Дверь легко поддалась. И пластуны, преодолев, какой-то сволочью сооружённый порог, оказались в помещении. Только на этом приключения не закончились, а начались. Провода от телеграфного аппарата были отрезаны. Не дураки японо-китайцы, в чём Иван Яковлевич уже сегодня не раз убеждался.

«Недураки» поняли, очевидно, зачем позли русские и предприняли неподготовленную атаку. Побежало к вокзалу человек пятьдесят. На этот раз не цепью, а используя все заранее подготовленные из шпал и щебёнки укрытия. Против обычных солдат РККА наверняка бы сработало, но тут огонь вели двадцать снайперов, пара минут и у супостатов на пятьдесят человек меньше, а у диверсантов поубавилось патронов.

Брехт, приняв на вооружение своего батальона тогда карабин Арисака, позаимствовал у японцев ещё и замечательный поясной ремень с двумя подсумками на тридцать патронов каждый. Потом ещё разгрузку ввёл, в кармашках которой было распределено ещё пятьдесят патронов, ну и пять в самой винтовке, так что на каждого снайпера на начало боя приходилось сто пятнадцать патронов. За эти три с половиной атаки и захват самого здания половина запасов ушла. И видно без дураков было, что во взводе снайпера вся площадь перед вокзалом и сам перрон просто завалены труппами и китайцев и японцев. Сотни две с приличным гаком.

– Что там, Иван Фёдорович, сможете починить? – убедившись, что кроме шальных пуль им больше ничего не угрожает, повернулся к телеграфисту Брехт.

– Мне бы нож. Нужно провода зачистить. – Из-под стола откликнулся Долгунов.

Иван Яковлевич протянул ему нож и осмотрел аппарат. Рулона с бумагой не было. Да и чёрт с ним. Они не получать депешу сюда ползли, а крик о помощи отправить. Пока телеграфист зачищал провода, Брехт в первый раз задумался, а кого вызывать. Блюхеру позвонить?

Стоп. А может телефон работает? Нет. Он может и работает, но его в каморке телеграфиста просто не было. Там где он раньше висел на стене, только пятно с другой краской осталось. «Недураки» сняли. Из телеграфной можно было ещё попасть в его бывший кабинет. Пригибаясь, почти на коленках, Брехт добрался до кабинета по маленькому коридорчику. Там был полный разгром. Ну, да диверсанты зачищали же вокзал когда захватили. Телефон был. Тот самый, который и оставил приемнику. Только в него угодила пуля или даже несколько пуль. Он валялся под столом и был разбит на кусочки, а трубка вообще сломалась. Две половинки на проводе болталось. Покрутил их Брехт, прислушался. Нет, не хочет работать. Проверил тогда ещё и бухгалтерию. Там телефона не было. Пришлось возвращаться.

– Получается? – вернулся Иван Яковлевич в кабинетик-каморку телеграфиста.

– Нет. Иван Яковлевич. Тут отрезан кусок провода. Нужно соединить. Кусок провода нужен в метр длинной.

– Нож. Телефонный подойдёт?

– Да, конечно, – пенсне замотались вверх – вниз.

Пришлось ползти назад в свой бывший кабинет, обрезать провод. Японцы стреляли просто с остервенением. Опять и пулемёт подключили. Пули влетали в окна и выбивали щепки из стен, а бывало, и попадали в остатки стекла в окнах, и тогда Брехта засыпало осколками острыми. Один даже в щёку впился, расцарапав её до крови. А ещё весь пол был этими осколками засыпан. Прорезал штанину на коленке и даже дальше, кожу содрал, тоже кровавое пятно на зелени штанов выступило.

– Держите.

– Сейчас, одну минутку! – получилось чуть дольше, но получилось. Зажужжали катушки, и застрекотал ключ в умелых руках Долгунова.

– Вызывайте Забайкальск. Пусть передадут по всей ветке приказ ускорить продвижение состава с полком имени Сталина.

– Понятно, – ключ принялся ещё быстрее морзянку выбивать, – закончил. Сейчас на приём переключу.

Запищало через минуту, Брехт уже отчаялся, думал, напрасно тут корячились.

– Есть. Передают, что получили.

– Хорошо!

– Тащ полковник, атакуют! – чуть не в ухо закричал один из бойцов.

– Иван Фёдорович, лежите на полу и не вздумайте подниматься, под стол заползите.

Брехт выглянул одним глазом в окно. К вокзалу пригибаясь и используя преграду прикрываемые огнём с дальних позиций пробирались японцы, другие мундиры. Цвет такой противно-жёлто-серо-зелёный. Не меньше сотни.

Нда. Тяжела она шапка Мономаха. Тьфу. Причём тут шапка. А вот дожидаться помощи и впрямь будет тяжко.

Событие четырнадцатое

Прибегает как-то Петька к Чапаеву и кричит: «Василий Иванович. Там пакет от Голубого Члена посыльный доставил!»

Чапаев: «Петька! Сколько раз говорить? Фамилия БЛЮХЕР, с английского языка не переводится».

Дверь была с порогом. А ещё, и Иван Яковлевич это сразу вспомнил, она была оборудована для прохода туда здорового рыжего вокзально-общественного кота Лукомора. В двери снизу был пропилен вход для этого разбойника, регулярно снабжающего бухгалтерию мышами. Попадались, время от времени, и набольшие суслики. Даже птичек, бывало, приносил заботливый котяра глупым людям, что сами себе мышек добыть не могли. Сейчас дыра в двери была неумело забита внахлёст дощечкой. Легко сбив её прикладом карабина, Брехт плюхнулся на пол и высунул Арисаку из квадратного пропила. Обзор был так себе. Только нахрен он нужен тот обзор, если и на том пяточке, что был на виду, поспешали к вокзалу полтора десятка японцев.

Аккуратно. Патронов-то кот наплакал. Затаив дыхание, Брехт выцелил офицера. Бах. И нет его. Упал на только начавшую зеленеть травку. Напрасно японская мамаша ждёт сына домой. Бах. Рядом лёг отдохнуть ещё один офицер. По зданию вокзала от дальних укреплений продолжал строчить пулемёт, и кроме него видны были и японцы, стреляющие из винтовок. Те были опаснее. Они мешали снайперам, запертым в зале ожидания, вести прицельный огонь. Расстояние метров двести. Но вот пулемётчик, скорее всего второй номер, которые эти кассеты вставляет, приподнялся, чтобы заменить ящик с патронами. Бах. Низко. Пулю к земле притянуло. Брехт всё же не самый меткий стрелок в полку, такие уникумы встречаются, что белку не в глаз, а в задницу застрелят в прыжке. Полковник попал вместо головы в живот пулемётчику. Получилось даже лучше. В японском пулемётном расчёте три человека. Вот тот, который командир и корректировщик и сунулся к катающемуся по земле товарищу, перекусившему свинцом. Бах. Этого пуля продырявила совсем кособоко. Косоруко. Попала в предплечье, и он свалился рядом с неуспокоившимся товарищем. Совсем хорошо, от бруствера со шпалами отделился офицер, виден был красный контрпогон. Бах. Мимо. Бах. Куда-то попал. Свалился. К офицеру опять кто-то ломанулся. Бах. Всё. Обойма кончилась. Минус четыре.

И в это время дверь распахнулась. На пороге со штыками направленными на, только начавшего подниматься Брехта, возникло двое японцев. Блин блинский увлёкся охотой. Повезло в одном. Арисака так и осталась, просунутой в кошачье отверстие, и когда один из японцев дёрнул дверь сильнее, то несильно пусть, но ударил прикладом винтовки брехтовской второму японцу по ногам. Отвлёкся, вскрикнув товарищ, и дал возможность Ивану Яковлевичу вынуть из открытой кобуры Кольт и выстрелить в него. Бабах. Блин. Громко. Страшная вещь этот М1911. Японца снесло. Второй японец. выстрелил. Брехту обожгло бедро, но рассматривать рану времени не было. Бабах. И второго японца вынесло в открытую дверь. Брехт перекатом ушёл в сторону стола и вовремя, прямо там, где он только лежал, пуля выбила щепку из пола. Бабах. Невидимый раньше японец возник в проёме двери. Ну, да как возник, так и исчез. Пуля сорок пятого калибра или 11,43×23 мм – это вам не кот начхал. Это целый слон чихнул.

Дверь по-прежнему была открыта, но больше в неё никто не вбегал. Можно было и оглядеться. Долгунов, прикрыв голову руками, лежал под столом. Уже хорошо. Жив. Шевелится. Двое диверсантов сидели под окном и перезаряжали карабина. У Лёхи на руке левой расплывалось уже большое чёрно-красное пятно. Плохо. Но не смертельно. Так, теперь на ногу взгляд. Ёкарный бабай. Так можно и от потери крови умереть. И начинала боль волнами накатывать. Вытащив индивидуальный пакет, Иван Яковлевич соорудил себе повязку повыше раны и саму рану перемотал прямо по штанине бриджей, некогда стриптизом заниматься.

– Что там? – окликнул бойцов, те за это время очередные пять патронов сожгли и вновь сели перезаряжать. Надо будет подумать об усовершенствовании Арисаки. Магазин бы, хотя на десять патрон. Чего раньше не подумал. У него оружейников больше чем в Туле и все умней. Самых умных специально сажали.

– Отходят. Отбились, тащ полковник. Только я последнюю обойму вставил, – как-то лихо-весело откликнулся Леха. Как фамилия, смешная какая-то? Точно – Западловский.

– Отставить пальбу. Беречь патроны. Западловский, давай сюда, перевяжу.

– Так вы сами ранены, тащ полковник. Нужно штаны снять и перевязать по-настоящему, неуклюже на коленях подполз раненый Лёха.

– Не бывать такому, что полковник РККА перед японцами без штанов бегал, – попробовал пошутить Брехт. С трудом получилось. Ногу жгло огнём. Серьёзно ранили. Чёрт. Так ведь и заражение может начаться. Потом гангрена, потом ампутация. Есть плюсы. Инвалида, наверное, не расстреляют через год, когда в армии чистка начнётся.

Плюнул Иван Яковлевич на боль в ноге, разрезал ножом гимнастёрку на диверсанте и, осмотрев рану, решил, что жить будет. Перевязал. Красноармеец кривился, но молчал. А вот самому выть хотелось. И завыл бы, но в это время на столе застрекотал телеграф. Долго стрекотал. Все сидели затаив дыхание, вслушиваясь в точки и тире. Вот, Брехт точно не различал, которая из попискиваний точка, а которое тире. Нет слуха. В смысле не Паганини. Как с таким слухом песни Высоцкого перепевать. Неправильный он попаданец.

Замолк музыкальный аппарат.

– Не томите, Иван Фёдорович, что там? – поторопил поправляющего пенсне телеграфиста.

– Если коротко, то всё плохо. – Кашлянув, сообщил Долгунов.

– Мать их. А поподробнее.

– В Забайкальске будут через три часа. Посоветовали держаться. В плен не сдаваться. Подпись – армейский комиссар 2-го ранга Аронштам.

– Лазарь Наумович! Хороший совет. Пока разгрузятся, пока эти шесть километров проедут. Танки, небось, ждать будут. Часов пять. Нет. Следующая атака будет последней. Как ни прискорбно это звучит, – Иван Яковлевич подполз к ножке стола и опёрся о неё спиной. Затем аккуратно вытянул раненую правую ногу и достал из кобуры Кольт.

– А мне пистолет дадите? – как сквозь вату донеслось из-под стола.

– Нет, Иван Фёдорович. У нас не бойцы слабое звено, а патроны. В этом взводе все Ворошиловские стрелки. Пусть уж они стреляют. А это так. Когда сюда басурмане ворвутся… Жизнь подороже отдать. – Хотя, никому её отдавать Ивану Яковлевичу и не хотелось. Самому нужна.

Событие пятнадцатое

– Давай сверим часы.

– Давай. У меня – за 9 тысяч баксов.

– А у меня – за 10 тысяч баксов. Твои отстают.

Есть такая штука хитрая – клепсидра. Часики такие водяные. Видел в какой-то передаче про древних греков Иван Яковлевич. Или про римлян? Не суть. Капают капельки и переполняют хреновину. Не было. Часов у Брехта не было. Потерял. Утром же были. Полз, скорее всего, когда по перрону в эту комнату и потерял. Сунул сейчас руку в карман, а брегета от Карла Фаберже нет. Прямо обидно. Их в мире не лишку. Гордился раритетом и берёг. Сломались, так нашёл во Владивостоке лучшего мастера. А тот отказался, типа, не на это я пойтить никак не могу. Не по мне девайс. Не осилю. Боязно. Пришлось опять через Трилиссера добывать из лагеря часового мастера и забирать к себе в военный городок. А по освобождению. Направить его в новую артель Дворжецкого по производству часов наручных из запчастей, присылаемых из САСШ.