Лев Сухов: Понтий Пилат

Видите ли, какая странная история, я сижу здесь из-за того же, что и вы, а именно из-за Понтия Пилата… Дело в том, что год назад я написал о Понтии роман.

М. Булгаков. Мастер и Маргарита

© Сухов Л.Н., наследники, 2025

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Вместо предисловия

Огромная фигура Иисуса затмила собой яркую личность Понтия Пилата, пятого прокуратора Иудеи, и продолжает затмевать до настоящего времени. Справедливо ли, что одно из главных действующих лиц разыгравшейся трагедии оказалось как бы вне поля нашего зрения?

Жизнь и личность пятого прокуратора Иудеи смутно просматриваются сквозь толщу времен, а противоречивые сведения, ставшие нашим достоянием, вызывают неподдельный интерес.

Сейчас становится понятным, что события той глубокой древности развивались в двух плоскостях. Одна из них представлена для обозрения, вторая – глубоко скрыта от рядового читателя. Понтий Пилат, являясь непосредственным участником событий, отлично понимал скрытый механизм причин, заставивший историю народов развиваться в известном нам направлении.

Старая отцовская мельница, нескончаемым потоком журчит вода, поскрипывают колеса. Изредка набегающий ветерок шелестит листвой развесистого платана. В любимом месте, на краю мельничьего бучила, дремлет Понтий Пилат – бывший наместник, прокуратор, ветеран. Незаметно подобралась старость, придавила к земле, отобрала желания, устремления, энергию. Домочадцы и рабы берегут покой хозяина дома, и Господи упаси, если посторонние звуки нарушат привычную тишину. Но дремлющее сознание прокуратора порою вспыхивает с непонятной силой. Яркие, живые воспоминания проносятся нескончаемой чередой. Неотвязная мысль засела в его сознании, и временами некое недоумение возникает на лице Понтия Пилата.

– Неужели я действительно умираю своей смертью? Здесь, в старом отцовском имении на берегу речушки моего детства? Невероятно! Сколько раз должен был я погибнуть! И все-таки я жив! Такое могло произойти только по воле богов. Ничем другим этот финал жизни объяснить не могу. Конечно же, воля богов!

Но тогда зачем они меня берегли?

И сознание Понтия Пилата погружается в поиски того единственного смысла, ради которого он обречен жить так долго.

– Если я выполнил волю богов, волю самого Рока, то я уже совершил назначенное мне деяние, а я даже не могу себе представить, что же это было за свершение. Знаю, боги умеют скрывать от смертных свои планы, однако никто не запрещал смертному попытаться проникнуть в их замыслы.

Понтий Пилат вспоминал свою жизнь год за годом, мысленно воспроизводил и оценивал каждый случай, каждый свой поступок. Да! Удача сопутствовала ему. Судьба позаботилась о его силе, здоровье. Его возможности в начале службы были достаточно высоки. Его сила, мастерство удара и броска далеко превосходили средние возможности хорошо обученного легионера. Рядом с Понтием Пилатом сражались искренние друзья, умные покровители. В легионах имя Понтия Пилата произносилось в рассказах о схватках и сражениях, в которых победа римскому оружию обеспечивалась при необычных обстоятельствах. Его имя привлекло внимание наместника Тиберия. Его отвага и воинская удача во многих случаях были достойны внимания, и все же прокуратор вынужден был признавать, что для таких событий щедрость богов была бы слишком велика. Однажды у Понтия Пилата возникла внезапная мысль: «Неужели тот самый пророк из далекого прошлого?»

Прокуратор был поражен. В первую минуту он отверг эту мысль. Что же, его роль заключалась только в том, чтобы отправить этого беззащитного пророка на крест? Гибкая мысль прокуратора тут же подсказала выход: а если именно гибель пророка была важна для первого толчка религиозного процесса? Говорил же его тогдашний друг о необходимости создания мировой религии. Но он имел в виду философскую необходимость, а я-то попал в конкретную жизненную схватку, и в итоге едва не рухнула моя карьера. Что же там происходило?

Свое десятилетнее прокураторство вспоминаю, как постоянное противостояние синедриону. Синедрион стремился вернуть себе право распоряжаться на земле Иудеи, опираясь на обычаи и традиции, я же заставлял его вписываться в законы и правила римской провинции, установленные сенатом. Противостояние касалось различных норм жизни, но главным тут было право смертной казни, которая могла официально состояться для иудея только после утверждения приговора прокуратором.

Я был наместником страны-завоевателя, и моя позиция определялась духом времени. Я жестко пресекал любые формы проявления недовольства римским правлением вплоть до истребления недовольных. С другой стороны, зная фанатичность толпы, я оказывал отпор фарисеям, религиозным кумирам тех времен в их стремлении вершить произвол по отношению к толкователям законов Моисея, особенно когда речь шла о смертной казни. Владея рычагами власти, я заставлял синедрион считаться со своим мнением.

Надо признаться, что в случае с галилеянином я толком не понимал причины столь суровой позиции синедриона. Уже после разъяснений наместника Сирии Помпония Флакка мне стала понятна суть ереси, проповедуемая бродячим философом. Члены синедриона мыслили правильно: подобная ересь способна расколоть общество и уничтожить государство. Тогда же мне было только жаль молодого пророка.

Умное, симпатичное лицо галилеянина выражало состояние человека, попавшего в беду и не понимающего по жизненной неопытности, что привело его к печальному концу. Создавался трогательный образ провинциального философа, плохо разбирающегося в скрытых пружинах столичной жизни.

Наивность, с которой он выступал со своей доброжелательной философией, не понимая ее разрушительной силы для своей же страны, поражает меня и сегодня. Но, возможно, он видел дальше, чем я, чем члены синедриона. Быть может, он смотрел через века, прозревал судьбы народов через тысячелетия. Может быть!

Еще тогда, всматриваясь в выражение его лица, я обнаружил в нем внутреннюю уверенность в своем предназначении, которое он должен осуществить вопреки обстоятельствам.

Мне было жаль его еще и потому, что его уверенность в собственной значимости для Мира в моих глазах не стоила ничего, но, воспитанный своими друзьями в духе уважения к знаниям и философии, я стремился найти способ спасти молодого вероучителя от грозящей ему смерти.

Какая борьба шла за этого пророка! Единственный раз в жизни я сдался, уступил давлению синедриона. Прошло столько лет, но и сейчас чувство унижения охватывает мою душу. Как удалось синедриону продиктовать мне свою волю? Только рука богов могла внести смятение в мою душу, заставить отступить. Так думаю я сейчас. Тогда же я подсознательно чувствовал, что непреклонная воля синедриона была сильнее моей воли, воли безответственного филантропа, роль которого я сам для себя и выбрал.

План Помпония Флакка расколоть иудейское общество, ввести в его среду новые религиозные ценности воодушевил меня в первую очередь потому, что он открывал возможность досадить Каиафе и членам синедриона за унизительность принуждения, которому я подвергся с их стороны во время суда над галилеянином. Я тайно развил бурную деятельность и кое в чем преуспел. Скорее всего, синедрион знал о моих стараниях, но что он мог противопоставить? Только сплочение рядов истинно верующих!

Сейчас многие догадываются, что «новая религия возрастала под сенью римского закона и под его покровительством». Но кто помнит, как выглядело само покровительство в действительности? По объективным причинам учение провинциального философа было обречено на забвение: мощное противодействие синедриона, отрицательное отношение фарисеев, имевших, как известно, огромное влияние на толпу. В Иерусалиме не было духовной опоры, не существовало среды, которая впитала бы, охранила и взрастила посеянные пророком семена. Как бы вразрез с объективными причинами учение было спасено.

Если это так, боги не зря заботились обо мне. Правда, в те далекие времена я думал, что мною двигали мои личные обиды, личные интересы, но на то они и боги, чтобы знать, как направить мои усилия в нужном направлении.

Вспоминая события тех дней, знаю наверное: по форме казнь пророка носила религиозный характер, но истинное состояние вопроса отражало политические интересы, и знали об этом только главные действующие лица. Постулат пророка о едином Боге для всех людей земли разрушал религиозную основу единства еврейских племен. Синедрион понимал, что этим мощным оружием захочет овладеть Рим, чтобы использовать его в механизме управления их же страной. Последовавшая за казнью пророка скрытая политическая схватка не приносила явного перевеса ни той, ни другой стороне.

А сколько уже написано о далеком для меня философе. Такие небылицы! С такой уверенностью! Но ведь я был непосредственным свидетелем и участником тех событий!

Как это толпа дважды бичевала пророка, когда он находился под стражей римлян и в Антониевой башне, где стоял наш гарнизон? Да иудеи боялись рядом пройти. Иуда уже стал предателем! Это было бы возможно, если бы галилеянин прятался, но у того и в мыслях ничего подобного не было – он пришел проповедовать. Конечно, при возникновении религиозного учения создаются притчи для трактовки нравственных ценностей – наследие будущим поколениям. Но почему Иуда?

На том же уровне создан эпизод об изгнании галилеянином кого-то из храма. Торговля всегда считалась богоугодным делом, и умный философ должен был понимать, что преследование торгующих вряд ли найдет путь к сердцам верующих. Изгнание же торгующих могло произойти в том случае, если человек подвергся тяжелому житейскому удару и его душа была выбита из привычного равновесия. Помнится, там что-то происходило, не упомянутое в документах.

А какие тонкие замыслы осуществлялись для перевоплощения беспощадного к христианам Савла в их же идейного вождя, ныне апостола Павла! Непомерное честолюбие, стремление к лидерству были искусно направлены на службу христианству. Его знание, энергия, ораторское искусство захватили души тысяч прозелитов. Сила убеждения нового апостола вовлекла целые толпы в лоно новой церкви.

Но события развивались нашими стараниями!

Стали раздаваться голоса об ошибке, совершенной синедрионом. Посмотрите, как неотвратима победная поступь духовного наследия пророка Иисуса! Как заманчиво приобщить духовный взлет новой религии к прежним религиозным ценностям. Но тогда новые постулаты Иисуса должны рассматриваться не как ересь, а как развитие иудейской религии. Опоздали! Единственный раз обстоятельства предоставили людям выбрать путь своего развития на века… и они ошиблись.

Удовлетворенный сделанными выводами, прокуратор, повинуясь душевному порыву, перешел к оценке своего жизненного пути.

– Некоторые известные мне вольнодумцы отвергают участие богов в любых областях человеческой деятельности. Даже если это и так, то моя жизнь и без иудейского пророка интересна и достойна зависти многих.

Сколько удивительных событий, необыкновенных приключений! С какими интересными людьми свела меня судьба!

Я прошел дорогами власти, в мои руки попали большие богатства, любовь прекрасных женщин освещала мой жизненный путь. И после того, что подарила жизнь, мне еще о чем-то сожалеть?