– Хватит, – просипела, подняв взгляд на свое изображение. Глаза огромные, рот перекошен, – соберись.

Она закрыла глаза и прикоснулась к своим линиям жизни. Они дрожали, то сокращаясь, то растягиваясь до предела, и Ника не могла их успокоить, свести в мирное русло. Для этого нужен был другой дар… Такой, как у Тианы.

– Пошла к черту, – ударила по воде, отправив целый ворох брызг в зеркало, схватила полотенце и, с остервенением растирая физиономию, вышла в комнату.

И тут же чужое присутствие полоснуло по нервам. Испуганно отняв тряпку от лица, она увидела кхассера, стоящего возле окна и задумчиво смотревшего куда-то вдаль.

Наверное, надо было что-то сказать, но язык намертво прилип к нёбу. Единственное, что она могла, это просто смотреть на его спину и медленно умирать, утопая в своей боли.

За что он так с ней? За то, что обманула? Отругал бы, посадил на хлеб-воду, выгнал обратно в сторожку к Нарве, но не вот так, отщипывая по чуть-чуть от раненого сердца.

– Ты хотела поговорить, – произнес, не оборачиваясь.

Ника едва смогла проглотить кусок льда, перехвативший горло. Поговорить? Да, хотела. Только кому теперь нужны ее слова о любви? Они тоже замерзли, покрылись коркой льда, и упали куда-то на дно. Так глубоко, что не достать. А самое главное, у нее не было желания их доставать.

– Хотела, – едва слышно. Силы внезапно схлынули, их хватало только ровно держаться на ногах, – вчера.

– Я не мог. У меня были важные дела.

– Понимаю.

Доминика зажмурилась. Конечно, важные дела. Сидеть до полуночи внизу и смеяться, разливая медовуху по кубкам, а потом… О том, чем он занимался потом, лучше не думать, потому что станет еще больнее.

– Так чего ты хотела?

– Это уже не имеет значения.

Он все-таки обернулся и хмуро уставился на нее:

– Зачем тогда настаивала?

Хотела нас спасти…

Сейчас спасать стало нечего. Даже если Брейр откажется от Тианы, уберет ее из Вейсмора и снова вернется к Доминике, как быть с собственным сердцем, в котором не только боль жила, но и гордость?! Требовавшая выгнать кхассера прямо сейчас и больше никогда в его сторону даже не смотреть.

– Это было вчера, Брейр.

– Что изменилось за одну ночь?

– Все.

Она понурила голову, не в силах выдержать пристального янтарного взгляда, который, словно кинжал, пронзал насквозь.

– Я жду пояснений.

– Нечего пояснять. Забудь.

– Ника, – сквозь зубы, – заканчивай со своими загадками. Сказала – и к стороне.

Как просто у него. Сказала и к стороне. Уничтожил и забыл.

– Нет никаких загадок, Брейр. Это действительно уже не имеет никакого смысла.

– Мне надо отлучиться на пару дней, и я не хочу думать о том, что опять ты утаила.

– Кажется, тебе теперь есть о ком думать и без меня? – не удержалась от горького сарказма.

Но Брейр словно и не заметил его, пропустил мимо ушей.

– Так что случилось?

Не отцепится ведь! Так и будет пытать вопросами, не понимая, как сильно мучит ее.

– Я просто хотела сказать, что рада твоему возвращению.

Кхассер нахмурился еще сильнее:

– Так сказала бы.

– Ты занят был. Я не хотела отвлекать. – Вернула ему его же слова. Ложь по кругу. Невыносимо. – Мне кажется, тебе пора. Наверняка и сегодня есть много дел, нуждающихся в твоем участии, так что не трать на меня свое драгоценное время.

– Как знаешь, – кхассер пожал плечами, будто ему было плевать, и ушел, так больше на нее и не взглянув.

А Ника осталась посреди комнаты, сжимая побелевшими пальцами влажное полотенце и пытаясь понять, как так вышло, что вместо разговора она сама выгнала его из своей комнаты.

Все правильно.

У него теперь есть Тиана, вот она пускай и признается ему в чувствах. А свои Доминика оставит себе. Пусть больно и хочется кричать раненой птицей, но ходить за ним не станет, и о чем-то умолять тоже. Она ведь тоже не девочка из деревни. Ее род богат и уважаем во всей Шатарии, сама она – Высшая, способная на многое. Ей и так досталось с тех пор, как оказалась в Андракисе. Унижаться еще больше? Пожалуй, нет. Осталось только придумать, как дальше жить в Вейсморе, который уже считала своим домом, и не умирать каждый раз при виде Брейра и его невесты.

Доминика забралась под одеяло, обхватила колени, притягивая их к животу, и закрыла глаза.

Так холодно. И некому согреть.

***

Кхассер покинул замок сразу после обеда. Оседлал вирту и на полном скаку вылетел за ворота, даже не подозревая, что его провожал грустный взгляд лаами. Она смотрела в окно, чувствуя, как душа снова начинает болеть от одной только мысли, что не увидит его. Не говорить о чувствах можно, но как спрятать их от самой себя, чтобы не цеплялись когтями и не мучили?

Сидеть у себя было невыносимо. Просторная комната внезапно показалась тюрьмой, каменным мешком, в котором нет воздуха. Поэтому Доминика собралась и отправилась в лес, но не к Нарве – даже старую травницу не хотелось видеть, – а в другую сторону.

Она долго шла по берегу реки, не замечая, что тропа давно закончилась. Обходила тихие заводи, перебиралась по поваленным деревьям через ручьи, прыгала по камням через притоки.

Зачем она туда шла – неизвестно. Просто позволяла ногам нести себя вперед, слушала природу, надеясь, что ее голос вытеснит из головы дурные мысли. И спустя несколько часов выбралась на каменистый отрог над водопадом. Река в этом месте становилась уже и злее. Темные потоки бурлили, разбрасывая белые шапки пены, и с ревом обрушивались вниз.

Подойдя к самому краю обрыва, Доминика покачнулась и охнула, тут же отпрянув назад.

Так высоко! И страшно…

Кипящая бездна внизу притягивала взгляд, будто душу в плен брала, не позволяя отвернуться. Но почему-то здесь, вдали от любопытных глаз, в окружении нетронутой природы становилось легче.

Ника стояла над пропастью и смотрела вдаль. Петляя среди желтеющего леса, темная лента реки уводила взгляд к горизонту. И казалось, что там, далеко, другая жизнь. Без ревности, обид и боли.

Там свобода.

***

Так странно было осознавать, что всего за пару дней Вейсмор потерял свою привлекательность и стал казаться чужим. Нет, Доминика по-прежнему приходила в восторг от суровой красоты природы и улыбалась людям, но сам замок теперь угнетал. Едва переступая его порог, она превращалась в маленького встревоженного ежа и бегом неслась к себе в комнату, моля богов только об одном: не столкнуться с другой Высшей.

Видеть ее не могла! Это кукольное личико и взгляд трепетной лани. Голос слышать не могла! Он казался шипением коварной змеи, подползавшей все ближе и ближе.

К счастью, все это время Доминике удавалось избегать встреч с Тианой. Та все чаще пропадала в своей комнате, спускаясь вниз лишь для приема пищи и изредка на прогулку во двор. И почему-то рядом с ней вечно сновала Берта. Доминика уже не единожды наблюдала из своего окна, как невеста кхассера неспешно вышагивает по двору, а за ней семенит Берта, угодливо отзываясь на каждый жест. То воды принесёт, то рыжую дворовую собачку Пенку отгонит, громко ругаясь и размахивая руками.

Налаживать контакты с жителями Вейсмора Тиана не спешила, держалась обособленно и, как казалось Нике, заносчиво. Может, ревность играла в Нике или желание очернить соперницу, но везде мерещился подвох.

Чтобы сократить возможность встреч, Доминика перестала показываться во дворе. Дни напролет пропадала в лазарете, распорядившись, чтобы ей, как и остальным лекарям, приносили еду туда, а в свободное время уходила за крепостные стены то в деревню, где помогала жителям, то в лес, который манил осенним убранством и щедрыми дарами.

Так и спасалась, с каждым днем все больше задумываясь о том, что дальше. Прятаться все время не выйдет, а жить тенью она не умела и не хотела.

– Ника! – Серхан появился внезапно.

Вот она одна в пустой палате лазарета, а вот он уже рядом, и светлый взгляд пылает решимостью.

– Что случилось?

– Одна из прачек опрокинула на себя чан с кипящим щелоком.

– Ох, – Доминика прижала ладонь к щеке, а потом метнулась к полке, где стояли лечебные зелья, – бедняга.

– Не доведут ее. Кричит, и кожа лохмотьями сползает.

– Не надо никуда вести! – уже выскакивая из комнаты, крикнула она. – Я сама приду.

О том, где находится пострадавшая, стало ясно еще до того, как Ника добралась до крыла прислуги. Полные страха и боли крики были слышны в половине замка.

***

– Умру я, – стонала пухлая Яра, разметавшись по лавке, – умираю.

– Тише, потерпи!

Вокруг нее метались другие служанки, больше мешая, чем помогая.

– А ну разошлись, – гаркнула на них Дарина, – мельтешите, как мошкара над болотом. Марш по своим делам!

– Но как же… – запротестовали встревоженные работницы.

– Нечем заняться? Так я мигом вам дел надаю – до ночи не разогнетесь.

Угроза подействовала, и девушки поспешно разбрелись по служебным помещениям.

– Ты, – Дарина указала на Берту, которая не успела сбежать, – останься. Помогать будешь.

– Почему я?

– Рот закрыла и подошла, – припечатала Дарина.

– Это противно, – Берта брезгливо сморщила нос, глядя, как кожа вздувается кровавыми пузырями, лопается и сочится сукровицей.

– Тоже мне фифа. Противно ей.

– У меня другие дела вообще-то

– Пока кхассер или его наместник не отдадут специального распоряжения, твои дела те, которые я тебе дам.

Спорить с Дариной себе дороже, поэтому Берта угрюмо насупилась и, не скрывая неприязни, смотрела на пострадавшую. Неумех всяких понабирают, а ей потом возись с ними!

***

К этому моменту Доминика добралась до них. Выскочила из-за угла, всклокоченная, запыхавшаяся. Только на миг позволила себе остановиться, чтобы перевести дыхание, и бросилась к Яре, которая от боли уже провалилась в беспамятство.

– Доминика! – Дарина умоляюще протянула руки. – Как хорошо, что пришла! У нас тут…

– Вижу, – Ника на ходу закатала рукава, – воду, уксус. Срочно!

– Что стоишь, как растяпа? – шикнула на Берту Дарина. – Слышишь, что госпожа сказала!

– Да какая она гос…

– Я высеку тебя, если не пошевелишься! – Дарина даже слушать не стала ее причитания, только грозно кулак под нос сунула. – Пошла!

Берта сердито развернулась так, что юбки вокруг ног взметнулись, и побежала за водой.

– Мы обмыли ее.

– Мало. Одежду снять надо.

– Приварилась местами. Страшно трогать.

– Надо! Иначе сколько бы ни лечила, разъест заново, – Ника начала расстёгивать пуговки на лифе. Пальцы жгло и щипало, приходилось саму себя подлечивать, а заодно и Дарине, стягивающей обувь, помогать.

– Не снимем. Нож давай.

Доминика распорола платье от груди до низа, следом разрезала нижнюю сорочку, и только после этого им удалось полностью раздеть Яру.

– Где вода?!

– Берта! – взревела Дарина. – Шевели своей тощей задницей, лентяйка!

– Да иду я, иду, – пыхтела та, волоча два ведра воды и бутылку с уксусом под подмышкой. – Фу, она голая!

Ника выхватила у нее одно ведро, плеснула туда немного уксуса и содержимое лечебной склянки, и окатила Яру с ног до головы. На ранах зашипело и запенилось, и Яра сквозь беспамятство глухо стонала.

Ника подождала минуту и окатила чистой водой, смывая гашеный щелок. И только после этого приложила обе руки к чистому месту на боку, ухватила мерцающие нити и рванула что есть мочи, вытаскивая прачку из подступавшей темноты.

Сердце, которое уже хотело сдаться, сократилось и принялось разгонять кровь по телу. Раны затягивались на глазах, кожа теряла бордовый окрас и восстанавливалась, и даже прокушенные до крови губы стали мягкими и гладкими.

– Все, – Ника отняла от девушки руки.

Яра распласталась на лавке. Ее рука безвольно свешивалась, а дыхание было глубоким и размеренным. Спала.