Татьяна Шишкина: Экономическая антропология. История возникновения и развития

© Шишкина Т. М.

© ООО «Издательство АСТ»

Введение

В книге, которую вы сейчас держите в руках, рассказывается об экономической антропологии – о том, как и почему она родилась почти сто лет назад, как внезапно стала популярной, перевернув представления о полевой работе и исследованиях племен, как оказалась втянута в борьбу двух идеологий и как, пережив полный новых надежд восход и бурную юность, столь же внезапно пошла на спад.

Экономическая антропология – исключительно приятный предмет как для изучения, так и для обсуждения. Появилась она только в начале ХХ века, а потому у нас достаточно много точных данных об условиях ее возникновения и о людях, стоявших у ее истоков. Зачастую сложно назвать точную дату рождения «большой» науки, например, экономики в целом, и куда проще определить появление конкретного направления. Так, представляет определенную сложность вопрос о том, можно ли называть Ксенофонта с его «ойкономией» или Аристотеля с «Хрематистикой» отцами-основателями экономической науки, или же они просто занимались философией, затронув некоторые вопросы, позднее ставшие предметом интересов экономической науки. Куда проще ситуация с кейнсианством, например, поскольку едва ли можно говорить о его появлении по меньшей мере до рождения самого Кейнса. С экономической антропологией вопрос и того легче – мы знаем конкретный год ее рождения, 1922-й. Но что же случилось в этом году, как и откуда вообще может появиться целое новое направление научной мысли? Попытаемся ответить на эти вопросы в первой главе.

Ясная и простая история возникновения, безупречный провенанс^[1], как сказали бы любители изобразительного искусства – выгодное отличие экономической антропологии, делающее ее привлекательным объектом изучения для любого, решившего разобраться с тем, как же рождаются науки. Однако этим ее достоинства не ограничиваются.

Во-первых, читая об истории экономической антропологии, вы узнаете также и о том, как социальные и политические события влияют на академическую жизнь, которая не может и мечтать о том, чтобы спокойно существовать в высших сферах, бесконечно далеко от сиюминутных волнений и тревог нашего бренного мира. Казалось бы, экономическая антропология изучает архаические общества – что может быть дальше от социально-политических споров о рыночной экономике? Тем не менее на протяжении всего ХХ века экономическая антропология играла важную роль в работах критиков капитализма, а потом и глобализма, служа неисчерпаемым источником примеров об альтернативах капиталистической рыночной экономике. Само рождение экономической антропологии было неразрывно связано с изменениями, происходившими в колониальной системе конца XIX – начала ХХ веков, и во многом бросило вызов колониальной этике той поры.

Во-вторых, само существование экономической антропологии – своего рода чудо, так как экономика славится тем, что не любит допускать к своему предмету другие социальные науки. Как подметил нобелевский лауреат Герберт Саймон, экономика охотно экспортирует в другие науки свои знания и методы, но крайне тревожно относится к идее импортировать что-то у других. Экономическая антропология – счастливое исключение, это действительно междисциплинарная область, существующая на стыке двух наук. Если уж строгая экономическая наука решила обратить на нее свое внимание, возможно, она заинтересует и вас.

Наконец, в отличие от многих других научных работ, монографии по экономической антропологии зачастую представляют собой захватывающие дух истории о приключениях, читать о которых – сплошное удовольствие. Взять хотя бы «Аргонавтов западной части Тихого океана» Бронислава Малиновского^[2] – это не только научный труд, создавший новую дисциплину и заложивший основы методологии полевой работы, но и увлекательная история о путешествиях одного, отличавшегося несколько авантюрным складом молодого ученого в Меланезии, где он одним из первых провел длительное полевое исследование. Описания природы далеких островов, опасных переходов на лодках по океану и жизни тробрианских племен у Малиновского сделают честь романам Жюля Верна, и, хотя можно возразить, что в научных работах значение формы неизменно уступает важности содержания, на мой взгляд, книга, которую читать легко и интересно, будь то научная монография или приключенческий роман, найдет свой путь к сердцу читателя быстрее и проще занудливых фолиантов.

Формальное знакомство

Прежде чем переходить к деталям, разберемся с общими определениями. Предметом экономической антропологии является изучение закономерностей организации экономической жизни и ее соотношения со всеми другими сферами жизни общества. Объектом – экономические институты и практики, а также материальные проявления культуры. Отсюда, строго говоря, и название: слово «экономическая» в нем отсылает не к экономической теории, а к экономической стороне жизни. В рамках экономической антропологии предполагается, что культура, верования, убеждения, политические принципы, этические стандарты и прочие элементы, из которых слагается жизнь общества, находят свое выражение в экономической деятельности. Представьте себе экономические практики как простой и прямой путь сквозь лабиринт сложных институциональных структур общества, пройдя по которому, можно набросать карту, которая потом позволит вернуться и внимательно изучить отдаленные уголки. Кроме того, экономические институты – это еще и очень удобный объект для изучения, поскольку у них есть материальные проявления, легко поддающиеся фиксации. В начале ХХ века, когда антропология столкнулась со стремительным исчезновением архаических сообществ под влиянием сначала колонизации, а потом и глобализации, появилась необходимость понять и записать как можно больше о жизни этих сообществ в сжатые сроки. В такой ситуации экономическая антропология, позволявшая легко, быстро и с высокой степенью точности зафиксировать материальные проявления культуры в повседневной жизни, быстро завоевала сердца многих ученых.

Косвенно на руку развитию этой междисциплинарной области сыграло и особое положение экономической теории в сонме социальных наук. Малиновский, фактически в одиночку разработавший основы методологии экономической антропологии, стремился сразу же утвердить ее как серьезную научную дисциплину и несколько отмежеваться от «кабинетной» антропологии XIX века, при всех ее достоинствах не способной похвастаться существенной опорой на полевые исследования и реальные факты. Экономическая теория на тот момент уже была негласно признана самой близкой к естественным наукам социальной дисциплиной, а естественные науки, в свою очередь, считались позитивистским идеалом научного знания. Сделав упор на экономическую сферу жизни общества и на материальную культуру, Малиновский смог вывести антропологию из тени университетских кабинетов в реальный мир.

Методологическая основа экономической антропологии состоит из трех взаимосвязанных частей: эмпирический подход, сравнительный метод и индуктивная логика. Главным источником данных с самого рождения этой дисциплины было эмпирическое наблюдение в ходе полевой работы. Приверженность экономической антропологии эмпирическому методу, иногда столь сильная, что может показаться, что исследователи намеренно избегают выдвигать предположения об общих закономерностях, во многом стала ответом на уверенность некоторых кабинетных антропологов начала ХХ века в существовании общих законов развития общества. Легко представить себе этот аспект истории антропологии как маятник, раскачивающийся между двумя крайностями: только теория или только эмпирические наблюдения. До работ Боаса, и в особенности Малиновского в 20-х годах ХХ века, маятник долгое время был оттянут в сторону теоретических изысканий. Антропологи той поры столь явно предпочитали обобщенные теоретические рассуждения, что получили прозвище «кабинетных», поскольку проводили исследования в своих кабинетах и университетских библиотеках, руководствуясь записями и дневниками путешественников, купцов и миссионеров, а также историческими источниками, подчас весьма сомнительной степени достоверности. Многие из этих ученых были приверженцами эволюционного подхода в антропологии, который представлял собой сплав из эволюционной биологии и исторического материализма и предполагал, что все общества проходят в своем развитии через примерно одни и те же стадии развития. Это означало, что, с одной стороны, в развитии обществ есть общие закономерности, поняв которые на примере одного общества, можно будет легко использовать их для анализа и понимания всех прочих. С другой стороны, что было особенно удобно для обоснования этической составляющей колониальной политики, такая эволюционистская логика выстраивала все общества в направленную прямую, от низших к высшим, причем колонизируемые страны неизменно оказывались на невыгодном конце этой линейки.

С началом эры длительной полевой работы маятник был отпущен и стремительно прилетел к другой крайности – только эмпирические исследования, – где вновь на какое-то время задержался. Главенство полевой работы означало, что выводы отныне получаются не из общих полуаксиоматических предположений, но достигаются в ходе движения от изучения частных проявлений к выявлению общих закономерностей, то есть индуктивным путем. К сожалению, этот метод, ошибочно названный Конан-Дойлем «дедукцией», имеет свои серьезные недостатки. Экономист и философ Джон Стюарт Милль в XIX в. несколько мрачно обозначил главную проблему с индуктивной логикой, заметив, что смерть других людей ничего не говорит нам о смертности конкретного герцога Веллингтона. В наши дни эта идея объясняется куда более радостной метафорой «черного лебедя», популяризованной в книге Нассима Талеба^[3]. Независимо от того, ближе вам готический Милль или орнитологические сравнения Талеба, идея у них одна и та же: индуктивные наблюдения не имеют предсказательной силы. То, что вы видели сотню белых лебедей, не позволяет вам с уверенностью говорить о том, что все лебеди – белые. Вы можете лишь утверждать, что существует сто белых лебедей, однако это не мешает черному лебедю спокойно покачиваться на водах какого-нибудь далекого озера, где вам не представилось случая его увидеть. Проблема индукции в той или иной мере возникает перед любой наукой, и наиболее остро она стоит на ранних этапах развития дисциплины, когда господствующую роль играет наблюдение, а каркас теории еще только предстоит построить. На первом этапе экономической антропологии эта проблема во многом подкрепила склонность делать больший упор на описание, чем на анализ, предполагающий выведение таких индуктивных обобщений.

Наконец, третьим китом, на котором держится экономическая антропология, стал сравнительный метод. Начиная с самого своего рождения, экономическая антропология стремилась выстроить сеть сравнений и сопоставлений между туземными и западными обществами, причем преследовала в этом три главные цели.

Во-первых, исследователи вроде Малиновского обращались к европейскому обществу в поисках знакомых метафор и сопоставлений, которые позволили бы перекинуть мост между разными культурами и сделать туземные реалии более понятными западному читателю. Одно дело читать о далеком и малопонятном институте обмена дарами кула, где загадочные тробрианцы бережно передают из рук в руки свои таинственные ценности. Совсем другое, если автор, как Малиновский, вначале напомнит о том, как спортивные команды передают друг другу чемпионский кубок, а потом уже скажет – тробрианцы примерно так же передают друг другу во временное владение особые предметы (ведь и спортивный кубок тоже – особый предмет).