В прошлый раз, когда отмечали день рождения капитана Суарес, я прикидывалась недавно нанятой стюардессой. Поваренком не притворишься, своих Генриетта нанимает только лично и знает каждого в лицо. В ее царстве все строго. Но, боюсь, после того случая она и к каждому незнакомому стюарду будет слишком подозрительно присматриваться… в общем, на этот раз пришлось изобретать что-то новенькое.

Поэтому для начала я выкрала пса.

Ну, то есть… позаимствовала, конечно. Ненадолго.

О собаках я очень мало что знаю, честно говоря. Как-то… не доводилось сталкиваться. Раньше я вообще всегда думала, что собаки – это такие почти разумные существа, которые понимают каждое слово и слушаются людей беспрекословно. И еще охраняют хозяев и их имущество. Ну, как это бывает в кино.

Но однажды у нас была в первом классе пассажирка, которая путешествовала вместе с крохотной лохматой собачкой. Животинку она все время носила с собой под мышкой – даже на обед в кают-компанию. А как только хозяйка эту зверушку отпускала, та немедленно сбегала и забивалась в какую-нибудь щель. Потом стюарды толпами бегали по кораблю и ловили собачку, пока пассажирка билась в истерике и вслух воображала всякие ужасы, которые могут с ее любимцем случиться.

Причем любимец тем временем оправдывал ожидания и всеми силами пытался самоубиться – например, забравшись в машинное. Надо сказать, команда под конец того рейса искренне желала псу удачи в этом благородном деле. Особенно после того как он от ужаса наделал лужу под реактором.

Тогда я начала догадываться, что в кино о собаках чего-то не договаривают.

В этом рейсе у нас тоже была собака – рыжий спаниель, которого привела с собой веселая семья, взявшая каюту во втором классе. Его хозяин – точно такой же рыжий ребенок – с топотом бегал со своим псом по коридорам, бросая ему игрушки, и шума они вдвоем производили больше, чем удалось бы целому десятку взрослых людей, скандалящих друг с другом.

А вот на обеды и ужины эта семья своего Чака не брала – оставляла в каюте. Чем я и воспользовалась.

Забраться в каюту, открыв дверь универсальным ключом и предварительно кое-что подправив в режиме камер наблюдения, труда не составило. Благо коридор был пуст. Впрочем, на всякий случай я нарядилась механиком – мало ли что могло в каюте забарахлить!

Звать собаку не пришлось. Чак кинулся мне навстречу с радостным лаем и, подпрыгнув, тут же поставил передние ноги мне на бедро, вывесив язык.

В том, что Чак не кусается, я убедилась заранее – к нему мог подойти и погладить кто угодно. Я огляделась и тут же обнаружила на полке искомое – ту самую игрушку, которую кидал для Чака его хозяин. Собственно, это был короткий кусок толстого каната с завязанными по обоим концам крупными узлами – почему-то грязно-розового цвета. Выглядела игрушка изрядно потрепанной.

Уцепив игрушку и подняв повыше, я продемонстрировала ее Чаку. Пес тут же радостно заплясал, подпрыгивая на месте.

– Хороший песик! – пробормотала я и, дразняще покачав игрушкой, шагнула в коридор спиной вперед. Пес пробкой вылетел следом за мной.

Теперь самая рискованная часть плана: несколько метров по коридору до ближайшей технической переборки, за которой можно будет спрятаться от всех лишних глаз.

Мне, как и почти всегда, везло: в коридоре мы с Чаком никого не встретили. А задвинув за собой переборку, я выдохнула: все! Теперь можно почти не переживать. Технические переходы – такое место, куда посторонние не заглядывают, а пробраться по ним можно куда угодно на корабле. Конечно, здесь ходят техники, когда случается какая-то поломка или во время плановых поверок. Но я привычно проверила весь путь своего следования – заявок отсюда не поступало, так что вечно занятому техперсоналу здесь делать нечего.

Одна беда с этими переходами: уж очень они узкие. Я-то крупными габаритами не отличаюсь. Чак вообще-то тоже. Но, как оказалось, даже не очень большой, но очень активной собаке нужен простор. Первым делом, радостно забежав в туннель, пес попытался в нем развернуться – и грохнулся о стену с гулким бухающим звуком.

Я нервно оглянулась. Я-то привыкла ходить здесь одна – а я умею делать это практически бесшумно, не привлекая ничьего внимания к подозрительным шорохам. И тут пес оглушительно гавкнул! Эхо побежало куда-то вдаль.

– Тихо! Спокойно, Чак, – прошипела я сквозь зубы и помахала игрушкой.

Спокойно Чак не желал. И тут же, клацнув зубами, радостно подпрыгнул, вращая хвостом – чтобы вписаться в стену на этот раз в полете.

– Твою ж! Вперед! Вперед, Чак! Давай, за мной, вот так… да как хозяин тебя еще не прибил!

Пока добрались до камбуза, я прокляла свою идею множество раз. В следующий раз буду красть кота! Или нет… добуду на станции мышь! Вот, мышь – идеально, ее можно вообще принести в кармане. Даже знать не хочу, как звучит и на что похож собачий лай, многократно искаженный блуждающим эхом и доносящийся из-за стен…

Разумеется, открыто выходить из-за панели в стене камбуза при всем честном народе я не собиралась. Поэтому мы с псом забрались в систему воздуховода – несколько вентиляционных решеток находились на уровне пола за духовыми шкафами. Вообще-то современные духовки снаружи практически не нагреваются, но по технике безопасности на корабле их все равно полагалось размещать перед вентиляцией – причем с расстоянием от стены не менее сорока сантиметров. Идеальное место, чтобы пробраться на камбуз никем не замеченной – кто же станет заглядывать за плиты, когда и так дел по горло!

Решетку я себе расшатала давно. Лаз небольшой, мне только-только протиснуться. Главное, делать это бесшумно! И почему я не догадалась заранее замотать тряпкой рот пса? И заодно лапы! Кто же знал, что собаки так цокают по полу когтями!

Впрочем, кажется, когда мы завернули в лаз, Чак решил, что это какая-то новая игра – и покорно пополз за мной следом.

За плитами я выбиралась особенно осторожно. Стоит кому-то обратить внимание на шорох и заглянуть сюда – и все годы моей маскировки пойдут прахом.

Чаку на маскировку было плевать. Поэтому из вентиляции он выбрался, вывесив из пасти язык и стуча по полу хвостом. К счастью, на камбузе сейчас стоял такой гам, что этого никто не услышал. Я осторожно выглянула из-за плиты и убедилась, что все традиционно носятся, как ужаленные.

Так, теперь главное – не дожидаться, когда он гавкнет!

Поэтому я молча показала Чаку его игрушку и, высунув из-за плиты только руку, размахнулась – и резко запустила веревочку с узелками по полу на другой конец камбуза.

Вжаться в стенку я едва успела – лохматая рыжая молния едва не вынесла меня из моего укрытия под аплодисменты благодарной публики. Пес радостно рванул за игрушкой, которую ему наконец-то кинули, на скаку развевая ушами и вывешенным языком.

Раздался удар, как будто что-то упало, чей-то вопль, вскрик, а потом – душераздирающий, на грани ультразвука – визг.

Я даже выглянула из своего укрытия – благо все смотрели сейчас совсем в другую сторону.

Визжала Генриетта. Кто бы мог подумать, что она так умеет! Высокий звук совершенно не сочетался с крупной дородной фигурой и всем ее обликом. На лице нашей поварихи был написан совершенно инфернальный ужас.

Надо сказать, во владениях Генриетты все всегда было буквально стерильно. На корабле, по-моему, никто даже не знает, блондинка она или брюнетка – никто и никогда не видел нашего шеф-кока без плотной белоснежной поварской шапочки. В точно таких же щеголяли все без исключения поварята и кухонные рабочие. Ни один волосок не может упасть на территории камбуза. Мыли и чистили здесь все по нескольку раз в день – так что на камбузе можно было хоть с пола есть, по-моему.

И тут – совершенно антисанитарная лохматая собака, собравшая на себя всю пыль из вентиляции! И даже без шапочки!

В общем, ужас Генриетты понять было можно. В целом. Но Чак, конечно, не понял. Он, споткнувшись, замер, чуть-чуть не добежав до своей цели, и обернулся на визгунью.

И этого мгновения хватило, чтобы его ноздрей достили ароматы, не замеченные сразу из-за обилия впечатлений и азарта погони за игрушкой. Чак догадался, наконец, что попал-то он в рай! Какую-то пару секунд он осмыслял открывшиеся восхитительные перспективы, распахнув от восторга пасть. В уголке его рта тут же повисла крупная капля слюны.

А вот Генриетта, напротив, захлопнула рот, клацнув зубами. И остановившимся взглядом расширенных глаз в абсолютной тишине следила, как вязкая капля, повисев и набухнув, наконец пала на пол.

Чак, забыв об игрушке и не обращая больше внимания ни на кого из людей, рванул к ближайшему раздаточному столу и высоко подпрыгнул, на лету хватая зубами с ближайшей тарелки кусок мясного стейка.

Генриетта, наконец отмерев, набрала в легкие побольше воздуха и зарычала раненым зверем.

– У-у-у-брррррррать!

Стюарды, рабочие и поварята разом кинулись ловить собаку, сталкиваясь лбами и больше мешая друг другу, чем помогая. Однако Чак, обрадовавшийся очередной игре, ловко проскальзывал у всех под ногами, забирался под столы и успевал время от времени сделать меткий прыжок, чтобы ухватить еще что-нибудь вкусненькое. Стейки и бифштексы исчезали в его пасти мгновенно.

…А вот на столы с десертами тем временем никто не обращал внимания. Все были слишком заняты на другом конце камбуза. Я же знала, в какую сторону запускать песика.

Впрочем, наглеть и долго выбирать времени, конечно, не было. Поэтому я, выскочив из-за плит и пригибаясь, торопливо ухватила какой-то узкий короб и побросала в него несколько эклеров. У стола с меренгами на мгновение приостановилась – рулеты еще не разрезали, и они лежали пока тремя длинными соблазнительными колбасками. Недолго думая, я высунулась из-под стола и смахнула в свой короб один из рулетов целиком. Пришлось, правда, его слегка завернуть и помять… ничего, я на него не любоваться буду!

А вот теперь – ходу! Я торопливо нырнула назад за плиты, а оттуда – в вентиляцию, толкая перед собой короб. И старательно прикрыла выход решеткой, не забыв защелкнуть крепления.

О Чаке я не беспокоилась: уж с корабля его не выгонят. Поймают и вернут хозяевам. Расследование покажет, что те оставляли собаку в каюте и как она оказалась на камбузе – непонятно, а значит, и предъявить им нечего. Всего лишь еще один таинственный инцидент на борту  «Принцессы», в котором никто не виноват. А пес как следует развлечется и наестся от пуза вкусняшек.

…Откуда же мне было знать, что на этот раз Генриетта всерьез обидится – и нажалуется капитану!

Глава вторая. Настоящее имя

– Мы знакомы, капитан?

…Задавая вопрос, я уже знала. Вспомнила. Вариантов-то было немного: я крайне редко называю именно это свое имя, и никогда не делаю этого без очень особенного повода.

Потому что оно – настоящее.

Точнее… строго говоря, настоящего имени у меня нет и никогда не было. Те, кто создал меня, предпочитали называть нас по номерам. Нам объясняли, что это нужно для того, чтобы мы ни к какому имени не привязывались и с легкостью меняли их при необходимости.

Но я думаю, была и другая причина. К тому, кого ты называешь  «тестовый образец эр-семь», гораздо легче относиться… собственно, как к эксперименту. А вовсе не настоящему живому ребенку, которому может быть страшно, одиноко и больно. Пусть даже он  «рожден» из пробирки.

Люди не могут без самоидентификации. Восьмой, например, уверял, что эта цифра – и есть его настоящее имя. Я тоже долгое время считала семерку своим личным маркером. А потом выдумала себе Шайлу. Сама. Я сама придумала и присвоила себе имя, мысленно держалась за него… и никому не называла его вслух. Даже другим  «экспериментальным образцам». Даже тем из них, кого считала друзьями. Как потом оказалось – правильно делала.

Это случилось на одной из планетарных станций, когда я совсем недавно сбежала и прибилась к "Принцессе". Мне нужны были деньги, и я знала, как их достать. Но в казино меня тогда никто не пустил бы – мне было пятнадцать. Тогда-то я и создала "брюнетку". Ее главной задачей в то время было прибавить мне несколько лет.