Цветы жизни

Когда прозвенел звонок на большую перемену, Хомяковой в классе уже не было. Как это я её упустила? Она просто ушла? И теперь мне как бы что? Я встала, собираясь с мыслями, как вдруг ко мне подошли девочки, грызущие пряники.

– Здра-а-авствуйте!

Всё-таки они мной заинтересовались, и это замечательно. Неравнодушные, живые дети. Любопытство – вот что должен поощрять чуткий педагог.

– Здравствуйте, девочки.

Посыпались вопросы, на которые я отвечала, стараясь быть приветливой и не слишком важной, но при этом не скатиться в панибратство.

– Буду вас учить, и сама учиться. Русский язык и литературу. Мне двадцать лет. Зовите меня Тамарой. Просто Тамара, без отчества.

Называть меня без отчества я планировала разрешить во вступительной речи, если бы Хомякова меня не заткнула. Я считаю, что в двадцать первом веке человек вправе сам выбирать, как к нему обращаться. Мне комфортнее быть просто Тамарой, чем Тамарой Андреевной или – на международный манер – мисс Обломовой. Рассказав об этом девочкам, я поняла по их глазам, что они ценят моё новаторство. Самое время закрепить установившееся доверие.

– У меня к вам серьёзный вопрос, девочки! – Я перешла на шёпот и поманила их к себе.

Мои ученицы с готовностью приблизились.

– Я напрочь забыла, как зовут Хомякову.

Девочки в удивлении разинули рты. Одна хмыкнула, другая экнула, а третья воскликнула:

– Морфэма!

– МорфЕма? – на всякий случай уточнила я.

– МорфЭма, морфЭма! – наперебой закричали они.

Мне не удалось узнать, откуда у Хомяковой такое прозвище, потому что мальчикам тоже хотелось и познакомиться, и прощупать границы – всё, как нас учили на педагогике. Один сорванец (буду пока называть его так, хотя одноклассники обращались к нему иначе) запустил бумажный самолётик прямо в спину кому-то из девочек и стоял довольный в ожидании реакции.

Дети – удивительные существа. Только в книжках они говорят по одному и на удивление высоким слогом, например:

«Лёнька, как тебе не стыдно позорить наш дружный класс?»

Или:

«Друзья, давайте простим его! Ведь он больше так не будет, правда, Лёнька?»

В жизни же их речь – вовсе не гладкая реченька, но кипучая Ниагара:

– Вообще оборзел, урод! Кринж! Конч! Поставьте кол этому козлу! Поставите?

И это я ещё сделала вид, что не услышала половины слов.

Когда вы в очередной раз встретите в сети заголовок «Дети довели до слёз учительницу» – подумайте, каким смягчающим буфером служит профессия педагога и кто на самом деле не даёт детям довести до слёз, например, сапожника, арматурщика или дембеля.

– Покажи ей!

Надо будет рассказать ребятам, что невежливо говорить о человеке в третьем лице в его присутствии, подумала я, а тем временем с этой репликой мне под нос сунули экран. Видео. Уже знакомый нам сорванец ухитрился при помощи полиэтиленового пакета поставить на подоконник в столовой полный стакан компота верх дном. Дело оставалось за малым – аккуратно вытащить этот самый пакет из-под стакана. За исполнителя фокуса болел весь класс.

«Что же ты делаешь, негодный мальчик?» – спросила подоспевшая уборщица, и дети разразились дружным хохотом, потому что уборщица не скромничала, как я сейчас, а выразилась экспрессивно и метко, как на заборах пишут.

Тут я поняла, что попалась в ловушку для молоденьких учительниц. Видео кончилось, и теперь весь класс, и особенно главный герой ролика с нетерпением ждали моей реакции. Проверочка «свой-чужой» – нет права на ошибку. И ругаться нельзя, и смеяться нельзя, и отмолчаться нельзя.

Слава Игорю, у меня была при себе подходящая заготовочка. Я ведь и сама, каюсь, владею русским языком изрядно за рамками школьной программы, а Игорь, моя непрошеная совесть, любит ткнуть меня носом в несоответствие его ожиданиям. Мне оставалось лишь вспомнить одну из его прибауток.

Итак, я как могла изобразила осуждение, покачала головой и вздохнула:

– Ну, теперь я поняла, у кого вы этих слов нахватались.

Детишечки восприняли мой ответ более чем благосклонно. Кажется, я прошла испытание.

И в этот момент мой ангел-хранитель решил напомнить о себе самым остроумным способом. Я, конечно, имею в виду Игоря, с чувством юмора которого вы уже немного познакомились. Он прислал мне фото самого себя. Не целиком. Фрагмент. Хорошо, что я знала, чего от него ожидать, и мгновенно сориентировалась: ни один ребёнок не пострадал.

Не помню, как я выскочила из кабинета, но помню, как долго бежала в поисках укромного угла и наконец забилась куда-то под лестницу. Оттуда, заткнув второе ухо пальцем, я позвонила своему суженому и высказала ему многое. Как он вообще додумался послать мне в школе свой…

Но ничто не могло поколебать невозмутимости Игоря.

– Так я же не во время урока, – фыркнул он. – А ты вообще где? Так-то тебя в учительской ждут.

Это какая-то манипуляция, это ненормально, я считаю. Вот есть виноватый человек, косячник, которому по-хорошему надо бы оторвать кое-что, и вдруг – хоба! И он уже не виноват, а я снова бегу по школе, на этот раз в поисках учительской. Кринж.

Наш дружный коллектив

– И где же мы ходим? – спросила меня круглая румяная женщина, лишь только я залетела в учительскую. Впрочем, это прозвучало вполне приветливо, я бы даже сказала, радушно.

– Я знакомилась с учениками.

– Зачем? – искренне удивилась присутствовавшая здесь Хомякова.

А вот румяная, напротив, поддержала меня:

– И правильно! И с нами сейчас познакомишься! – С этими словами она, поворачивая меня за локоть, будто бы я пулемёт, застрочила скороговоркой, поочерёдно указывая на попадающихся коллег: имя-отчество-предмет, имя-отчество-предмет, имя-отчество-предмет. Отстрелявшись, она предложила мне представиться, и я назвалась.

– Боюсь, всех сразу не запомню, – испугалась я, потому что осознанно уловила лишь как зовут Игоря Владимировича – физрука нашей школы.

– И не бойся! Иди сюда! – Румяная вытащила меня в коридор и поставила перед внушительным стендом «Наш дружный коллектив». – Вот они мы все.

Её палец упёрся в саму себя примерно десятилетней давности – ещё не круглую, но уже овальную. «Марина Васильевна Румянцева (Боже мой, как совпало!), учитель начальных классов», – прочитала я.

И вдруг со мной случилось какое-то «недодежавю». Я узнала костюм завуча Потешкиной отдельно от Потешкиной. Отвечаю, это был он – своими петушиными цветами идеально очетающийся с её привычкой смотреть по-куриному боком, этого не забыть. Однако сверху к костюму почему-то была приделана голова совсем другой женщины, а снизу – подпись: «Башмакова Галина Адольфовна, директор».

– Может быть очень скоро и ты на этой доске окажешься, – разулыбалась Румянцева и, вдруг сообразив, над чем это я зависла, стрельнула взглядом в обе стороны по коридору, склонилась к моему уху и серьёзно добавила: – А может быть, когда-нибудь тебе и этот костюм достанется.

Я посмотрела на неё. Она посмотрела на меня. Мы обе поняли, что мы обе всё поняли, и, связанные нашей тайной, молча вернулись в учительскую. Румянцева снова превратилась в веселушку:

– Что ж, милая Тамара, в начале твоего трудового пути мы пожелаем тебе самого главного в нашей профессии. Как ты думаешь – чего?

Она говорила тягуче, нараспев, будто на утреннике, подсказывая, в каком месте надо позвать Деда Мороза. Я поддалась праздничному настроению и стала гадать, что же в моей будущей профессии главное.

– Всё лучшее – детям?

Не знаю, почему я так сказала. Кажется, где-то слышала эту фразу, и сейчас она вдруг сама собой всплыла в памяти в ответ на эмоцию. Да, такой себе из меня импровизатор… Румянцева же ничуть не подала виду, что я сморозила глупость, а сразу перешла к правильному ответу:

– Главное в нашей профессии – иметь мужа, чтобы нас обеспечивал, пока мы тут «всё лучшее детям»!

От неожиданности я всхохотнула, а Румянцева будто бы только этого и ждала:

– Чего ты смеёшься? Видишь, никто не улыбается. А как ты думаешь, почему?

И правда – никто в учительской не улыбался. Разве только Игорь, но он не в счёт. Наверное, они уже видели этот номер раньше, вот им и не смешно, подумала я. Но на этот раз не стала озвучивать сырые догадки и ответила вопросом:

– А почему?

– А потому что, Тамарочка, это не шутка.

Стало грустно и немного страшно. Я вздрогнула и инстинктивно посмотрела на Игоря. Надо же… Инстинктивно. А ведь я так не хотела вот этого всего. Я никогда не видела себя в роли приживалки, подруги на шее. «Муж добивается чина, а жена варит щи на». Нет. Хотя Игорь в этом смысле надёжен, я искренне им горжусь. В свои двадцать пять он настоящий добытчик: и физрук в школе, и тренер в клубе, и водитель в такси, словом, хочешь жить – умей вертеться. Правда, в своём такси он чаще вертел меня, чем баранку, но тем не менее…

Зачем же я пошла в учительницы, раз хочу сама себя кормить, спросите вы? Не надо меня ловить. Я знала куда иду, готова нести свой крест и владею навыками выживания. Себе на хлеб, пусть и без масла, я всегда заработаю сама. Как? Ну, во-первых, – репетиторство. А, во-вторых, можно же ещё что-нибудь придумать.

Говорят, в Люксембурге учительница получает по восемь тысяч евро в месяц. Врут, наверное. Хотя нет, я сейчас проверила, действительно получает, и даже не восемь, а девять. Божечки, сколько же это нашими? А если она ещё будет давать частные уроки и готовить абитуриентов? Нет, мне не под силу это сосчитать, я гуманитарий. А ещё там автобусы бесплатные…

Так. Пока я не в Люксембурге, надо как-то выживать. Да и мужика своего пора пожалеть, а то можно и заездить. Потом в сорок лет шмяк, инфаркт и выноси – кому это надо? Есть у меня одна задумка. Я стану блогером! Нет, это не вместо моих «записок», а параллельно. Думаю потянуть и блог, и мемуары. Буду писать о педагогике. А что? Кривляться на камеру я не умею, а вот пишу крепко. У меня будет серьёзный канал. Раскрутить его, монетизировать, а потом жить за счёт рекламы и в ус себе не дуть. Оно так и работает, это все знают. Сегодня же заведу, давно надо было.

Я неслась домой, больше всего на свете боясь забыть удачные мысли для своего первого поста. «Чем встречает школа», – это будет настоящий боевик. Утренняя вахтёрша проснётся знаменитой, когда пост выйдет. Меня распирало изнутри, как банку с кока-колой: потяни за кольцо, и рванёт. Я была готова писать на стенах, асфальте и деревьях и как никогда понимала Есенина, который, не найдя в «Англетере» чернил, вскрыл себе вены. Господи, да что же я туплю? Ведь у меня в телефоне есть диктофон!

И конечно, только я раскрыла рот, как зачем-то понадобилась любимому.

– Алё, ты где, прогульщица?

– В смысле, прогульщица? Меня Хомякова отпустила!

– В смысле «отпустила»? А кто будет проставляться перед коллективом? Надо, а то зачморят. Слышала про школьный буллинг?

Игорь знатный шутник, с ним нельзя уши развешивать. Пропадёшь, если не мыслишь критически.

– Что-то я не помню, чтобы кто-то говорил насчёт проставляться.

– Говорили, пока ты со школьниками знакомилась.

– Ну и кому они говорили, если я со школьниками знакомилась?

– Как кому? Так-то у нас ещё практикантка по английскому есть.

– Блин.

Неужели это правда? Но не будет же Игорь так нелепо врать. Проще согласиться, а то мало ли что. Мне вспомнилось, как Хомякова обошлась с сегодняшней именинницей, и я сдалась.

– Ладно. Во сколько?

– В семь в учительской.

– В семь? А чего такое время тупое? Почему не субботу утром? Многим удобней было бы.

– Идеальное время! Дети расходятся, шоу начинается. Сегодня ты узнаешь, что творится в школе после заката.

Что творится в школе после заката

Игорь сказал, что к чаю всё купит сам, потому что заботится обо мне. Надеюсь, это будут не ломаные пряники. К семи часам я снова попёрлась в школу. В этот раз другим путём – посуху. А ещё я не встретила никакой вахтёрши: заходите кто хотите, хоть в бахилах, хоть без, никто вам и слова не скажет.