– Девятьсот девяносто девятый. Погоди, подними рукав.

Тысяча. Передо мной стоит практически тысяча убийц. И это как минимум. Отодвигаю ткань с метки, Пипитр указывает пальцем на красную точку, которую он не рисовал, она сама появилась.

– Это отметина за твое убийство. Каждый раз, когда ты будешь совершать новое, они будут появляться.

Я знаю, о чем он говорит. Слышала это от отца несколько лет назад. Он говорил, что на Ристалище есть те, у кого уже нет места для новых меток отнятых жизней. Я отпустила рукав и отступила на шаг назад. Не поворачиваюсь к Пипитру спиной, словно он мог напасть.

Я никому не могу доверять. На Ристалище каждый дышащий будет мне угрозой. Пора привыкать к этому.

– Поздравляю, – сказал парень из угла.

Я бросила на него беглый взгляд и молча ушла на свое место.

– Джек, – Пипитр переминался, что–то листал в планшете и нахмурив брови отвлекся от экрана и посмотрел на Джека. – А фамилия?

Парень криво ухмыльнулся и сказал:

– Спросите об этом седьмого наследника. А до тех пор, я просто Джек.

– Преступление Просто Джека – убийство пяти и более лиц.

Теперь мой взгляд более пристально исследует лицо ранее молчаливого парня. Ему набивают красную линию и сообщают, что его ранг – восемьсот семь. Но кажется, что эта информация его нисколько не заботит. Кто он, черт возьми, такой? Есть один момент, который касается Просто Джека, я практически уверена, что моя шея и петля не познакомились, лишь благодаря ему.

– Сейчас вас проводят в отдельные по половому признаку помещения, – вещал Пипитр, убирая ручку и планшет в портфель. – В течение семи дней мы будем ждать добровольцев, а потом покинем Синт и отправимся в перевалочный лагерь у подножия Ристалища. Там вас приведут в порядок, выдадут одежду, а за оружие придется посоперничать. И могу дать вам совет, по секрету, разумеется, выложитесь на полную. А пока я оставлю вас, увидимся уже перед отбытием. Еще раз поздравляю с помилованием. Ваша четверка – поистине счастливчики.

Пипитр ушел, забрав с собой чемодан. Блюстители остались, и какое–то время мы – четыре незнакомца – сидели в тишине. Не знаю, о чем думали другие, а я уже начала переживать о том, что, прибыв на Ристалище, мне будет нужно добыть оружие. Как? Где? Придется его украсть, выпросить, вымолить или убить за него? Реальность происходящего становится более ясной с каждой минутой. Зря я не наблюдала за разворотом событий в тюрьме под куполом. Не думала, что когда–то туда попаду.

Я никогда не была особенно хорошим человеком. Старалась не делать людям больно, не обижала животных, которых в Синте практически нет, часто следовала букве закона, но хорошей никогда не была. Но все равно не уверена, что смогу выжить на Ристалище. Передо мной девятьсот человек. Если я попаду в сотню, то может и смогу прибиться к какому–то из кланов. Но что я смогу предложить им взамен на защиту и нашивку на своем рукаве?

Взгляд опускается на рукав, под которым скрыта усовершенствованная метка. Если от меня чего–то и захотят, то скорее всего это будут убийства. Смогу ли я ради защиты своей тощей задницы переступить через человеческие нормы морали? О чем я думаю? Откуда на Ристалище мораль? Ее там отродясь не было.

Как я ранее упоминала, кланов всего три. Они расположены относительно на одном расстоянии друг от друга и от центра Ристалища, где находится Клуб Заблудших. Если посмотреть на этот сектор сверху, то кланы создают собой что–то вроде треугольника. Помню, об этом рассказывал отец. Он и Ник частенько просиживали время у экрана и следили за ходом соперничества кланов. Ник и вовсе считал себя экспертом.

Двери снова открылись, и к нам вошла девушка, на вид ей не больше пятнадцати лет.

– Кэролайн, Рэйвен, прошу вас проследовать за мной, – позвала она.

Кэролайн схватила меня за руку так неожиданно, что у меня не было возможности увернуться. Первым желанием было откинуть ее или отстраниться, но она почему–то напомнила мне Мэри. В итоге я стиснула тонкие холодные и липкие от пота пальцы девочки, и мы вышли вслед за девушкой. Практически сразу повернули направо и наткнулись на дверь, у которой стояли еще два блюстителя. Они смотрели четко перед собой и синхронно отступили от двери в разные стороны.

Мы оказались в комнате с десятью кроватями, они были расположены параллельно друг другу, расстояния между ними практически не было. Постели застелены серенькими покрывалами, у изголовий лежали тонкие подушки, а на облучке у ног висели полотенца. Освещение шло с потолка, он весь был одной большой, но тусклой лампой.

– Здесь вы пробудете неделю, пока Семья Основателей ожидает добровольцев. Если будут добровольцы женского пола, то я приведу их сюда. В конце комнаты незакрывающаяся душевая. Под подушками эластичные комбинезоны, можете их взять. Выходить нельзя, пытаться снять ошейник запрещено, в случае его повреждения сработает детонатор, и ваша голова разлетится вдребезги. Есть вопросы?

Я отрицательно покачала головой, а вот Кэролайн спросила:

– Нам дадут еду?

– Через пару часов.

– Спасибо.

– Еще вопросы?

– Нет.

Девушка ушла и только после того, как со стороны двери донесся звук закрывающегося электронного замка, Кэролайн отпустила мою руку.

– Рэйвен Коулман.

– Не называй меня по фамилии. Рэйвен, вполне достаточно.

– Не любишь свою фамилию?

Ее мне дал отец, а мне от него ничего не нужно уже семь лет.

– Нет, – ответила я.

– Почему?

Ник и Мэри почему–то любили называть меня по фамилии. Никогда не понимала этого, они видели, что я злилась и продолжали подтрунивать. Мэри с любовью, а Ник хрен знает с чем. И стоит девичьему голосу Кэролайн обратиться ко мне, как я мгновенно уплываю в воспоминания и на ее месте тут же возникает моя Мэри. Ладно бы они были хорошими, эти воспоминания, но они ужасные. Воспоминания о том, как Мэри умирала у меня на руках, а я ничего не могла сделать. И не сделала. Я чувствовала себя невозможно одинокой и потерянной. С тех времен ничего не изменилось.

– Это не важно.

Меньше всего я хотела бы обсуждать историю своей семьи. От нее ничего не осталось. Только я и память, которую хотела бы стереть.

– Нужно выбрать кровати, – сказала я и отошла от Кэролайн.

Мой выбор пал на крайнюю кровать слева. Рядом выход из помещения, от душевой и туалета как можно дальше. Да и сосед будет у меня только с одной стороны, а это на пятьдесят процентов безопаснее. Добровольцы будут. Всегда есть те, кто решает, что смогут пройти Ристалище. Если вы спросите меня, проходили ли его добровольцы? Да, бывало, но это несоизмеримо мизерный процент тому, сколько туда ушли.

Справа от входа в комнату и слева от душевой расположены камеры, они следят за нами. Глаз беззвучно поворачивается, наблюдает за перемещением. Либо по ту сторону экрана сидит человек, либо она запрограммирована на движения.

Я взяла полотенце и серый комбинезон из–под подушки и отправилась в душевую, дверь отсутствует, но я пользуюсь моментом, пока кроме меня и Кэролайн никого нет. Скидываю с себя пропахшие потом вещи, отправляю ворох тряпья в пакет, из которого вынимаю тонкий эластичный комбинезон, отправляюсь в душ. Быстро смываю с себя печаль последних дней. Пару минут просто стою под струями прохладной воды. Успокоение приходит быстро, я даже не ожидала, что оно так откликнется на мой зов. Глубоко вдыхаю и выключаю воду. Первое, что мне нужно – это сон. Я измучена до предела. Привыкла быть уставшей физически, это мне не ново, но моральное истощение – это адская пытка.

Я дождалась, пока Кэролайн вернулась из душа. Не могла понять, для чего вообще ожидала ее, словно взяла ответственность. Скорее всего так оно и было. Когда Кэролайн взяла меня за руку, мне был дан выбор, оттолкнуть ее или нет. Не оттолкнула. Скорее всего зря.

Воду выключили, и спустя пару минут Кэролайн уселась на соседнюю кровать. Мокрые длинные светлые волосы окутывали ее ореолом невинности и уязвимости. Она не выживет в Ристалище.

Глаза закрывались, я прикрыла кулаком зевок.

– Будем спать? – спросила Кэролайн, тоже зевая.

Бросив взгляд на камеру у душевой, взяла пару мгновений на раздумье.

– По очереди. Ложись первой, разбужу тебя, когда уже не смогу сидеть с открытыми глазами.

Девчонка вяло кивнула и легла на кровать, укрылась тонким, но чистым одеялом. Она заснула моментально. Я же прогоняла в голове мысли. Они были достаточно разные, и ни на одной я не хотела сконцентрироваться, уставший мозг не поможет найти правильного решения. Сначала отдых. Да и какое решение может прийти на ум? Выхода из моего положения нет, точнее, он есть и только один – попасть на Ристалище и выжить. С первой частью я как–нибудь справлюсь, а вот со второй…

Пару раз я практически вырубилась, но не до конца. Тонкая подушка манила пальчиком, и я ее за это возненавидела. Не знаю сколько прошло времени, но я сдалась и разбудила Кэролайн. Девчонка долго зевала и с трудом разлепила глаза. Я смотрела на нее и практически валились на бок. На последних крупицах силы, как можно строже сказала:

– Не усни.

– Хорошо. – Это уже услышала сквозь вату в ушах.

Мы тут вдвоем, а я похожа на параноика. Ничего не могу с собой сделать и, несмотря на сонную физиономию Кэролайн, не разрешаю ей продолжить сон.

Легла и пока не уснула, спросила:

– Сколько тебе лет?

– Десять.

Да твою ж мать. Десять лет, и ее отправляют в Ристалище. Больные ублюдки. Сон накрыл меня с головой. Проснулась от щелчка – звука электронного замка. Открыла глаза и так как я лежала прямо рядом с дверью, то сразу увидела новеньких. Одна женщина, ей было уже слишком много лет, чтобы попытаться пройти Ристалище, вторая примерно моя ровесница, с короткой стрижкой под мальчика. Волосы черные, как и глаза. Им рассказали все то же самое, что и нам, а потом оставили.

Снова закрыла глаза и ждала, когда они пройдут дальше. Как только в душевой включилась вода, я повернулась на другой бок и посмотрела на умиротворенное лицо спящей Кэролайн. Соплячка все же уснула. Не бужу ее. Пусть отдохнет. Я ведь не знаю, что выпало на ее долю. Возможно, больше моего, но это понимание не помогло мне перестать злиться. А если бы что–нибудь случилось пока она спала?

Новенькие помылись, коротко стриженная легла на кровать за Кэролайн, а женщина ушла в другой угол. Она что–то бухтела себе под нос и махала руками перед лицом. Отлично, чокнутой нам только тут и не хватало. Никакого знакомства между нами не произошло. Добровольцы даже между собой не разговаривали. Я дождалась, пока они горизонтально разместились. Примерно через двадцать минут после этого вырубили свет, и помещение погрузилось в абсолютную темноту, только всевидящее око горело маленькой красной лампочкой.

Следующие три дня ничего не происходило. К нам никто не приходил, только еду приносили. Кормили нас на убой, кажется, что я даже немного набрала, но ребра по–прежнему торчали. Новеньких больше не поступало.

– Я не трогала твою еду! – вскрикнула Кэролайн, и я тут же подорвалась с кровати. Короткий дневной сон варварски прекратился.

Я полетела в душевую и увидела забившуюся в угол Кэролайн, она не успела до конца натянуть на себя эластичный костюм, перед ней стояла коротко стриженная. Она коршуном нависла над Кэролайн, и во мне моментально проснулась защитница.

– Что тебе от нее надо? – с порога спросила я, а Кэролайн быстро начала натягивать костюм.

Брюнетка повернулась ко мне.

– Твоя пигалица утащила мой хлеб!

Я посмотрела на Кэролайн, она стояла на грани истерики. В глазах скопились слезы, а нижняя губа дрожала.

– Это так? – спросила я.

– Я не брала. Рэйвен, я правда не брала ее еду, я даже свою не съела. Я… я. Это не я.