– Поднимись ко мне в комнату, пожалуйста, – очень вежливо, с достоинством, попросила я. А что? Мне же по титулу положено оставаться леди в любой ситуации.

   Обстановка за обедом напоминала сцену из тех плохеньких детективов, которые никогда не задерживаются в домашних библиотеках. В отсутствие родителей я заняла место во главе стола, чтобы иметь возможность надзирать за братьями, ну и еще, конечно, потому что мне до сих пор мерещился легкий куриный аромат. Если запах не мнимый – насмешек не оберешься. Не осталось никаких сомнений в том, что курица попала ко мне в комнату не случайно. Да и убийца, тьфу, виновный находится в этой столовой, господа!

   И я была почти уверена, что знаю, кто это. Но получить доказательства все же считала не лишним.

   Итак, начнем по порядку. Николас – старший среди братьев. Все зовут его Ласом. Дело в том, что в дни своей молодости наши родители наивно мечтали ограничиться всего двумя детьми. Поэтому имена Николетта и Николас представлялись им верхом изобретательности. Со временем, когда семья росла и не думала останавливаться, такие имена старших детей стали казаться как минимум странными. Звать меня Леттой у родителей не вышло, потому что к тому моменту я уже проявляла твердость (если не сказать упертость) характера, зато Лас сносил сокращенное обращение безропотно. Эта его безропотность порой выводила меня из себя. Он делал то, что ему говорили, но никогда ничего не предлагал сам. Так что кандидатура старшего из братьев не подходила даже на место сообщника злосчастной курицы, не то что на роль злоумышленника-организатора.

   С Иваром вы уже познакомились – этот скорее будет проповедовать куриным яйцам, чем нарушит заповеди церкви ради шутки над сестрой.

   Ефим, как ни странно, тоже появился на обеде, причем с самым мрачным видом. Наверное, зазноба прогнала: сейчас время уборки урожая, и даже у самой кокетливой дочки земледельца нет ни одной свободной секунды, чтобы миловаться с праздным хозяйским сынком. Проделки с курицей ему определенно были под силу и по характеру. Не хватало мотива.

   Следующий по возрасту Михей – вечный человек-поиск. Что он искал? Ну не знаю, наверное, смысл жизни или призвание, во всяком случае, что-то масштабное. А пока он этого масштабного не нашел, с какой-то маниакальностью копировал с других их увлечения и характеры. Один день он мог корпеть над святыми книгами с Иваром, на следующий под уговоры Ефима бежал в село прыгать с селянками через костер, а потом зависал в кабинете приказчика, решив попробовать себя в сельском хозяйстве. Михеем были испробованы десятки профессий, но все они, от самых распространенных до крайне экзотических для сына младшего лорда (вроде трубочиста) – в результате оказались отвергнуты. В общем, Михей мог запустить ко мне курицу только в том случае, если его науськал кто-то другой.

   Оська – мой фаворит в этой гонке. Я с подозрением глядела, как он орудовал ложкой, но на лице сорванца не проскочило ни одной эмоции, способной оправдать мои подозрения. Держать себя в руках – первый признак высококлассного хулигана. Уж поверьте мне – я знаю толк в проказах.

   Предпоследнего из моих братьев и самого младшего из присутствующих сейчас за столом назвали в честь древнего поэта и барда Еремом, и, вероятно, в качестве протеста против такого имени или в насмешку над ним мальчишка отказывался разговаривать со своей семьей. Нет, мы знали, что в свои шесть лет он умел говорить и даже читать, а уж числа в уме складывал с такой быстротой, что ставил в тупик нанятого учителя, но вот общаться с нами гений не желал – полагал, что это ниже его достоинства. Правда иногда, в особенно напряженные или абсурдные моменты, ронял короткие фразы, но такие, что лучше бы и дальше молчал. Старшие братья утверждали, будто этот ребенок просто считает родственников недостаточно развитыми для того, чтобы с нами разговаривать.

   Ерем поймал на себе мой изучающий взгляд и впервые за несколько дней удостоил домашних своим словом:

– Ешь – остынет.

   Я смущенно закашлялась и принялась за еду. Похоже, теряю позиции старшинства.

   Все шестеро молчали, как будто и не догадывались о происшествии перед обедом. Стучали ложки. Оська так хлюпал, поглощая суп, словно его не кормили как минимум месяц. Ивар бормотал что-то себе под нос в перерывах между пережевыванием пищи. Старая нянька вообще задремала в своем углу. Тишина стояла такая, что слышно было, как урчит в животе у слуги. Неужели им нечего мне рассказать и нечего спросить после такой долгой разлуки? Будем долбить этот лед отчуждения:

– Лас, ты отвезешь меня на осенний бал?

– Я думал, ты и носа из дома не высунешь, – вклинился Ефим, поборовший наконец свою хмурость.

– Это еще почему?

– Ты же прошлась по соседям, теперь знаешь, что за слухи о тебе ходят в округе.

– Да что за слухи-то?! – Я опустила ложку на стол с такой силой, что все шестеро подпрыгнули.

– Ефим, не потворствуй злу в этом мире, – затянул Ивар. – Репутация женщины так хрупка, что каждое неосторожное слово…

– Занудство тоже зло, – уже второй раз за день буркнул Ерем и снова углубился в свой суп. Проснулась старая нянька и заботливо вытерла малышу испачканную в сметане щеку.

   Ивар замолк.

– Кто-нибудь расскажет наконец, что за сплетни распускают обо мне в округе?

   Ответом было еще более выразительное молчание, чем то, с которым я решила бороться до начала разговора. Не удивлюсь, если скоро при встрече со мной соседи начнут переходить на другую сторону дороги.

– Я с удовольствием отвез бы тебя на осенний бал, но теперь, после отъезда матушки, у нас нет экипажа, – сказал добродушный Лас, видимо почувствовав, что обстановка становится крайне неуютной.

– Мы же недавно купили еще один экипаж, – оживленно откликнулся Оська.

– Он не покрашен.

– А зачем его красить, он и так в хорошем состоянии? – Оптимизм и энтузиазм хулигана были крайне и крайне подозрительными.

   И поскольку на это предложение старшие братья ответили молчанием, я уже по выработавшейся привычке сразу после обеда пошла в сарай – проверить, как на самом деле обстоят дела.

   Начнем с хороших новостей. Экипаж там действительно стоял – этот факт уже сам по себе оказался достаточно отрадным. Более того, карета была на четырех колесах, не разваливалась от времени и даже (о ужас!) вполне прилично выглядела. Не знаю, с чего вдруг Лас решил, что тут нужна покраска. Черный лак даже по углам еще не успел облупиться.

   Я начала обходить имущество по кругу и, достигнув правой дверцы, наконец столкнулась с суровой реальностью. С этой стороны на черном боку красовались яркие золотые буквы «Тимофей и сыновья. Бюро ритуальных услуг», а ниже, помельче, серебряные «Легкий путь на небо». Вот вам яркий пример беспринципной изворотливости моей маменьки: данный экипаж наверняка куплен по до смешного низкой цене.

   Значит, не нужно перекрашивать, да? В страшном сне не могло привидеться, чтобы приехать в такой карете на бал да даже просто проехаться по окрестностям.

   Около входа кто-то захихикал. Я обернулась и конечно же увидела брызжущие радостью глаза Оськи.

– Доиграешься! Вместе поедем на этом чудном экипаже – будешь знать, – пригрозила я.

– А что тебе не нравится? Вещь в хорошем состоянии. – Мальчишка приблизился ко мне. – Мама так и сказала, когда Ефим вздумал ей возражать.

   Насмешник повернулся ко мне спиной, чтобы продемонстрировать, что дверцы экипажа открываются без скрипа. Тут-то я и заметила маленькое пестрое куриное перышко, которое застряло у него в волосах на затылке.

   Эх, Оська, Оська, не с той связался. Ты маленький и конечно же не помнишь, кто десять лет назад слыл главным возмутителем спокойствия в округе и чьи проказы иногда были настолько великолепны, что обсуждались потом в каждой гостиной. Дамы посмеивались и говорили: «Какой прелестный ребенок, такая сообразительность». Нет, сама я лично никогда ничего подобного не слышала. Но надеюсь, они говорили именно так, а не сочувствовали моей матушке, вздыхая, что ей приходится воспитывать ужасную егозу.

   Я порылась в одном из нераспакованных чемоданов и извлекла изящную бутылочку с длинным горлышком, обернутую для сохранности в несколько слоев бумаги. Откупорила и тут же перелила половину содержимого в вазочку для цветов на прикроватном столике. Да простит меня столичный парфюмер.

   Так, теперь экспедиция на кухню: надеюсь, там окажется то, что мне надо. Я долго стояла перед открытым сервантом, мучимая нелегким выбором между вареньем из жимолости и смородиновым сиропом. Потом все же решила, что ягоды будут выглядеть подозрительно, и выбрала сироп. Открыла банку и с помощью воронки перелила больше трети ее содержимого в свою бутыль, а затем хорошенько взболтала, чтобы жидкости внутри перемешались. Понюхала – сойдет. Вареньем, конечно, отдает, но не так чтобы слишком.

   Последний решающий этап: прокрасться в общую ванну и поставить бутылек на видное место. Никогда еще так не радовалась тому, что размер комнат в нашем доме не позволяет каждому принимать водные процедуры у себя и поэтому для них отвели отдельный чуланчик. Но хоть раз это неудобство должно было сослужить мне службу.

   На пороге я неожиданно столкнулась с Оськой, но вовремя собралась с мыслями.

– Смотри у меня, – погрозила пальцем. – Не вздумай лить мою пену от столичного парфюмера в свою ванну, я, между прочим, отдала за нее целый лад.

   Оська сделал большие невинные глаза и проскользнул мимо меня внутрь.

   И ведь нальет. И немало нальет, потому что разбавленная вдвое пена будет плохо пениться. Я села на подоконник в коридоре и стала ждать окончания его водных процедур. Ждать придется долго: Оська у нас как лягушонок, силком из воды не вытащишь, но ради такого торжества я подожду.

   Через полчаса за дверью послышались возмущенные восклицания, и я поняла, что мои труды увенчались успехом. Еще через пять минут наружу выскочил наспех одетый Оська и, увидев меня, сразу закричал:

– Как ты могла?! Это нечестно! – Он указывал на меня пальцем в сине-сиреневых разводах и смешно корчил такую же сине-сиреневую мордочку. – Даже больше тебе скажу, это… это… это подло! Вот!

   Эх, не думала, что он в воду вместе с лицом погружаться будет. Но, судя по всему, смородина у нас уродилась на славу.

– А запустить курицу ко мне в комнату – это, значит, милый комплимент сестре? – спокойно спросила я.

– Какую еще курицу? С чего ты взяла, что это я?

– От перьев надо было лучше чиститься.

   Он на секунду замолк, затем поморщился и снова осмотрел свою приобретшую новый оттенок кожу:

– Как же я на улицу выйду?

– У меня есть мыло, которое сможет это отмыть. – Придворные дамы «шутили» над своими соперницами так, что мне с моим сиропом впору быть канонизированной, но, к счастью, в ближайшей к дворцу дешевой лавке бакалейщика продавалось ядреное мыло, способное справиться не только с ягодным соком, но и с синькой.

   Оська с надеждой поднял на меня свои невыносимо выразительные глаза.

– Я тебе его дам, если ты мне пообещаешь слушаться…

– Обещаю! – поспешно крикнул он.

– …и в наказание за курицу закрасишь надпись на дверце нового экипажа, – продолжила я.

– Угу, угу, где мыло-то? – Мальчишка в нетерпении подергал меня за рукав.

   Вы бы поверили? Я – нет, но мыло все же отдала. Прилагательное «ядреное» использовалось к нему не для красного словца – этот химический брусочек драл кожу так, что умываться им можно было только в очень сложных обстоятельствах и под беспрестанное оханье. Откуда я это знала? Ой и не спрашивайте.