В центре разнородной орды двигалась к фургонам и автобусам высоченная женщина, гипнотизируя окружающих взглядом голубых глаз. Больше всего она сейчас напоминала старателя, шагающего против течения по дну золотоносной речки. Жгуче-черные волосы развевались на ветру. Мало кто остался бы равнодушным, увидев эту изящную красавицу с угловатым лицом и сказочной белозубой улыбкой, от которой исходило ощущение силы. Головы поворачивались сами собой, глаза от восхищения лезли на лоб, и даже тени словно бы укорачивались, чтобы уступить дорогу волшебному созданию.

Инес Зиглер.

Для широкой публики она была олицетворением крутой, властной женщины, которая пойдет на любой риск, но докопается до истины, а для полицейских и жандармов – занозой в заднице.

Разочарованные представители прессы провожали кортеж вспышками фотоаппаратов, что было абсолютно бессмысленно с учетом тонированных стекол. Машины ускорились, выехав на центральную улицу. Максим с Эммой не без труда закрыли ворота, а вошедший в раж Борис отогнал «четвертую власть» подальше.

Два капрала взялись огораживать периметр красно-белой лентой. Павловски крикнул коллегам:

– По машинам, встретимся в конторе!

Эмма отвела зачарованный взгляд от Инес Зиглер и повернулась к Максиму:

– Захватишь меня, красавчик?

Он кивнул, сделал несколько шагов в направлении парковки, остановился и спросил у Алмейды:

– Ты на колесах, Тома?

– Он приехал со мной! – ответил Борис, опередив коллегу.

Эмма с Максимом, оставив их разбираться с журналистами, тронулись с места, но она успела заметить, что Борис стоит рядом с Инес – они были почти одного роста – и они что-то обсуждают.

– Ты знаком с этой дамочкой? – с широкой ухмылкой спросила Эмма.

– Из Smartmedia? Само собой. Телевизора у меня нет, но живу я не в пещере.

– Я бы с ней приятно провела время! – хихикнула Эмма, прикусив губу.

– Не ты одна.

Эмма вздернула брови, и ее маленькие глаза заискрились смехом.

– Правда? Ты тоже?

– Да нет, она не в моем вкусе, если честно… – Он покачал головой.

– Прекрати! – Эмма шлепнула коллегу по плечу.

– Эй, я, между прочим, машину веду.

– Она великолепна, Максим! И спрячь в карман свою любимую ледяную маску.

Он усмехнулся, и у него вдруг перехватило горло. Близость, чувство локтя и понимание, объединявшие их с Эммой все эти годы, должны были бы присутствовать в отношениях с сестрой. Осталось ли в его сердце место для Элоди после пережитых в детстве ужасов? После того, как их судьбы были сбиты на взлете безумием, мракобесной верой, архаическими ритуалами и ханжеским образом жизни?

– Она безупречна по канонам современной красоты, – сказал Максим, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. – Но что скрывает этот холодный взгляд? Такое ощущение, что за сенсацию она и мать родную продаст.

– На сей счет можешь не волноваться: у нее вроде бы не осталось родственников, которых можно выставить на торги!

* * *

Застенчивое солнце ласкало горные кряжи, дул теплый ветер, когда Максим въехал на территорию казармы жандармерии Анси. Обширная асфальтированная зона была застроена разновысотными зданиями, похожими на вырвавшиеся из-под земной коры гранитные утесы.

Эмма вышла из машины, потянулась и с подвывом зевнула: ночь была тяжелая, она совсем выдохлась, но косу переплела моментально – ей приходилось делать это раз по десять в день. Максим вдруг подумал, что это бессознательное движение чем-то сродни тику. Они поднялись по ступенькам, прошли через тяжелую металлическую дверь в полутемный, аскетичный холл и повернули направо, к главному нервному узлу бригады – просторной зоне открытой планировки со множеством столов и металлических шкафов, где хранились папки с делами из прошлого века. Каждый сел на свое рабочее место, как хорошо вымуштрованный солдат или собака Павлова.

Максим вытащил из-под стопки бумаг любимый кубик Рубика и успел дважды собрать его, пока компьютер неспешно разгонялся под какофонию вентиляторов и потрескивание. Максим заканчивал третий подход, когда Эмма спросила:

– Может, кофе?

– Я угощаю! – ответил он, подмигнув.

– Благодарю за грошовый подарок! – съязвила она и снова зевнула.

– Не хами дяде, а то я возьму овощной суп.

Молодая женщина положила ладонь на живот и вывалила язык изо рта, изобразив омерзение.

Они направлялись в дальний конец зала, когда в двери как чертик из табакерки возникла Ассия. Весьма сексуальный чертик, подумал Максим.

Ассия притормозила в нескольких метрах от коллег и оглядела зал. Максим не спускал с нее глаз: микрореакции чуть изменили черты лица, на мгновение сделав его мягче и уязвимее.

– Вам уже приходилось слышать о деле Савиньи? – звучным голосом спросила она, и всем показалось, что свет померк, а время на несколько мгновений застыло.

Максим с Эммой переглянулись: в кровь выбросился адреналин, зрачки расширились от дурного предчувствия. Они, конечно же, слышали об этом деле, и Максима удивил вопрос Ассии.

Он быстро прикинул, когда началось это громкое загадочное дело, и решил, что в ту пору она уже перебралась в столицу, хотя наверняка видела сообщения в новостях. Однако, пока шло расследование, в Анси все жили затаив дыхание. В конце концов, подумал Максим, каждый регион имеет право на собственную чудовищную историю, и остальная Франция вовсе не обязана автоматически сопереживать страданиям жертв.

Жандармы ловили каждое слово руководительницы.

– Есть новости. Мы задействованы, напарники будут работать как обычно, соберут первые данные.

Новости? Волоски на шее Максима встали дыбом, как от статического электричества. Почему? Как дело десятилетней давности – закрытое дело – всплыло на поверхность?

В голову пришла мысль о сестре, и в животе у него похолодело.

Да, прошлое и впрямь решило напомнить о себе.

6

Она перешла из медицинского кабинета в такую же холодно-строгую допросную, чьи стены видели жизнь в ее худших проявлениях.

– Это маленькое чудо, – сказали ей. – Настоящее чудо, что вы не просто остались живы, но не получили ни царапины!

Ремни безопасности выполнили свою работу, железо погнулось в правильных местах, она и водитель остались сидеть в креслах как пришитые. Машина несколько раз перевернулась и в конце концов уткнулась в отбойник. Случилось маленькое чудо.

Ее вытащили из покореженной кабины, сделали кучу анализов и тестов и вкололи легкое успокоительное. Никто не спросил ни кто она, ни откуда взялась. Непредвзятая, справедливая Франция сначала врачевала раны, а уж потом задавала вопросы.

Действие успокоительных постепенно подходило к концу, приглушенная ватная атмосфера пусть медленно, но рассасывалась, отступая, как отлив, обнажающий влажный песок.

Возвращение к реальности.

– Скажите мне, если захотите чего-нибудь попить, договорились? – предложил сидевший напротив жандарм.

Длинное, гладко выбритое лицо придавало ему приветливый вид, а проглядывавшая сквозь редкие волосы лысина не позволяла точно определить возраст, как будто молодого мужчину заперли в старом теле. Она помотала головой, и он продолжил таким тоном, как будто ему неловко:

– Будьте добры, назовите вашу фамилию, имя, возраст и скажите, чем занимаетесь.

Фамилия. Как только она это произнесет – если осмелится, – мир рухнет и на нее накинется ураган небывалой силы. А может, и нет. Может, миру плевать на нее с высокой колокольни, нашлись другие занятия, все забыто и тема закрыта.

Рано или поздно каждый должен идти вперед, подумала она. Люди проявляют поразительную сопротивляемость, особенно когда речь идет о выживании. Она всегда считала, что человек способен справиться с худшим. Даже если миру больше нет до нее дела, она точно знает: стоит озвучить фамилию – и ее мир разобьется вдребезги.

– Зачем вам знать мою фамилию? – спросила она, нарушив наконец повисшую в комнате тишину.

Ей пришлось откашляться – после часов молчания от нескольких произнесенных слов заболело горло. Во время аварии она, видимо, орала как резаная и теперь жалела, что не попросила у любезного следователя стакан воды.

Мужчине в форме было так неловко, что он машинально ерзал на стуле.

– Дело в том, – начал он, – что водитель, который вас подвозил, подал жалобу.

Молодая женщина откинулась на спинку стула, изумленно уставившись на офицера, но ничего не сказала, и он продолжил:

– Вы хоть объясните, что произошло.

Капрал не повторил просьбу назвать фамилию, и она подумала, что выиграет немного времени, если расскажет свою версию. Это как отступить на несколько шагов перед прыжком. Так делают для верности, чтобы добиться лучшего результата. Она слегка помассировала шею, сделала глубокий вдох и сказала:

– Я голосовала на дороге. Он остановился, я села, и мы поехали. Он сказал, что может подвезти меня, что ему почти по пути. Сначала он в основном молчал, потом я уснула, а проснулась на заправке. Там мы пробыли недолго, поехали дальше и почти сразу попали в аварию.

Капрал что-то записал на листочке. Ее пока не попросили дать показания под протокол. Она знала, что потом придется подписать распечатанный экземпляр. Жандарм просто хотел услышать ее вариант истории, оценить его, но – чисто теоретически – не станет делать выводов, пока не наберется больше деталей. И все-таки странно.

– Он говорит, вы плеснули ему в лицо горячим кофе, что и стало причиной аварии. Это так?

– Он начал спрашивать, одна я живу или с парнем, а потом положил руку мне на бедро.

– Ясно. – Капрал снова откашлялся.

Жеральд Дюплесси, подвозивший девушку, получил ожоги второй степени некоторых участков лица, в том числе одного века. Болезненно, но не опасно. А вот авария могла бы закончиться куда как драматичнее.

– Описанное вами подпадает под определение сексуализированного нападения. Так гласит Уголовный кодекс. Вы можете выдвинуть встречное обвинение.

Она напряглась и потупилась. Прочесть то, что записал капрал, не удалось – слишком мелко. Ее молчание само по себе стало ответом на вопрос.

– Если он действительно трогал вас за бедро, нельзя это спускать. Вам обоим повезло выжить и не пострадать, ваш поступок можно легко объяснить, но придется пойти официальным путем и написать заявление.

Она скрестила руки на груди, подняла голову, встретилась взглядом с молодым сыщиком и успела почувствовать его дискомфорт, прежде чем он спрятал лицо за бумагами.

– Я… я не знаю… – пролепетала она, захлебываясь от волнения.

Что ты забыла в жандармерии? Она ни на миг не допускала, что все может закончиться вот так, даже при ее способности попадать в самые невероятные истории. Ирония момента едва не заставила ее улыбнуться, но она справилась с порывом: сидящий напротив офицер выглядит искренним, он пытается завоевать ее доверие. Может, этот человек – исключение из общего правила? Первый мужчина, которого она встретила после всего пережитого, потянулся своей мерзкой лапой к ее ноге. Она проклята, других объяснений нет.

– Боитесь, что этот тип найдет вас, когда узнает, что вы подали на него жалобу? Вы назвали адрес, когда сели в машину?

Меня может найти он… – повторила она про себя, и у нее заледенела кровь. Что, если так?

По ее щеке скатилась слеза.

– Дать вам воды?

На этот раз она кивнула.

* * *

– Повторяю – это она на меня напала! – проворчал Дюплесси, дотронувшись до повязки на правом глазу. – Из-за этой шлюхи пострадала моя тачка…

– Итак, – перебил его приземистый коренастый жандарм лет пятидесяти, – я еще раз зачитаю вам весь документ, и вы скажете, согласны с ним или нет.

Жеральд несколько секунд тер висок, потом кивнул. На лицо жандарма упал голубоватый отблеск компьютерного монитора.