок! Но сквозь туман, как во сне, Алевтина не смогла даже вскрикнуть.

Женщина завернула в крупную купюру (ею Алевтина собиралась заплатить за квартиру) вырванные волосы, сложила квадратиком, зажала в правой руке, а пальцем левой ткнула девушке в лоб. Длинным ногтем, покрытым ярким красным, но уже облупившимся лаком, под которым видна была траурная каемка (вот уж точно не как у Ленки из бухгалтерии). Потом женщина развернулась и спокойно пошла прочь. Будто не произошло ничего.

И никого рядом не оказалось, кто был бы свидетелем, кто мог привести в чувство Алевтину хотя бы простым вопросом, простым окриком и тем самым остановить морок. Ведь в дорогом торговом центре в тот вечер было совсем мало желающих потратить честно (или не очень честно) заработанные деньги на такие невероятно дорогостоящие товары.

А Алевтина осталась стоять на месте. Без денег. С пятном на лбу, прямо посередине. С болью на месте вырванной пряди волос.

Когда похожая на Ленку из бухгалтерии женщина отошла на приличное расстояние, Алевтину резко отпустило. Как ледяной водой окатило. Или как будто она вынырнула на поверхность из удушающей толщи воды. Но она не побежала за воровкой, не закричала. Сил вообще не осталось. Алевтина просто упала там, где стояла. Навесной замок перевесил, утянул на пол. Из глаз каким-то нескончаемым потоком хлынули горячие слезы. Но ей было все равно.

Все кончено. Все кончено.

Это общеизвестный факт, что после подобных происшествий жертва ощущает настолько сильную слабость, что даже теряет сознание, будто вместе с ценностями и деньгами у нее забрали жизненные силы. К слову, после обычного гипноза такой негативной реакции не наблюдается. А тут все существо буквально криком кричит, что случилась беда.

Почти теряя сознание, Алевтина внезапно услышала резкий, яростный мужской голос. Кто-то ругался, забористо матерился, но не на нее. Алевтину резко поставили на ноги, негрубо встряхнули, усадили на какую-то тумбу. Она даже смогла удержать равновесие и не повалиться набок. Сфокусировавшись, увидела очень четко мир вокруг. Обычный, привычный мир. И тогда разглядела незнакомого мужчину, одетого просто, тоже очень обычно. Прохожего. Обычного человека, который, матеря на чем свет стоит, притащил прямо к Алевтине ту самую воровку и теперь, схватив ее за плечи, тряс и рычал:

– Отдала, что взяла!

И выглядящая как цыганка женщина, которая теперь, при ближайшем рассмотрении, почему-то совсем не была похожа на Ленку из бухгалтерии, да и на цыганку тоже, – просто какая-то пергидрольная тетка средних лет с налаченной челкой и в черной куртке, – безропотно отдала всю пачку денег, ту самую, которую вытащила из Алевтининого кошелька. Отдала мужчине. И квадратик из крупной денежной купюры с вырванной прядью Алевтининых волос отдала.

А потом как припустила, очень-очень быстро и совершенно бесшумно. Будто не было ее. И как ухитрилась скрыться в полупустом торговом центре, затеряться там, где и народу-то не имелось?

Незнакомый спаситель взял руку Алевтины, положил в ее ладонь купюры и прядь ее волос, загнул ей пальцы в кулак, чтобы ничего не упало, не разлетелось. И лоб ей потер.

И амбарный замок наконец-то упал с шеи. Алевтине даже показалось, что на самом деле упал и при соприкосновении с полом глухо брякнул.

– Домой иди. Можешь?

Алевтина кивнула.

Мужчина остался стоять там же, у тумбы, смотрел, как она уходит. Когда она во второй раз обернулась, то его уже не было. Хотя там и спрятаться совершенно негде. Пропал, как та женщина.

Алевтина, конечно, не пошла в милицию, но не пошла и домой – было невыносимо страшно остаться одной. Пришла ко мне. Сидела за столом на кухне, держала обеими ладонями кружку с кипятком, даже не обжигаясь, тряслась и плакала. На ночь тоже у меня осталась. Деньги мы пересчитали – все купюры оказались на месте. А прядь волос в унитаз смыли – это же как бы проточная вода. Говорят, чтобы никто не нанес урон через волосы, надо их в воду бросать.

Следующим утром мы вместе с Алевтиной зашли к ней домой, она убрала (спрятала, куда – я специально не стала смотреть) деньги, оставив в кошельке самую малость, на проезд и обед, и до работы я ее проводила, благо нам по дороге было.

Алевтина жалела, что даже не поблагодарила своего спасителя. Понятно, что в сумеречном состоянии была, но все же. Хоть бы спасибо сказала. Теперь-то как его найдешь: внешность самая обычная, таких тысячи. Появился ниоткуда, спас и пропал.

Мы долго обсуждали это происшествие. Если бы не случайный добрый человек, осталась бы Алевтина на бобах.