Примерно в это же время я познакомилась со своим будущим мужем. Хотя, вернее будет сказать, примерно тогда мы заметили друг друга. Знакомы мы были давно, еще с того момента, когда в юности попали на одну смену в детском лагере. Долгие годы мы не общались, были лишь «друзьями» в соцсетях, порой наблюдали за жизнями друг друга, но не более. Внезапно завязалась переписка, близкое общение, которое переросло в романтические отношения, а там и до свадьбы было недалеко. Тогда я очень удивлялась: «Как я так долго могла не замечать настолько заботливого, доброго, интересного, надежного человека? Как он мог от меня прятаться все эти годы? Вот бы мы еще тогда начали общаться: не было бы всей этой токсичности, всей этой боли, которую я пережила!»

Сейчас я улыбаюсь, вспоминая эти мысли. На самом деле, если бы наше общение началось раньше, мы бы даже не заинтересовались друг другом. Тогда любовь для меня была драмой, связанной с постоянными эмоциональными качелями, долгими конфликтами и бурными примирениями.

Из-за своих травм, связанных с тревожным типом привязанности, я выбирала достаточно холодных и отстраненных партнеров. Теплый и отзывчивый человек рядом, скорее всего, вызвал бы у меня скуку или даже раздражение. Ведь я считала, что любовь надо заслуживать! А когда мы меняем собственные установки и взгляды на отношения, то и люди, которые нам «попадаются», тоже начинают меняться.

В моей жизни появлялось то, что раньше казалось невозможным и недоступным: счастливые отношения, принятие себя и искренний интерес к жизни. Постепенно ко мне пришло осознание: я хочу быть таким же проводником для других людей, каким стала для меня мой психолог. Сомнений не осталось – я подала документы и пошла учиться на психолога. Это мое второе образование. Первое я получила на филологическом факультете.

Дальше все закрутилось очень быстро: учеба, личная терапия, супервизии, начало частной практики, постоянные повышения квалификации, изучения новых методов работы и направлений психотерапии: терапия принятия и ответственности, когнитивно-поведенческая терапия и, самое главное, эмоционально-фокусированная терапия.

Эмоционально-фокусированная терапия (или ЭФТ) – это научно-обоснованный подход, помогающий парам улучшить отношения и преодолеть кризисы. С его помощью у людей появляется возможность почувствовать большую близость: усилить эмоциональную связь друг с другом и начать ощущать себя с партнером более безопасно и надежно. Этот подход во многом основан на понимании теории привязанности Джона Боулби и на разборе того, как проявляются во взрослой жизни различные типы привязанности, о которых мы немного поговорили ранее.

На страницах этой книги мы с вами узнаем, что такое теория привязанности, как она зародилась и как развивалась. Мы подробно рассмотрим основные типы привязанности, поймем, какие у каждого из них есть особенности и триггеры. Это поможет нам сделать первые шаги в понимании себя и своих партнеров, проанализировать, как можно действовать самостоятельно, чтобы двигаться в сторону безопасной и надежной привязанности.

Надеюсь, что эти знания для кого-то из вас станут такими же спасительными, какими когда-то они стали для меня. Надеюсь, они помогут вам сложить в целостную картину пазл вашей жизни.

Возможно, чтение этой книги не будет легким. Вполне вероятно, что в какие-то моменты появятся слезы и неприятные эмоции: грусть, злость, печаль. Придется заново вспоминать свой болезненный прошлый опыт, тот самый, который так хотелось забыть. Но будут и смех, и радость, и важные моменты «инсайта», когда лампочка словно загорается над головой, как в компьютерной игре.

В общем, все как в жизни, где нет места исключительно черному и исключительно белому.

История возникновения теории привязанности

Прежде чем мы начнем знакомиться с основами теории привязанности, нам важно узнать ее отца-основателя – Джона Боулби. Во многом именно личный опыт привел его к изучению только зарождавшейся тогда детской психиатрии, к исследованию того, как влияет раннее окружение и опыт самых первых отношений на развитие человека.

Джон Боулби (1907–1990) родился в очень состоятельной и достаточно известной английской семье аристократов. Его отец был личным хирургом самого короля Англии – Георга V. Большую часть времени отец проводил на работе и был загружен делами. Поэтому на воспитание собственных детей – а в семье, помимо Джона, их было еще пятеро – и общение с ними оставалось не так много сил.

Мать также мало участвовала в жизни Джона и его братьев и сестер. Общение с ней было ограничено строгими рамками: лишь час в день, в назначенные часы. Прямо как визит к врачу или в парикмахерскую. Заботились о малышах няни: поддерживали, играли и удовлетворяли базовые потребности – кормили, поили, меняли подгузники. Именно они, зачастую, становились для детей аристократов более значимыми и важными взрослыми, чем собственные родители.

Во многом такой подход был основан на существующих в то время представлениях о воспитании: «Нельзя баловать ребенка, особенно мальчика, вниманием и „сюсюканьем“, иначе он вырастет изнеженным, ни на что не способным. Слезы и любое другое яркое проявление эмоций – блажь и глупость, ведь нужно с детства привыкать быть самостоятельным и сдержанным. Ребенок – это маленький взрослый, и относиться к нему нужно соответственно».

Известный психолог-бихевиорист Джон Уотсон в своем руководстве по воспитанию детей писал: «Когда чувствуете искушение приласкать ребенка, помните, что материнская любовь – опасный инструмент»^[5]. Уотсон призывал родителей сводить физические контакты с детьми к минимуму. Ни в коем случае не обнимать, не целовать, не позволять сидеть на коленях или спать с ними в одной кровати. Максимум – пожать руку или погладить по голове. И то только в тех случаях, когда ребенок превзошел все ожидания!

Думаю, многим сейчас вспомнятся книги и фильмы о тех временах, где дети общаются с родителями достаточно отстраненно, на «вы». Да и сейчас можно встретить людей, убежденных, что единственная задача родителей – обеспечить ребенка едой и крышей над головой, а эмоциональные потребности не так уж и важны. Или не важны вовсе.

Однако вернемся к маленькому Джону Боулби. В три года произошло невероятно травмирующее для мальчика событие – он потерял свою няню. Женщину, которая заменяла ему маму, дарила тепло, ласку и всегда была рядом.

Зная этот факт биографии, становится понятнее, почему Боулби так заинтересовался вопросами разлук и потерь, вопросами особенной связи, возникающей между ребенком и тем, кто о нем заботится. Ясно, почему с ранних лет мальчик начал читать книги по психологии. Позже, с отличием окончив первую ступень обучения в Кембридже, Джон решил сделать перерыв в получении медицинского образования и отправился работать в школу для трудных детей и подростков. Этим шагом он окончательно обозначил сферу своих интересов и показал, что не пойдет по пути потомственного «классического» врача, к которому подготавливал его отец,

После Второй мировой войны молодому психиатру Джону Боулби дали задание – создать отделение детской психотерапии при Тэвистокской клинике. Его поразило то, что он стал замечать в поведении маленьких детей, оказавшихся в больнице без родителей. Это была череда противоречий: малышей хорошо и вкусно кормили, но они быстро теряли вес. Дети находились в чистой больнице, где об их здоровье заботились, и опасность заразиться чем-либо была минимальной, но они умирали. Крохи находились среди сверстников и могли много играть друг с другом, но они без остановки кричали слово «мама», отчаянно плакали, когда она не приходила, и впадали в депрессивное состояние.

Под неизгладимым впечатлением от увиденного Боулби вместе со своим ассистентом Джеймсом Робертсоном снял душераздирающий документальный фильм «Двухлетний ребенок в больнице»^[6]. В картине психоаналитики показали страдания маленькой девочки двух лет, которая оказалась в клинике без своей мамы. Впервые на экране было отражено то, с чем сталкивается малыш, переживая разлуку со значимым взрослым: протест, скорбь и постепенная адаптация.

С помощью многочисленных показов фильма у Боулби получилось положить начало изменению отношения к госпитализации младенцев. Как в больницах Англии, так и по всему миру появилась практика совместного стационарного лечения детей с мамами, хотя раньше подобные инициативы ставились под сомнения и, порой, вызывали насмешки.

Все расстройства личности ребенка приписывались детским фантазиям, а сами дети во многом воспринимались как тираны и манипуляторы, которым нужна лишь материнская грудь с молоком.

Джон Боулби, несмотря на недоумение своих коллег, стремился к более глубокому пониманию того, как может влиять поведение родителей и моменты разлуки с ними на детей в раннем возрасте. В то время психоаналитики (а именно психоанализ тогда был господствующим и практически единственным направлением в психотерапии) не считали, что реальные повседневные взаимодействия маленьких детей с родителями имеют хоть какую-то значимость. Все расстройства личности приписывались детским фантазиям, а сами дети во многом воспринимались как тираны и манипуляторы, которым нужна лишь материнская грудь с молоком.

Позднее Боулби вспоминал, насколько ужаснул его один случай, демонстрирующий это безразличие. Вместе со своей наставницей, Мелани Клейн, он занимался лечением маленького мальчика. Ребенок был невероятно тревожным, и Боулби сразу же обратил внимание на поведение матери, приводившей ребенка на сеансы. Она нервно сжимала руки, выглядела очень напряженно, выражение ее лица всегда было подавленным.

Чуть позже женщина попала в психиатрическую больницу с нервным срывом. Но, несмотря на этот факт, наставница Боулби не давала ему разрешения параллельно работать с мамой ребенка. Мать, в понимании Мелани Клейн, была лишь тем человеком, который приводит мальчика на сеансы. Для наставницы словно не существовало абсолютно никакой связи между эмоциональным состоянием матери и поведением мальчика. «С этого момента я задался целью показать, что повседневные переживания очень сильно влияют на развитие детей», – говорил позднее Боулби^[7].

Изучая биографии несовершеннолетних воров и преступников, Боулби заметил, что практически половина из них в детстве пережила тяжелый и травмирующий опыт^[8]. Как правило, он был связан с потерей или болезненной длительной разлукой со значимыми взрослыми (родителями или опекунами) в возрасте до пяти лет. Именно эти события повлияли на дальнейшую судьбу и развитие личности детей: у многих из них были диагностированы серьезные психические расстройства.

Продолжая работу в клинике с маленькими детьми, изучая работы ученых-этологов, Боулби предположил, что между матерью и ребенком существует некая особенная, крайне сильная эмоциональная связь. Она формируется под воздействием биологической эволюционной системы и появляется не только потому, что ребенку нужна еда и он воспринимает маму как «передатчик» пищи. Эта связь про нечто большее: про безопасность и комфорт, некую близость, возможность получить поддержку и заботу. Про «тихую гавань», куда можно пришвартовать корабль своей души, когда в окружающем мире «штормит».

Примерно в это же время вышел эксперимент, который сильно повлиял как на самого Джона Боулби, так и на мир психологии в целом. До сих пор без упоминания об этом исследовании не обходится практически ни одна книга о чувстве любви. Возможно, и вы уже читали об эксперименте под названием «Природа любви»^[9], проведенном психологом Гарри Харлоу. Замечу, что сейчас подобные опыты вряд ли были бы возможны: ведь они неэтичны и крайне жестоки.

Харлоу отобрал детенышей макаки-резус (или бенгальской макаки) от биологических матерей при их рождении и отдал их на «воспитание» двум «суррогатным матерям». Первая «мать» представляла собой сооружение из жесткой проволоки, но у нее было преимущество в виде бутылочки с молоком. У второй же «матери» молока не было, однако она была сделана из мягкой махровой ткани.