– Прошу прощения, сэр! Может, вы подскажете, куда я забрел?

Он не ответил. Я подошел к нему сзади.

– Видите ли, я нуждаюсь в помощи. – Чтобы незнакомец не встревожился, я остановился в нескольких футах от него. – Дело в том, что я заблудился.

Молчание. Потом:

– Звезды какие-то не такие.

Странное замечание. Может, я чего-то недослышал?

– Даже не верится, что раньше я не замечал этого. А ты видишь? – Продолжая стоять ко мне спиной, он поднял руку и широким жестом обвел небо. – Звезды вообще не на тех местах.

Мне вдруг стало очень неуютно и даже страшно.

– Но ты ведь всю жизнь знал это, верно? Время проснуться и вдохнуть аромат кофе.

Он резко повернулся ко мне. Мои руки и ноги стали желейными. Силы куда-то делись. Казалось, я завис над землей, словно воздушный шарик. Кошмар, в котором я никак не мог опуститься на землю и боялся, как бы не улететь навсегда.

Этим человеком был я.

– Ты забыл, да? – Он крепко и больно схватил меня за плечи. – Грустное ничтожество, ты успел все позабыть.

Я дрожал, не в состоянии произнести ни слова.

– Открой глаза!

– Отпустите меня, – промямлил я. – Я ничего не понимаю.

Он разжал пальцы и влепил мне пощечину. Щеку обожгло невыносимой болью.

– Открой глаза, я сказал!

Он снова ударил меня. Я скулил, как собачонка. Сил сопротивляться не было.

– Эй, соня!

И опять.

– Да открой свои чертовы глаза!

– Открывай глаза, соня.

Прохладные простыни, солнце, струящееся в глаза, лицо, склонившееся надо мной. Элиза.

– Ну наконец-то проснулся, – с улыбкой сказала она.

Я поморгал, прогоняя остатки сна. Элиза, уже одетая для работы, сидела на краешке кровати, словно медсестра, собирающаяся измерить мне температуру.

– Который час? – спросил я.

– Около десяти.

Надо же, как я заспался. Жена давным-давно встала, успела поработать в мастерской, позаниматься фитнесом, перекусить, принять душ и одеться. А я все это время дрых. Изрядная часть утра прошла без меня.

– Я позвонила Уне и сказала, что ты неважно себя чувствуешь. Оставайся дома и отдыхай. А мне надо в город по делам.

Огненно-рыжая Уна была моей секретаршей, хотя на самом деле играла более важную роль, сравнимую с ролью первого зама. Я считал, что с ее умом и деловой хваткой заниматься секретарской работой – просто гробить себя. Год за годом я ждал, что Уна найдет себе занятие, больше отвечающее ее способностям, однако она так никуда и не ушла.

– Спасибо, – сказал я жене. – Но мне все равно нужно поехать и составить отчет.

– Проктор, ты серьезно? Уверена, что это вполне сможет сделать кто-нибудь из твоих сотрудников.

– У нас так не принято, – возразил я; Элиза выразительно посмотрела на меня. – Хорошо. Я тебя понял. Но рано или поздно мне все равно нужно там появиться.

Кажется, мой ответ ее удовлетворил. Она наклонилась и поцеловала меня в губы. Не чмокнула, а именно поцеловала, сказав:

– Минувшей ночью ты был очарователен.

Она имела в виду секс? Или это мне тоже приснилось?

– Ты тоже.

Элиза встала с кровати. В этот день она оделась изысканнее, чем обычно: шелковая блузка кремового цвета с умеренным вырезом, короткая облегающая юбка и туфли на высоком каблуке. Женщина, одевшаяся для войны. Должно быть, ей предстояла встреча с важной покупательницей.

– Не забудь, что вечером нас ждет поход.

Я прошерстил память, но так ничего и не выудил.

– Прости, но я не помню, куда мы идем. Подскажи.

– На концерт, – вздохнула она. – С моими родителями. Неужели забыл?

Мои тесть и теща – завзятые меценаты. Опера, симфонические концерты, театры. Они заседают во всех благотворительных комитетах и получают абонементы на все спектакли и концерты, часто приглашая и нас.

– Представь себе, забыл. Еще раз прошу прощения.

– Это последствия стресса, – сказала Элиза и снова улыбнулась. – Понимаю. – Наклонившись, она наградила меня вторым поцелуем. – Я так горжусь тобой, Проктор. Мы это преодолеем. Вот увидишь, перемена пойдет тебе на пользу.

Она ушла. Вскоре я услышал скрип гравия под колесами отъезжавшей машины. Я был одновременно рад и не рад остаться один. В ванной я подключил ридер и измерил уровень своей жизненности. Семьдесят пять процентов. Не так плохо, как я опасался, и тем не менее не ахти. Ну и состояньице! Я пробудился от сна и оказался в других снах. Мысли начали тревожно ветвиться. Кто поручится, что я и сейчас не продолжаю спать?

Не буду же я до вечера валяться в постели. Я побрился, оделся, подумал о завтраке, однако сил соорудить себе что-нибудь не было. Я ограничился чашкой кофе. Едва я успел сесть за стол и сделать несколько глотков, раздался дверной звонок. Неужто Джейсон притащился? Сейчас я заверну его обратно. Оказалось, это был не он.

– М-да… – буркнула Кэли, стоявшая в проеме двери. – Вы что, совсем забыли?

Она была в желтом махровом платье, надетом поверх купального костюма, а в руке держала плетеную сумку.

– Я и не знал, что ты имела в виду сегодняшний день. Не помню, чтобы я соглашался начать уроки сегодня.

– Вы говорили, что научите меня плавать. Вот я и пришла.

– А не должна ли ты сейчас быть в школе?

– Необходимость ходить туда слишком преувеличена. – Кэли обшарила взглядом прихожую. – А где ваша жена?

– На работе.

– Чем она занимается?

– Если тебе так любопытно, она – модельер женской одежды.

– Модельер, – повторила Кэли с какой-то смешной интонацией. – В смысле, платья и прочие шмотки?

– Да. Платья и прочие шмотки.

Она равнодушно кивнула, закинула прядку светлых волос за ухо и наморщила лоб.

– Пока мы не отправились на берег, скажу вам одну штуку. Я и в самом деле боюсь воды.

– Серьезно? А почему?

Кэли склонила голову набок и окинула меня снисходительным взглядом, в котором читалось: «Боже, какие нелепые вопросы задают эти взрослые. И почему только им позволено всем распоряжаться?»

– Понятия не имею, господин паромщик. Может, потому, что вода хочет меня утопить.

– Океан вообще ничего не хочет. Это водная стихия, которая просто существует.

Она торжествующе улыбнулась:

– Пусть будет так. Кое-что я уже узнала. Я обожду снаружи, пока вы собираетесь.

Кэли, как выяснилось, не преувеличивала. Она не просто боялась воды, а панически боялась ее.

Мы зашли в воду по пояс.

– Ни хрена себе, – пробормотала она.

– Юная леди, следите за своим лексиконом.

У девчонки дрожал подбородок. Лицо стало бледным.

– Я сказала то, что чувствую. Зря я вчера согласилась. Дурацкая затея.

– Ты до этого погружалась в океан?

– Что значит «погружалась»? Объясните.

– Значит, нет.

– Могу сказать, что я все время собиралась это сделать.

– Тогда мне придется окунуть тебя с головой.

– Вы не посмеете.

Я посмел. Кэли тут же вынырнула, размахивая руками и отфыркиваясь.

– Вы придурок!

– Ты же знаешь, что здесь можно стоять.

– Знаю, что можно, – сердито буркнула она. – Я просто… привыкала к обстановке.

Она выпрямилась во весь рост.

– Ну и как тебе? – спросил я.

– Полная жуть. Спасибо вам большое.

– Я не о погружении. Что ты почувствовала, назвав меня придурком?

Кэли задумалась.

– Мне понравилось.

– Давай начнем с простых вещей, к которым легко привыкнуть. Можешь задержать дыхание секунд на двадцать?

– На пять.

– На десять. Встань у меня за спиной и ухватись за мою шею.

Я присел на корточки. Кэли забралась мне на спину.

– Странный способ, – заявила она.

– Ничуть. Так меня учила плавать мама. Готова?

– Вы собираетесь напугать меня до смерти?

– Держи глаза открытыми. Тебе понравится смотреть на водный мир. А теперь набери побольше воздуха, и… нырнули.

Я нырнул и поплыл, неся на себе Кэли, словно плащ. Два взмаха, потом три, и вот я уже плыву вдоль дна. Вокруг нас сновали рыбки, их чешуя отливала всеми цветами радуги. Такие моменты обычно нравятся всем. Я их просто обожал. Это чувство погруженности в таинственный мир, полный жизни и красоты… Рыбешки снуют, повинуясь инстинкту, без всяких мыслей. Да и что может волновать рыб, помимо своей принадлежности к рыбьему племени? Есть ли им дело до мира за поверхностью воды? Существует ли он для них или кажется недосягаемым небесным сиянием? Я отсчитал десять секунд, затем оттолкнулся и всплыл, вновь оказавшись под утренним солнцем.

– Держите меня за задницу! – пробормотала Кэли.

Трудно сказать, была ли она удивлена совершенным погружением или рассержена оттого, что я заставил ее сделать это.

– Говоря более приличным языком, там очень красиво, так?

– А кто там все время мелькал? Неужели рыбы?

– Кэли, ты что, шутишь? Разве ты никогда не видела рыб?

– На тарелке. – Она снова встала у меня за спиной. – Ну что, господин паромщик, пора совершить еще одну прогулку на дно.

Я невольно улыбнулся. Давно я не получал столько удовольствия. Кто бы мог подумать, что после вчерашних событий я буду учить плавать эту странную девчонку, взирающую на мир с недетской угрюмостью? Мы ныряли снова и снова, забираясь все глубже. Перед последним погружением я велел ей отпустить мою шею и всплыть самостоятельно. Кэли вынырнула с ликующей физиономией.

– А теперь займемся настоящим плаванием, – сказал я.

Час или даже больше я учил ее основам плавания вольным стилем. Поначалу она делала это неуклюже: высовывала голову, чтобы набрать воздуха, переставала двигаться и, естественно, камнем шла на дно. Но мало-помалу она освоилась.

Когда мы решили сделать перерыв, был почти полдень. Солнце стояло высоко в небе, а мы – парочка веселых заговорщиков – подрывали основы мироустройства, постаравшись забыть о том, чем каждый из нас должен был заниматься в этот день.

– Спасибо, что учите меня плавать, – сказала Кэли.

Мы сидели на полотенцах, прислонившись спиной к скалам. Кожа стала липкой от морской соли. Тело испытывало приятную усталость.

– Вообще-то, это я должен тебя благодарить, – сказал я.

– За что?

– Вчера ты спросила, бывает ли мне грустно. Твой вопрос заставил меня задуматься. Ты оказалось права: бывает. Или бывало, – пожав плечами, добавил я.

– Что значит «бывало»?

Это утро настроило меня на откровенность.

– Вчера у меня на работе кое-что произошло. Не стану вдаваться в подробности, история слишком долгая. Но после этого я решил сменить род занятий.

Кэли недоверчиво посмотрела на меня:

– И вы теперь больше не паромщик?

– Нет, какое-то время я еще побуду паромщиком. Это не делается за один день. Но потом сменю род занятий. Можешь что-нибудь посоветовать?

Кэли задумалась.

– Из вас получился бы отличный учитель плавания. Интересно, за это хорошо платят? – (Я усмехнулся.) – Но вы же не пробовали. – (Я вдруг вспомнил, что сказал Элизе: «Почему бы не попробовать себя в преподавании?» Может, подсознательно я имел в виду Кэли и сегодняшний урок.) – Одного не пойму: если работа нагоняла на вас грусть, зачем вы стали паромщиком?

Ну и въедливая девчонка!

– Во-первых, работа не всегда нагоняла на меня грусть. Я помог многим пожилым людям. У меня это хорошо получалось. Кстати, ты знаешь, что такое А-линии?

Кэли прищурилась:

– Какие-то тесты?

– Совершенно верно. На первом курсе их полным-полно. В зависимости от того, как ты с ними справляешься, наставник помогает тебе выбрать работу, в которой ты достигнешь наилучших результатов. Проверяют не столько знания, сколько твое отношение к ним. Наставников интересовало, как я воспринимаю, например, «формы и пространства» или «знаки и семиотику». Должен признаться, воспринимал я их прескверно.

– Если серьезно, я не въезжаю.