Рои Хен: Шум

Шум брани на земле и великое разрушение!

Иеремия, 50:22

לודג שער

Copyright © 2024, ןח יעור

Книга издана при поддержке Посольства Государства Израиль в Российской Федерации

© Григорий Зельцер, перевод, 2024

© “Фантом Пресс”, издание, 2024

Габриэла

8:15–9:00 Математика

Расстояние между пунктом A и пунктом B – 5 км. Человек вышел в путь из пункта A в пункт B и двигался с постоянной скоростью…

Габриэла так и не обнаружила общего подмножества между собой и теорией чисел. Уравнения выводят ее из равновесия, дроби дробят на части, а словесные условия задач лишают слов.

Если плотник в день делает шесть стульев…

“Сколько пальцев остается у него к концу рабочего дня?” – тут же отзывается ее мозг.

Два автобуса выехали одновременно из одной точки…

Но ничего этого Габриэла не слышит.

В эту среду, как и каждое утро, она, выйдя из пункта А – родительской квартиры в Рамат-Авиве, села в автобус и направилась в пункт Б – художественную гимназию в центре Тель-Авива. Но, несмотря на это, парта во втором ряду возле окна, постоянное место Габриэлы в классе, осталась пуста, а белые потрепанные кеды движутся по тротуару в направлении от школы.

Она останавливается рассмотреть себя в боковом зеркале припаркованной под знаком “стоянка запрещена” машины. Ее кудри, обычно достающие до шеи, словно съежились и едва прикрывают уши. Щеки горят. От холода? От возбуждения? От ужаса? Она с удивлением разглядывает себя: разве люди от страха не должны бледнеть?

Кто помнит, как решаются задачи с двумя неизвестными?

Парта рядом с партой Габриэлы, за которой сидит Йонатан Тауб, тоже пустует.

Будь у нее сейчас телефон, могла бы написать ему: “На мне серый свитер, который ты ненавидишь. Это чтобы ты умолял его снять”. Телефон она нарочно забыла дома, чтобы родители не смогли отследить ее по шпионскому приложению Find my phone.

Это первый раз, когда она идет к Йонатану домой. Пользоваться Google maps она не может, вот и проложила в голове подробный маршрут. От школы дойти до площади “Габимы”^[1], спуститься по бульвару до Дизенгоф-Центра, затем от Центра по улице Буграшов в сторону моря, свернуть налево на Пинскер, направо на Трумпельдор и снова налево – на улицу Хеврон.

За спиной у Габриэлы ее Деревянный медведь – виолончель весом 2,9 килограмма плюс футляр, на груди рюкзак. Ей не тяжело, даже наоборот – без них она бы чувствовала себя голой.

Уже в десятом классе, а все еще не проснулись? Доброе утро!

Этим утром Габриэла держалась отлично. Почистила зубы лечебной пастой (соленой!), позавтракала хлопьями с миндальным молоком (полезным!), и все это, слушая классическую музыку (классическую!).

В семь пятнадцать папа, как обычно, еще спал, а мама, тоже как обычно, носилась по дому с телефоном в руках.

– Твоя бабушка мне не отвечает, Габриэла. Вчера кто-то загрузил в “Ютуб” видео – она там орет на людей в поезде. Какой позор!

Габриэла была слишком сосредоточена на обдумывании своего преступления, чтобы воспринять эту информацию, и вообще она давно уже не следит за нескончаемой войной между мамой и бабушкой.

– Стой! – Мама поймала ее уже в дверях. – И не говори, что я плохая мать.

Габриэла взяла у нее пакет с завтраком и подумала: ты не плохая, ты даже слишком хорошая – приготовила бутерброд для преступницы, лгуньи, которая знает, какой она выйдет из дома, но не имеет ни малейшего представления, какой вернется.

Никогда еще она не пропускала школу, но сегодня выбора у нее нет. Вопрос жизни и смерти.

Если цена одного напитка втрое больше цены жевательной резинки…

В магазинчике на бульваре Бен-Цион Габриэла покупает жвачку со вкусом вишни. Она испытывает странное удовольствие, когда тянет за тонкую ленточку, вспарывая прозрачную упаковку. Подушечка лопается между зубами и выпускает свой химический сок. Вкус сбивает с толку, в нем нет ровным счетом ничего от ягод, но нёбу все равно приятно – сладко и прохладно. Вкус Йонатана.

Чем ближе Габриэла подходит к цели, тем сильнее кусают ее невидимые муравьи за щиколотки. На улице Буграшов правый глаз начинает предательски дергаться. Мозг – организатор преступного замысла – больше не желает ни за что отвечать и практически впадает в кому. Габриэла плетется вдоль кладбищенской стены по улице Трумпельдор и представляет, как бы Йонатан прокомментировал это. Например, как фильм о животных: “Известно, что габриэлы плохо функционируют по утрам, а в холодные дни вообще с трудом перетаскивают свое тело с места на место”. Сейчас ей кажется вполне логичным, что труп тоже называют словом “тело”.

Она пытается представить себе узкую кровать в комнате Йонатана – видела однажды набросок углем, который тот сделал. Интересно, а солнечный свет из окна на самом деле падает прямо на подушку? Если вдруг так сложится, хоть это и кажется невозможным, что она сегодня ляжет на эту кровать, на эту подушку, а солнце будет светить ей в лицо, то она уверена, что даже не моргнет – изо всех сил станет держать глаза открытыми, пока не польются слезы. Она давным-давно не плакала. Семь дней, если быть точной.

Недостаточно просто дать ответ. Нужно расписать весь процесс решения.

Габриэла подходит к дорожке, ведущей к подъезду, но задерживается, чтобы соскрести пятнышко зубной пасты со свитера. Йонатан, кстати, никогда не говорил, что ненавидит этот свитер. Просто когда она заявила, что считает его уродским, он не спорил. Она слюнявит кончики пальцев, но все без толку. Пятно не поддается. Вот же черт, Габриэла, когда ты уже перестанешь чистить зубы, как ребенок?

Она и выглядит как ребенок и знает это. В этом позорном топике под свитером, в кедах тридцать пятого размера и ростом метр пятьдесят. Она едва выше своей виолончели.

Год назад она решилась прийти в школу в туфлях на платформе, купленных мамой после долгих уговоров. Звезда театрального отделения Шакед Кедми поинтересовался, не сперла ли она их у Амнона – учителя клоунады. Габриэла посмеялась вместе со всеми и больше никогда туфли не надевала.

Ну это же простые дроби. Вы это проходили.

Снова и снова пробовали объяснить Габриэле, что дроби – это те же четверти, восьмые, шестнадцатые и тридцать вторые, которые она играет на виолончели, и она должна их понимать. Но Габриэла не воспринимает никакие дроби, если те не написаны на нотном стане.

Она выплевывает потерявшую вкус жвачку в зеленую урну во дворе дома и натягивает рукава серого свитера на фиолетовые от холода кулачки. Еще минута. Еще минута – и зайду.

Между камнями во дворике дома виднеется что-то желтое – похоже на использованный презерватив. Как тот, что Адар из отделения визуального искусства выставила на смотре индивидуальных работ. По ролику из “Ютуба” Адар сотворила фальшивую сперму из яичного белка, йогурта, кукурузной муки, воды и – почему-то – соли.

“Почему твоя голова набита всякой мутью? – снова набрасывается на себя Габриэла. – Это просто кусок грязного полиэтилена!”

Зубы покусывают кончик языка – наверное, это ужасно выглядит со стороны, думает она. Но никто ее не видит. Это обычный дом – ни камер, ни охранника тут нет.

С верхушки фикуса кто-то чирикает, будто подталкивая ее: зай-ди, зай-ди. Виолончель за плечами, наоборот, тянет откинуться назад, улечься прямо тут, на дорожке из гранулита, ведущей к дому. Но Габриэла стоит неподвижно, а ветер ворошит сухие листья у ее ног. Глубокий вдох, выдох, и Габриэле кажется, что на секунду она и ветер попали в такт.

Женщина в ярком пальто возникает неожиданно – выталкивает из подъезда коляску с ребенком.

– Конфетка! – орет карапуз в коляске.

– Ты одну уже съел! – отрезает мамаша, не замечая того, что видит Габриэла.

Конфета выпала из руки малыша и стремительно превращается в Мекку для муравьев. Сколько минут Габриэла уже так стоит? Четыре? Восемь? Шестнадцать? Тридцать две?

Если бы Йонатана спросили, почему Габриэла не заходит, он ответил бы одним словом: “Трусит”.

9:05–9:50 История

Так! Тихо! Диктую. Нация тире группа людей с общей идентичностью запятая проживающая на определенной территории запятая с общими историей запятая языком запятая традициями запятая культурой и обычаями точка.

Можно ли считать Габриэлу и Йонатана нацией? Их идентичность определена территорией (художественная гимназия), есть общая история (пусть и очень короткая), один язык (грандиозно, гротескно, инфернал), традиции (кормление уличных кошек), культура (старые книжки и виниловые пластинки), обычаи (грызть ногти), но все-таки никакая они не нация. На самом деле даже определение “пара” звучит в их случае преувеличением.

В прошлом людей объединяли семья и религия точка в девятнадцатом веке запятая с развитием национальных движений запятая старые устои пошатнулись запятая а люди почувствовали принадлежность к чему-то большему точка.

Семейная ячейка Габриэлы включает папу-молчуна, маму-говорунью и бабушку, которая предпочитает живым людям мертвых писателей.

Религиозная ячейка состоит из главной жрицы – педагога по виолончели в консерватории, ворчливого проповедника – руководителя отделения классической музыки в гимназии, его верных служек – преподавателей сольфеджио и гармонии – и прихожан, с которыми она молится – играет в струнном квартете.

С появлением Йонатана в ее жизни все устои пошатнулись, и Габриэла впервые почувствовала, что она принадлежит к чему-то большему.

Зачатки националистического движения появились одновременно с просветительским движением запятая когда ученые запятая философы и художники осмелились критиковать правительство запятая веря запятая что все люди рождаются равными и имеют право на свободу мысли запятая собственности запятая вероисповедания точка.

Йонатан пришел в класс через две недели после начала учебного года. Его посадили рядом с Габриэлой, которая боялась, что он станет барабанить по столу, списывать у нее на контрольных и от него будет разить потом. К ее удивлению, он был незаметен, неслышен и пах букетом из ПВА, свежей краски и вишневой жвачки. Дужка наушников на голове сдвигала волосы вперед, и они нависали над глазами, как черный театральный занавес.

Габриэле стало интересно, что он слушает. Немецкий металл? Английский панк? Армейские марши? Точно не Концерт для виолончели с оркестром Элгара^[2]. Концерт, ставший саундтреком ее жизни.

На показ работ по визуальным искусствам Йонатан выставил скульптуру человека в натуральную величину. Тело было сделано из проволоки и картона, рулоны туалетной бумаги остроумно выступили в роли суставов, а голова из папье-маше была слегка наклонена вниз, словно человек стесняется. По рубашке в клетку, голубым джинсам и особенно по оранжевой вязаной шапочке все поняли, что это изображение декана отделения. Сюрприз ждал всех, когда Йонатан вдруг достал зажигалку и поджег свое творение.

Занялось мгновенно. В рулонах были спрятаны кубики для розжига угля.

В зал влетел завхоз с огнетушителем, директриса кричала, что это подстрекательство к убийству, но декан всех успокоил, пояснив, что это “критика власти и свобода мысли – именно то, что мы требуем от наших студентов”.

Габриэла же определила соседа по парте худшей из оценок в своем лексиконе: выеживается.

После того как Йонатан поджег свою следующую работу “Школа” – макет квадратного здания высотой с полметра, выстроенный из учебников, – он обрел свой небольшой фан-клуб. Но через неделю он поджег чучело кота в мешке, и декан отделения вызверился на него: “Это банально, это имитация, это мертвечина! Это пиромания, а не созидание! И я не удивлюсь, если в конце концов ты подожжешь живую кошку, чтобы доказать нам, какой ты особенный”.