…Возвращались из дворца уже хорошо за полдень. Войцеховичу, на пиру перебравшему медовухи, вместо лошади подали небольшую открытую карету, которую здесь называли возком. Слуги застелили возок мягким ковром и набросали подушек, так что немолодой стихийник устроился со всем удобством и вскоре уснул. Грегору тоже предложили возок, но он, едва представив, как трясет карету на неровной карлонской мостовой, наотрез отказался. Зато лорд Ставор тоже предпочитал верховую езду и по дороге любезно рассказал о некоторых традициях карлонского двора.

Оказывается, титул Друга Карлонии и вправду был довольно почетен. Он означал, что Грегору позволяется первым заговаривать с королем, не дожидаясь прямо обращенного к нему вопроса или приказа, писать его величеству без посредников, пользоваться многими другими привилегиями, а главное – купить в Карлонии дом или поместье, не будучи карлонским подданным!

– Немалая честь вам оказана, князь, – учтиво сообщил Ставор, пока они неторопливо ехали по залитым солнцем столичным улицам. – Меня вот, к примеру, его величество таковой до сих пор не удостоил, а вас при первой же встрече одарил.

– Его величество был очень милостив, – согласился Грегор, подумав, что поместье в Карлонии ему решительно ни к чему, но если придется часто приезжать сюда по делам Ордена, то собственный дом это и вправду удобно. – Признаться, я удивлен такому благоволению.

– К чему же удивляться? – чуть приподнял брови влашский некромант. – Заслуги ваши широко известны, а если вы своему королю столь верно и славно послужили, значит, человек вы поистине достойный и короне Карлонии тоже немалую пользу принести можете. Если пожелаете, конечно! Его величество Якуб славится щедростью и упорно собирает у своего трона всех, кто готов служить великой Карлонии.

– Но я не из числа его слуг, – возразил Грегор. – Я урожденный дворянин Дорвенанта и подданный короля Аластора.

«Короля, которому ты не нужен, – возникло в мыслях само собой. – Которому, если быть откровенным, ты глубоко противен. Ты напоминаешь ему о родном отце, имя которого при дворе покрыто непристойным и неблагодарным забвением. И о позоре, пережитом в юности, который он якобы простил, но разве мог забыть на самом деле? Ты хотел спасти Дорвенант ценой его жизни и едва не преуспел. И ты, наконец, неудобный супруг женщины, которую он хотел бы видеть то ли своей любовницей, то ли доверенной наперсницей, а ты мешаешь ему в этом… Неудивительно, что при дворе короля Аластора тебе, так много сделавшему для Дорвенанта, не положено даже тени радушия, которым готов одарить гостя король Якуб – ни за что, просто из надежды, что ты, возможно, окажешь услугу будущей Карлонской академии. Конечно, ведь ты же не итлиец, всегда готовый развлекать короля и бегать по его поручениям, словно паж! Ты не строишь ему неприличных фонтанов, не делишь с ним продажных девок, не варишь ему шамьет… Ну и зачем ты ему нужен?! Только для того, чтобы в очередной раз оскорбить? Забрать у тебя сына и жену, опозорив род Бастельеро?!»

– Жизнь переменчива. – Лорд Ставор пожал плечами и, обернувшись, глянул на эскорт Грегора, дисциплинированно держащийся в нескольких шагах позади. – Иногда люди рождаются в одной стране, но счастье и благоденствие находят в другой. Вон молодой Майсенеш родился карлонцем, но дал присягу королю Аластору и, кажется, вполне доволен своей судьбой. А этот юноша, который построил забавный фонтан… Он, кажется, итлиец? Я слышал, его величество Аластор вообще благоволит южанам? Его ближайший советник то ли из Фраганы, то ли из Арлезы…

– Его личный фехтмейстер, – сухо уточнил Грегор. – Бывший фраганский офицер.

«А Роверстан – наполовину арлезиец, – опять непрошено всплыло в памяти. – И вправду, сплошные южане! Разве что канцлер с командором пока что из Трех Дюжин, но как знать, надолго ли?»

– Наверное, очень достойные люди, раз попали в такую милость, – с равнодушной учтивостью отозвался Ставор, даже не подозревая, с какой безжалостной точностью каждое его слово ранит Грегора. – Его величество Аластор вырос в простоте, вот и соратников подбирает себе под стать, невзирая на древность рода и заслуги предков. Опять же, молодость, пылкость! Сами знаете, как оно бывает, кажется, что старики ничего-то не смыслят, незачем и совета у них спрашивать. – Ставор усмехнулся с неожиданным добродушием, и его суровое темное лицо словно осветилось изнутри. – Я вот своих сыновей учу-учу, чтобы слушали старших, а они ведь тоже, бывает, брыкаются, словно жеребята! Простите, князь, не знаю, сколько у вас детей…

– Только сын, – с удивившей его самого тоской ответил Грегор. – Всего полгода как родился… – И добавил, намеренно и с огромным удовольствием отбросив ненавистные имена: – Стефан Малкольм…

– Штефан? Доброе имя! – обрадовался лорд Ставор, лишь чуть-чуть исказив правильное произношение. – У нас так тоже детей называют! А что один, так не беда, какие ваши годы, князь! Сыновей непременно нужно много иметь! А то ведь не дай боги, как у короля Малкольма вышло, пусть ему тепло будет в Садах. Было трое, а остался один…

«И тот бастард, – молча продолжил Грегор. – Единственный, не знавший отца… Разве мог Малкольм предположить, что его корона достанется не принцу, а… конюху?! „Вырос в простоте“? Ставор удивительно деликатен в суждениях! В навозе – было бы куда точнее! Ничего удивительного, что в ближайших друзьях у него наемник-итлиец, у которого чести и гордости… как у кота под хвостом!»

Внезапно заболела голова, Грегор поморщился и потер лоб свободной от повода рукой. Определенно, третий кубок медовухи был все-таки лишним… Пьется это странное вино легко и приятно, а потом тело тяжелеет, мысли же вроде бы остаются ясными, но несутся вскачь, обгоняя одна другую, а из глубин души поднимается все, что скрывал даже от самого себя. Давние обиды, накопившаяся злость, болезненная застарелая тоска по какой-то другой жизни, светлой и теплой, полной любви, которую не придется покупать или вымаливать…

Неужели он не заслужил простого человеческого счастья? Уважения окружающих, почтения в собственной семье? Вот как Ставор, который тоже некромант, Избранный, аристократ… Решительно во всем подобный Грегору, ничуть не лучше! Но у него есть верные друзья – тот же Войцехович. Дети… И если он говорит о них с такой радостью, значит, его дети этого достойны! Он станет одним из основателей Карлонской академии, оставив свое имя навсегда известным каждому, кто будет в ней учиться… Это ли не прекрасная судьба, достойная и правильная? И почему?! Почему все это досталось не Грегору?! Вместо темного ледяного дома, где его никто не ждет? Вместо коллег по Ордену, которые его предали? Как и жена, и отец…

– Я смотрю, вы устали, князь, – прервал его мысли сочувственный голос Ставора. – Признаться, и сам сплошные пиры не люблю. Ничего, скоро делом займемся! Я вас о многом расспросить хотел, что нашего искусства касается. Мы, Ставоры, больше по кладбищенскому мастерству, а вы, говорят, проклятийник знатный?

– Да, смею надеяться, – отозвался Грегор, искренне благодарный за перемену темы. – Меня учил дед, а он был мастером проклятий. Но у нас в роду имелись некроманты и других направлений. Ритуалисты, мастера призраков… Сам я больше всего практиковал проклятия, но в обоих аспектах, и наложение, и снятие…

Говорить о некромантии с глубоко образованным и понимающим собеседником было удивительно приятно, а интерес лорда Ставора вызывал в Грегоре нечто давно забытое и очень дорогое. Пожалуй, так его слушали Вороны, когда… Впрочем, неважно. В Карлонии будут адепты, способные по достоинству оценить уникальное мастерство наставника!..

«Чужие адепты, – напомнил он себе, сам удивившись этой простой и правильной, но отчего-то нехорошо царапнувшей мысли. – Ученики лорда Ставора и других мастеров, которых ты даже не знаешь! А тебя ждет Орден и твоя собственная Академия. Но твоя ли? И нужен ли ты ей?..»

Он снова потер ноющие виски и на этот раз решил твердо, что больше не позволит себе ни единого кубка этой Барготом придуманной медовухи. Глупо тратить время и без того короткого визита на хмельное забытье и нелепую жалость к самому себе, у него здесь найдется множество более интересных и достойных дел!

* * *

Несмотря на разговор со Ставором, во двор поместья Войцеховича Грегор въезжал уставшим и раздраженным. Тяжелое одурение от хмельного напитка и сытной еды никуда не делось, голову ломило болью, а перед глазами плавали темные мошки. Однако стоило конюхам подбежать, чтобы помочь господам спешиться, Грегор вскинулся, не поверив собственным глазам. Среди прислуги оказалось умертвие!

Сбросив усталость, Грегор изумленно вгляделся в нежить, бегло проверил ауру и внешние признаки. Смерть насильственная, но никаких повреждений, то ли яд, то ли проклятие… Умертвие смотрело мимо него равнодушно и тупо, кинуться не пыталось, а значит, с ним умело поработали. Да и вообще позаботились, надо признать. Высокий плечистый мужчина лет двадцати пяти, черноволосый и смуглый, был чисто вымыт, аккуратно причесан и одет в яркий, как у всех здешних жителей, наряд, разве что не расшитый золотом и без фазаньих перьев, зато с неизменно красными сапогами. Он даже прижизненную смазливость сохранил! Свежее, значит, умертвие, недавно поднятое.

Будь сознание Грегора не так затуманено, он швырнул бы в нежить Могильной Плитой раньше, чем присмотрелся, но теперь это показалось неуместным. Раз умертвие свободно ходит по двору, значит, хозяевам поместья виднее… А через несколько мгновений он увидел, как спешившийся Ставор небрежно швырнул умертвию поводья своего коня.

– Так это ваше?! – с облегчением выдохнул Грегор. – Но позвольте узнать: зачем?!

– Практикуюсь, – равнодушно пожал плечами влашский некромант и кивнул на умертвие не без некоторого самодовольства. – Хорош, а? Третий месяц по моей воле гуляет, ни пятнышка, ни запаха! Я его свежей кровью кормлю, ее на скотном дворе всегда вдоволь.

– Прекрасная работа, – уважительно подтвердил Грегор и осмотрел умертвие еще раз, внимательнее. – Отчего он умер? Проклятие? Погодите-ка… «Темный огонь»?

– Острый взгляд у вас, князь, – так же довольно подтвердил Ставор. – Оно самое. Покойник этот, изволите знать, при жизни себе изрядно лишнего позволил. За дочерью моей ухаживал, Радославой. Да что ухаживал, то не беда, по ней много кто сохнет. Плохо, что отказов не понимал. Первый раз ему Радка сказала, что не люб он ей, потом второй… А после третьего раза его за живое взяло, наболтал своим дружкам-приятелям, что дочь князя Ставора его полюбила, да так, что из юбки выпрыгнуть готова, только отца боится. Ну, тут уж я не стерпел…

– Вас… можно понять, – отозвался Грегор, продолжая разглядывать получившуюся нежить, которая так и держала поводья коня. – Порочить репутацию девицы – отвратительный поступок! Но погодите… Так он дворянин?! А как же его семья? Неужели она не возмутилась?

– Родные-то? Еще как! Самому королю писали, жаловались, – усмехнулся Ставор. – А что король? Неужели он мне запретит честь дочери защищать? Или княжна Ставор – порченая девка, чтоб о ней грязным языком болтать? Что я этого поганца убил – так в своем праве был. А что посмертием его распорядился, это другим наука. Хочет семья его забрать и похоронить как положено – пусть забирают. Отдам, если поклонятся мне так, чтобы я простил и смилостивился. А не смогут или не захотят, будет их сынок служить мне, пока не сгниет. Но я и скелет к чему-нибудь приспособлю.

Он поднял руку и повел пальцами – нежить послушно дернулась, повинуясь незримой связи. Взгляд умертвия, в котором не отражалось ни тени мысли или чувства, был устремлен куда-то вдаль. Кукла, пустая оболочка. Душа, разумеется, давно в Садах, но тело ходит и повинуется воле некроманта, служа отвратительным и ужасным напоминанием, что не стоит оскорблять Избранного Претемной Госпожи.

На миг Грегор представил, что сотворил бы подобное в Дорвенанте с кем-то из собственных врагов. Немыслимо! Весь Орден встал бы на дыбы, как норовистый конь, начались бы вопли о достоинстве мага, о милосердии, приличиях… «А вот Стефан Черный Глаз оценил бы… – мелькнула мысль. – И даже сказал бы, что убить за оскорбление всего одного человека – довольно милостиво. Ведь кто-то воспитал этого болвана способным оскорбить благородную девушку?..»