Она вспомнила, как Сомов орал на нее по телефону, и неожиданно махнула рукой.

– А давай! Только сейчас каникулы. Наташка уехать могла.

– Да куда она поедет! У нее второй карапуз на подходе. Месяца через три родит!

– Вот это да! Тогда и говорить не о чем! Поехали!

И она смело направилась к Вовкиной машине.

Пока ехали, успели наболтаться. Вернее, болтал Вовка, а она слушала и лелеяла обиду на Сомова.

Так ему и надо! Она найдет Наташку, напросится к ней в гости и останется ночевать. Телефон отключит. Пусть Сомов ищет ее до морковкина заговенья!

Вовка высадил ее недалеко от моста, взяв слово, что на обратном пути она зайдет к ним с женой медком угоститься.

– Для тебя достану майский, наисвежайший! Язык проглотишь!

Они обнялись и разошлись.

На пригорок Алиса взобралась резво, но наверху перед самым спуском к переправе остановилась. Решимость ее несколько поугасла.

А надо ли исчезать из поля зрения Сомова? По-детски как-то!

На мосту не было ни машин, ни пешеходов. Только какой-то мужик с хозяйственной сумкой торопливо шагал в сторону Горчухи. Вот зачем-то остановился, достал из сумки холщовый шопер с чем-то тяжелым и, оглянувшись по сторонам, ногой столкнул сумку в воду.

Алиса замерла.

Ее мужик не видел. То ли потому, что стояла далеко и против солнца, то ли не разглядел среди деревьев.

И тут ее словно толкнуло. Стремительно спустившись, Алиса вбежала на мост и кинулась за уходящим человеком, не спуская глаз с шопера.

Мужик был уже на середине моста, когда она почти догнала его. Бежать боялась: сразу поймет, что за ним. Просто быстро шла, как будто торопилась на ту сторону. Старалась не топать, но мужик все равно услышал шаги за спиной и оглянулся.

Она сделала равнодушное лицо и для верности даже не взглянула на него. Увидев, что его догоняет девушка, мужик, как видно, успокоился, но дальше не пошел. Остановился и прижался к перилам, пропуская.

Алиса поравнялась с ним, сделала еще шаг… и, резко обернувшись, схватила и дернула на себя шопер.

Если бы мужик выпустил его, Алиса, наверное, не удержалась бы на ногах, потому что сразу почувствовала, насколько тот тяжелый.

Но мужик сумки не выпустил.

– Отдай! – крикнула Алиса, дергая шопер на себя.

– Сука! – оскалился он.

– Пусти!

Тут мужик, сообразив, выпустил сумку, и она вместе с Алисой отлетела к перилам.

– Ааааа! – закричала она.

– Алиса! – закричал кто-то внизу, с берега.

Мужик кинулся к ней, схватил. Совершенно не понимая, что делает, Алиса вырвалась, отскочила, перегнулась через перила и…

Летела она долго. Подумала обо всем, о чем не успела при жизни.

Ушла под воду, держа шопер в руках. Уже ничего не видела и не слышала, но знала: отпускать сумку нельзя.

И тут случилось неожиданное.

Кто-то бухнулся в воду рядом с ней, подплыл и схватился за сумку.

Не отдам!

Она хотела крикнуть. Не смогла.

А шопер вдруг вырвало из рук.

В ужасе она смотрела, как он идет ко дну, хотела отправиться за ним, но тот, кто нырнул следом, не позволил. Обхватил ее за шею и потащил вверх.

Очнулась она от того, что ее начало трясти. Просто колотило от холода. Кто-то – она не поняла, кто именно, – крепко прижал ее к себе и вдруг зашептал в самое ухо:

– Алиса, прости меня. Я идиот. Прости. Я просто дурак был. Решил, что ты все равно меня бросишь с этим своим университетом. А тут Ирка. Да я ее не виню. Сам во всем виноват. Дурацкая гордость. Да нет, не гордость. Глупость. Даже хуже. Прости. Я ведь ни дня после этого счастлив не был. День и ночь только о тебе и думал. Учиться пошел, чтоб тебя вернуть. Глупо звучит, но так и есть. Видишь, следователем стал, капитана получил. А ты все не ехала и не ехала. В Интернете тебя искал. Все хотел понять, счастлива ли ты. Да неважно!

Пока Сомов нес весь этот бред, к Алисе окончательно вернулось сознание.

Она открыла глаза и, глядя в его бледно-синее лицо, прошептала:

– Да замолчи уже, Сомов. Заткнись. Не хочу ничего знать. Просто… поцелуй меня, и все. Можешь?

– Спасибо, что откликнулись, ребята.

Батюшка жестом пригласил их войти в келью.

– Я должен кое-что поведать. Насчет иконы и того, каким образом она нас покинула.

Сомов с Алисой переглянулись.

– Так… а стоит ли теперь? Следствие закончено. Шишов получил свое, а икона…

– Знаю. И все же. Уверен, что мои слова имеют значение. Присядьте.

Алиса с Павлом сели на скамью и взялись за руки.

– Мы тоже без дела не сидели, – начал батюшка. – Кое-что выяснили. Простов был служителем церкви. Келейником при игумене. Это вам наверняка известно. Но не все. Постриг он не принимал, поэтому монахом не был. Однако именно ему выпало то, что мог совершить отнюдь не каждый. Ему было доверено спасение образа Богородицы.

– Как? Он же отрекся от веры! В комсомол вступил! – не выдержал Сомов.

Алиса сжала его ладонь.

– В этом и заключался его духовный подвиг. Он должен был войти в доверие к власти и сделать то, на что был благословлен. Ему даже пришлось снять с себя крест.

– Не его ли мы нашли в коробе?

– Наверное. Важно другое. Свой подвижнический подвиг этот человек исполнил, как и подобает. Некоторое время хранил образ у себя, но потом решил, что место ненадежное.

– И спрятал икону в школе?

– Он работал там. В ремонтной бригаде. Это было несложно. В бывшей печке образ должен был храниться до тех пор, пока не наступит его час.

– И как это понимать?

– Что непонятного? Когда наступит время вернуться в мир.

Павел покачал головой.

– То есть священники знали?

– Один. Только один. Тот, кто давал Простову поручение. Покидая этот мир, он передал все преемнику.

– Так почему же икону раньше не достали?

– Не было на то Божьей воли.

– А на то, чтобы украсть? Была, значит?

Отец Алексий взглянул на сердитого Сомова и не ответил.

– На допросе, – вступила Алиса, – Шишов сказал, что его прадед был первым преступником в их семье. А правнук весь в него пошел.

– Да, ноша Простову досталась немалая, – вздохнул батюшка. – Но крест свой он нес с достоинством. Однако как преступник узнал о месте хранения? Уверен, Простов хранил тайну свято.

– Шишов рассказал, что его дед, сын Простова, узнал о тайнике случайно, – ответил Сомов. – Во время тяжелой болезни Простов бредил. Этот бессвязный бред сынок записал, потом расшифровал. Отцу, конечно, ничего не сказал. Решил, что достанет икону из тайника, да не успел. Сам помер. Но записи сохранил. Через много лет их нашла внучка Простова тетя Саша. Она тогда с мужем развелась и вернулась в отчий дом. Догадалась, что дед собирался вскрыть тайник, и решила, что у них с сыном получится наверняка. Потому и пошла работать в эту школу.

– Понятно. Но почему именно сейчас?

– Шишов сразу стал план разрабатывать, но все никак не срасталось. У всякого риска есть предел. Уже на зоне он крупно проигрался. Сумма была запредельная. Не отдашь, на перо поса… дят. – Сомов запнулся и пояснил: – Убьют то есть. Вскрытие тайника – единственный шанс выжить. И Шишов пошел ва-банк.

– Торопился, выходит.

– Торопился. Теперь вернется к тем, кому был должен.

Отец Алексий перекрестился и долго молчал.

«Молится», – догадался Сомов и взглянул на задумчивое лицо Алисы.

– Хотите, чтобы люди узнали, что Простов не преступник? – вдруг спросила она.

– Я получил благословение на то, чтобы очистить его имя от скверны. А насчет того, чтобы предать широкой огласке… Теперь имя его всегда будет ассоциироваться с убийцей. Не уверен, что он этого желал бы. Но вам я должен был рассказать.

– А икона? Она же теперь потеряна навсегда. На дне ее сто лет искать будут – не найдут.

Отец Алексий неожиданно улыбнулся.

– Если уж она решила объявиться, то объявится.

– Когда? Знать бы.

– Это не в нашей воле. Она сама решит. Нам остается только молиться, чтобы мы сподобились увидеть светлый лик Богородицы. – И неожиданно предложил: – Пойдемте-ка, ребята, со мной. Исповедаю вас. Пойдете?

Они ответили хором:

– Пойдем.

– У меня отпуск через неделю кончается.

– Жалеешь, что не отдохнула как следует?

– Нет. Не жалею. Ни о чем. Это был самый… необыкновенный отпуск в моей жизни.

– Тебя… долго ждать снова?

– Недолго. Как только уволят, сразу на самолет.

Ванечку разбудил соседский петух. Вскочил на забор и дал такого ору, что не проснуться было невозможно.

Ванечка сел на кровати и огляделся. Кажется, тетенька с дяденькой еще спят. Их окна на другую сторону выходят. Наверное, не так слышно.

Он сполз на пол и, надев сандалики, на цыпочках направился к двери. Пока никто не тащит умываться и собираться в детский сад, можно пойти погулять.

Он любил гулять один. Редко, но иногда получалось. Иной раз отправлялся к реке. А когда просто по городу бродил. Смотрел, как люди живут, чего делают. Вспоминал свое прежнее житье, мамку вспоминал. Какой она была, пока не заболела. Правда, в последнее время ее лицо вспоминалось плохо. Только глаза. Светлые и добрые.

Он и не заметил, как ноги вынесли его на берег ручья, что начинался неведомо где, а впадал в Унжу. Здесь он широкий, почти как речка, но такой же говорливый и веселый, каким положено быть ручью.

Сняв обувку, Ванечка опустил в воду ножку и тут же отдернул.

Холодно! Не стерпеть!

Однако ручеек звенел так сладостно, так весело, что уходить не хотелось.

Он лег на живот и стал смотреть в глубину. Интересно! Сам ручей вроде не глубок, а станешь глядеть, и кажется, что нет у него дна.

Мимо проплыла былинка с сидящим на ней жучком. Ваня подхватил ее и посадил жука на траву. А то утонет, чего доброго!

Неожиданно вода зарябила и потемнела. Ваня поднял голову. Не дождь ли собирается?

Но нет. Небо чистое, только белое облачко легко плывет.

Ваня снова посмотрел на воду и удивился. Только что дно ручья казалось песчаным, а тут вдруг изменилось, словно в самой глубине что-то проявилось.

Ваня нагнулся и присмотрелся.

Как будто со дна глядят на него чьи-то глаза.

Светлые и добрые.

Похожие на мамкины.

Только нарисованные.

Ваня протянул руку и обрадовался, что вода не обожгла ледяным холодом, а стала вдруг теплой.

Он все тянул ручку.

И вот из глубин навстречу ему стал всплывать прекрасный женский лик.

Однажды двадцать лет спустя

Татьяна Устинова

Тут неожиданно выяснилось, что за несколько десятилетий совместной жизни – почти три их, этих десятилетий, – мы ни разу, никогда и никуда не ездили вдвоем!