В общем, он меня уломал – после того как я заявил, что намерен заниматься только тем, что мне интересно, и только на моих условиях, в числе которых я сразу оговорил возможность использовать свои тексты при подготовке журналистских материалов, а также в случае необходимости обращаться в КГБ за информацией (пассаж о взаимовыгодности сотрудничества я предпочел понять только так). Это мне было обещано – в самых закрученных выражениях: «это не в наших правилах, но для вас, в виде исключения – и зная, что вы не будете злоупотреблять, так что все, что в наших силах» и т. д.

Конечно, я не сказал, что готов начать немедленно. За меня это сказал Гильфанов, оказавшийся тем еще ковалем горячего железа. Он извлек из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок и предложил подумать над вот этой темой. Бледно напечатанные матричным принтером вопросы так или иначе сводились к опасностям, подстерегавшим Татарстан при самостоятельном налаживании внешнеэкономических, а особенно внешнеполитических связей.

Так я стал внештатным экспертом аналитического управления КГБ республики.

По классической схеме, через пару месяцев, когда я навалял вторую справочку – про возможные способы внебюджетной поддержки научных учреждений, кажется, – Ильдар объявил, что такие дела бесплатно не делаются, и предложил поставить наши отношения на нормальную финансовую основу. Я резко отказался. Ильдар, помявшись, сообщил, что его начальство такого подхода не поймет. Я ответил, что при всем моем уважении к майору Гильфанову не могу считать данное обстоятельство своей проблемой, и если комитет не устраивает нынешняя схема сотрудничества, то меня не устраивает никакая другая. Тогда он попросил меня не в службу, а в дружбу встретиться с его начальником, от которого и исходят настойчивые просьбы упорядочить отношения.

Я интереса ради согласился – и не пожалел. Встреча получилась захватывающей, как в шпионском фильме.

Ильдар позвонил и попросил подойти к 13:00 к столику администратора реконструируемой гостиницы «Казань», расположенной в двух шагах от редакции, на той же улице Баумана. Я, как путевый, подошел, потолкался в запертую наглухо дверь, пожал плечами и вернулся на работу. Через минуту перезвонил заметно удивленный Ильдар, а когда я кротко выразил собственное недоумение итогами похода, охнув, уточнил, что входить ведь надо через запасный вход – «я думал, вы знаете». На эту вздорную реплику я не отреагировал и, как оказалось, поступил умно. «Казань», вопреки моим представлениям, была набита народом, поскольку ремонтировалось только левое крыло, а правое было отдано на растерзание разнообразным офисам. Тем не менее вылупившийся из-за будки «Ремонт часов» Ильдар повел меня именно налево – на второй этаж, по засыпанным мелом и кусками щебенки ступенькам и неровно сваленным доскам, мимо прислоненных к ободранным стенам стеклопакетов.

Полковник, имя которого я тут же забыл (Рустам Ильдусович или Марат Ахметович, что-то распространенное, в общем), – кудрявый, усатый и безумно энергичный брюнет – ждал меня чуть ли не с распростертыми объятиями за самой обшарпанной дверью без номера. Полкан убалтывал меня полчаса очень разнообразно и квалифицированно (Ильдар молча сидел в сторонке на строительном топчанчике), и я, быть может, согласился бы с каким-нибудь из его предложений – у нас в это время было совсем худо с деньгами, – если бы живо не представил себе, как гэбэшники после очередной смены начальства или просто из оперативной необходимости в один прекрасный момент обнародуют мою расписку о получении денег или еще какое заявление – и как тщетно я буду доказывать всему миру, что не стукач и не верблюд.

Полковник отстал только после того, как я утомился виртуозными петлями и иносказаниями, и на сетования по поводу того, что я вот оказываюсь допущенным к секретной информации, а они, значит, не имеют никакой гарантии того, что я эту информацию не разболтаю, – так вот, на сетования я снова ответил предложением, коли так, прекратить наши контакты, дабы впредь подобных опасений не возникало. Тут сиротское выражение с лица полковника как водой смыло, он рассмеялся и сказал, что, честно говоря, не верил Ильдару Саматовичу, жаловавшемуся на упрямство столь юного журналиста, но теперь убедился сам – и зауважал меня еще сильнее, чем уважал раньше, в заочном, так сказать, порядке.

«Ах ты паразит», – добродушно подумал я, засмеялся в ответ и поинтересовался, остается ли в силе договоренность об обмене информацией. Полковник заверил, что да.

Сильного-то обмена не происходило, мы с Ильдаром не особенно досаждали друг другу – тем более что вскоре он прекратил визиты в редакцию, а вместо него регулярными допросами нашего компьютера занялась какая-то тетка, объяснившая гильфановское манкирование прежними обязанностями тем, что не барское это дело. Забегал он редко, но метко – прямо в мой кабинет, и каждый раз с бледным листочком.

Каждый декабрь надо было определять первостепенные политические и экономические опасности наступающего года. Кроме того, иногда майор, с позапрошлого года подполковник, просил меня выдать свою точку зрения на отдельные проблемы: то падения уровня жизни, то безработицы, а то коррупции и борьбы с нею.

А я где-то раз в квартал, наткнувшись на полное отсутствие данных о некотором аресте или загадочном обнаружении бомбы, звонил Ильдару. И надо отдать ему должное – попробуй не отдай, – получал либо исчерпывающий ответ, либо авторитетное подтверждение того, что КГБ здесь точно ни при чем.

Текст про натовскую интервенцию я написал в марте в ответ на внеплановую просьбу Ильдара оценить перспективы развития политической ситуации в ближайшие полгода. Удивляться скоропостижности этой просьбы не приходилось: за неделю до этого Госдума проголосовала за внесение в Конституцию поправок, посвященных изменению административно-территориального деления России. В соответствии с этими поправками восемьдесят девять регионов окончательно объединялись в семь округов и одну особую территорию – Чечню.

3

– По-моему, это враки.

– По-моему, тоже. Это один из наших людей только что передал. Все, что они передают, – либо враки, либо клевета.

ИВЛИН ВО

Статью «В ожидании интервенции» мы опубликовали, как я и обещал, в четверг. Шеф был в курсе моих особенных отношений с конторщиками, а я был в курсе, что он дружит домами с зампредом республиканского КГБ Фаттаховым – и всяко после каждой инспирированной чекистами статьи дает тому понять: комитет настолько обязан нашей газете, что не может держать в секрете от нее совершенно ничего. Судя по рассказам шефа, Фаттахов на такие намеки реагировал добродушным ржанием – но свою порцию эксклюзива «Наше все» получало исправно.

Обычно Долгов категорически отказывался читать мои заметки до их постановки на полосу. Я однажды – из кокетства, честно говоря, – поинтересовался причиной этого феномена. Шеф исподлобья, поверх очков, посмотрел на меня и буркнул: «Что, будем ваньку валять?..»

На сей раз в силу отмороженности темы и ее воплощения я настоял на валянии несчастного ваньки – и получил довольно редкую, пятую или шестую за десять лет работы с Долговым, возможность гордиться тем, что пробил легендарное хладнокровие шефа или хотя бы чуть поднял градус. Реагировал шеф в своеобычной малольстивой манере: пару раз хмыкнул, потом, все так же не отрываясь от экрана, нашарил новую пачку, вскрыл ее и, гадливо морщась, задымил. Я деликатно сделал шажок назад и не напомнил шефу о вчерашнем его обещании ограничиваться пачкой в день – так он отреагировал на случившийся во время планерки звонок врача, указавшего на необходимость в течение ближайшей недели явиться на плановый осмотр.

Дочитав, шеф развернулся ко мне, снял очки и помял пальцами глаза.

Я ждал.

Он освободил один глаз, хитро глянул на меня и протянул: «Да…»

Я заулыбался.

Он спросил:

– И ты прямо своей фамилией, не Идрисовым будешь подписываться?

– Да, – сказал я. – Имею право. А что, Алексей Иваныч?

– Не-не, нормально. Имеешь право, – согласился шеф.

Статьи, написанные под заказ или по чужим исходным материалам – информагентств, например, – я подписывал псевдонимами, источниками которых служили мои многочисленные и разноименные родственники. Но под материалами, чреватыми скандалами или разборками, я всегда ставил собственное имя – чтобы никто не думал, что я боюсь, и чтобы лишний раз не раскрывать псевдонимы на возможном суде. На сей раз я решил подписаться, скорее, из тщеславия. В конце концов, текст был на двести процентов моим, и совсем неплохой текст, надо сказать.

Не то чтобы я ожидал, что Московский Кремль, НАТО или ООН потребуют от меня сатисфакции – я, грешным делом, вообще сомневался, что мое бессмертное творение попадет под светлы очи обитателей этих уважаемых структур. Зря, как выяснилось, сомневался.

Поначалу все было как в прорубь: ответом на публикацию стали, во-первых, оперативные ехидные звонки нескольких коллег, поздравивших меня с присвоением звания пикейного жилета глобального уровня. Во-вторых, три подписанных невразумительными никами электронных письма: авторы двух делали изощренные и густо пересыпанные орфографическими ошибками комплименты моей фантазии, а еще один объяснял, что оккупация России западным миром – единственный способ наладить нормальную жизнь в стране. Наконец, до самой субботы мне пришлось отвечать на звонки разгоряченных пенсионеров, доказывавших, что капиталистическая интервенция России началась уже давно, все вице-премьеры антинародного правительства, от Гайдара до Борисова, были штатными офицерами американской разведки и магистрами масонской ложи, которых пора подвесить за причинное место, а наша буржуйская газета раз в жизни написала правду, но это ее не спасет от волны народного гнева, которая, спасибо Придорогину, близка.

Потом была неделя затишья – я даже сообщил звонившему замерить погоду Пете, что выстрел, похоже, получился холостым. Тот помямлил что-то ободряюще-извиняющееся и грустно распрощался.

А потом прорвало.

В понедельник мою статью перепечатали два ведущих издания Рунета – Newspaper.ru и RussiaToday^[6]. Newspaper была сдержанна и холодна, сопроводительный текст сводился к предложению полюбоваться, что там у них в казанских СМИ творится, и блицкомментариям нескольких думцев, политологов и даже представительницы НАТО, которые, ясен перец, не оставляли от моих выкладок даже огрызков. Завершалась сопроводиловка необязательными инвективами в адрес провинциальных аналитиков.

Зато в RussiaToday я удостоился похвал самого главного редактора, посвятившего моим упражнениям очередную крупномасштабную колонку. Похвалы, впрочем, относились исключительно к дерзости мышления провинциального автора и продемонстрированной им способности на современном материале довести до абсурда любую бесспорную идею, к каковой комментатор отнес неизбежность глобального передела сфер влияния, способность политических конфликтов вываливаться за цивилизованные рамки и желание США, прикрытых щитом ООН, заставить всю планету жить по придуманным в Вашингтоне правилам.

Во вторник сорвались с цепи бумажные издания. «Известия» поставили в подвал первой полосы статью «Казанское хамство» с подзаголовком «Нас пугают, а нам не страшно». «Комсомолка» заняла первую полосу коллажем, на котором неустановленный азиат в угловатой узбекской тюбетейке – видимо, я – сыпал из горсти украшенные американским флагом бомбы на Московский Кремль. Называлось это дело, как положено, в рифму: «Казанская истерика: татары ждут Америку».

«Советская Россия» отнеслась к статье с понятной благосклонностью, обоснование которой называлось «Сказка – ложь, да в ней намек». Сочувственно настроенными оказались почему-то и «АиФ», которые рассказали про «Большую войну маленькой газеты».