Тарек все так же молча кивнул, прикидывая, кто за кем будет приглядывать по задумке Центра. Кому дадут такое поручение, тому больше доверяют. Хотя один не будет знать наверняка, нет ли у другого схожего задания.

Через несколько дней, забрав закладку из тайника, местоположение которого сообщил ему Тобиас еще в Багдаде, Тарек убедился в своей правоте. За Ваддахом приглядывать придется по мере возможностей, применяя свои навыки контрразведчика, полученные во время службы в Аль-Мухабарате.

Требование подучить турецкий язык вызвало у него легкое недоумение, хотя не составляло труда догадаться, что его путь не завершится в Париже, а проляжет снова на Ближний Восток.

Он нашел педагога в турецком посольстве и, как сам над собой подшучивал, сел за парту на старости лет, объясняя окружающим и педагогу внезапно возникшую жажду знаний женитьбой на турчанке, лопочущей только на турецком.

– Для любви это не помеха, но, когда я спрашиваю у нее, где ужин, она делает вид, что ничего не понимает, – сказал он тонкошеему турку в очках – переводчику посольства, репетиторствующему в свободное время.

Турок получал небольшое жалованье и охотно согласился преподавать. Шуток он не понимал и веселился только по поводу произношения араба. Он считал, что Тарек тунисец, потому что Ясем хорошо говорил по-французски. Тарек злился, но терпеливо штудировал учебник, готовый прихлопнуть своего учителя увесистым арабско-турецким словарем.

Довольно быстро он восполнил свои пробелы в турецком. Когда-то Тарек уже учил этот язык, чтобы знать врага в лицо.

…Из еще свежих воспоминаний о Франции его вернул к действительности шум в стамбульском наргиле-кафе. Вопили болельщики, радующиеся очередному очку, полученному их командой по волейболу.

– Добрый вечер, – к столику Тарека подошел довольно молодой парень – о таких говорят: до старости щенок. Круглолицый, с маленькими усиками.

Тарек догадался, что это связной Эмре Дамла, но не торопился приглашать его за столик.

– Вот выдался свободный вечер. Хотелось бы скоротать его в приятной компании, – наконец произнес парольную фразу Эмре.

– Присаживайся. Вечер лучше проводить в обществе сведущего человека, – Тарек мысленно обругал сочиняющих пароли и ответы для подобных встреч.

Болельщики истошно орали, реагируя на каждый успешный удар своих соотечественниц. Можно было разговаривать, не опасаясь быть услышанными.

Эмре повесил куртку на стоящую рядом вешалку, заказал кофе и потер набитые ветром красные щеки.

– Закрутила непогода… Не пойму, ты араб, что ли? Акцент…

– Это имеет значение? – охладил его пыл Тарек. – Давай по делу. Я и так тут торчу целый час, как верблюд, отставший от каравана.

– Ну я же хотел прийти без соглядатаев…

– Можно подумать, за тобой кто-то ходит, – усмехнулся Тарек.

Эмре пожал плечами с обидой. После провала Кабира Салима в Стамбуле агентурную сеть российской разведки лихорадило. Кабиру пришлось прижавшим его туркам «сдавать» адреса, телефоны, а митовцы кинулись проверять все, как голодная собака на кость. Но они клацали зубами по воздуху. Эмре, на всякий случай, тоже убрали из парикмахерской в старом греческом квартале Фенер, хотя Кабир, получивший от турок оперативный псевдоним Садакатли, парикмахерскую митовцам не сдавал. Но Центр решил подстраховаться.

Теперь Эмре работал в салоне красоты на набережной, а конспиративную явку пришлось заморозить, посадив там грека-парикмахера, «чистого» по всем статьям, к тому же глухого.

Затем был странный вызов в Мардин, куда Кабир просил приехать Эмре. Перестрелка с полицией, в которую ввязался Кабир после встречи со связным… О ней Эмре узнал из новостей в Стамбуле. Об этом инциденте сообщалось как о боестолкновении полиции с бойцами РПК. В перестрелке убили курдянку, а ее напарника ранили, но он скрылся. У Эмре, не жаловавшегося никогда на здоровье, тогда заболело сердце. Он догадался, что речь идет о Кабире, и сообщил в Центр о своих подозрениях. Довольно долго они оставались в неведении о судьбе Кабира. Он дал знать о себе уже из Эрбиля.

То, что Эмре сорвали с насиженного места – из парикмахерской, события, связанные с Кабиром, странная просьба Кабира разузнать, где находится семья его сослуживца Теймураза Сабирова, – все вместе это подорвало спокойствие связного. Он стал нервным, дерганым, просился у Центра в отпуск, в Европу – к сестре в Зальцбург. А тут ему еще подсунули этого араба, внешне похожего на повешенного Саддама Хусейна. Эмре чувствовал, что Ясем Тарек еще попьет крови… Он плохо спал, ему везде мерещилась слежка контрразведки, хотя никаких предпосылок к тому не было.

– Для вас нет сообщений, – связной покосился на араба и отпил кофе.

– Зато у меня есть. Мне необходима встреча с Кабиром.

Эмре задумчиво потер лоб, не зная, где сейчас Кабир и сможет ли он приехать в Стамбул.

– Мне нужно время, чтобы прояснить все. Но я сомневаюсь, что это возможно. Я не помню, чтобы Центр такие встречи организовывал. Нет ничего такого, что вы не могли бы передать через меня. В чем, собственно, сложность?

– В двух словах не скажешь.

– Можно и не в двух…

Тарек покачал головой:

– Мне нужен разговор с глазу на глаз с Кабиром, и чем быстрее, тем лучше.

– Хотя бы обозначьте тему… – Эмре достал бумажник и положил на стол шесть лир за кофе.

– Это напрямую связано с моим основным заданием. – Тарек помолчал и добавил. – Передай для Кабира, что речь идет о турке, который заходил к нам в цирюльню в Багдаде.

Эмре кивнул и, перекинув куртку через плечо, стал пробираться к выходу мимо болельщиков, сквозь белесую дымовую завесу, которую генерировали кальяны.

Сентябрь, 2014 год, г. Москва

С нардами в сумке и вещами Зарифы, своей напарницы-курдянки, погибшей в перестрелке с турецкой полицией в Мардине, Петр Горюнов прошел пограничный контроль «Шереметьево-2» и остановился, растерянно оглядывая зал прилета, не увидев встречающих.

Он почувствовал себя сиротой, которого только что сдали в детдом. К тому же словно бы услышал лязг, с которым захлопнулся воображаемый персональный железный занавес за его спиной. Дороги за границу ему перекрыты. Высунься он куда-нибудь за пределы России без дипломатического прикрытия, арестуют, в лучшем случае, в худшем – он исчезнет навсегда. Да и с дипломатической неприкосновенностью ни жить, ни работать не дадут. Постараются любым способом подставить и выслать из страны. Теперь он «погорелец».

– Погорелец! – окликнули Горюнова, и это прозвучало в унисон с его безрадостными мыслями.

К нему, огибая пассажиров с чемоданами, шел чуть вразвалочку вальяжный генерал Александров. Все такой же полноватый, поседевший еще сильнее, в светло-сером костюме с синим галстуком.

Он пожал Горюнову руку и притянул к себе, приобняв. Когда отстранился, Петр заметил растроганное, смягчившееся выражение лица Евгения Ивановича, но оно тут же сменилось на привычное жестко-деловое.

«Они испытывают облегчение, что я вернулся живой и невредимый, и только, – с укором подумал Петр, глядя на генерала и маячившего у него за спиной Константина Константиновича Володина – заместителя Александрова. – А то, что я теперь отработанный материал… «Погорелец»! И ведь не постеснялся меня так назвать. Сам же с помощью Мура подставил меня втемную под вербовку турецкой MIT. Мур заслужил этим доверие церэушников, а я теперь не у дел».

– Не кисни! – заметил его настрой Александров. – Все еще впереди.

– Угу, – мрачно согласился Горюнов. – У Теймураза.

Он имел в виду своего однокашника по ВИИЯ и коллегу Теймураза Сабирова – Мура, с которым они дружили и который сейчас считался погибшим. Американцы думали, что русские поверили в гибель своего разведчика в Сирии, куда Сабиров был внедрен в ИГИЛ^[3] так же, как незадолго до того Горюнов.

Петр встречался с Муром в Мардине после его «смерти». Сабиров пришел по своей инициативе ночью на конспиративную квартиру курдов РПК – то ли попросить прощения, то ли попытаться убедить друга, что сломанная карьера Горюнова не на его совести. Не удалось ни то ни другое. Петр не смирился с предательством, пусть и шедшим на пользу их общему делу.

Александров стушевался, заметив, какой мрачный Горюнов. Смотрел на Петра и не узнавал. Виделись они последний раз чуть меньше полугода назад, и те разительные перемены, что произошли с ним за эти несколько месяцев, пугали. Напряжение, риск, ранение в Мардине, когда Горюнов оказался на волосок от гибели, потеря Зарифы – все это буквально иссушило Петра и прибавило ему седины.

За прошедший год случилось слишком многое. Вызванный прошлой осенью из Ирака, Петр был полон энтузиазма и рвался в бой.

Задачу перед ним поставили неординарную – найти вербовщиков ИГИЛ^[4] в Стамбуле и добраться до Эр-Ракки в качестве новоиспеченного боевика. Отправляя его в Турцию, Центр уже знал, что Горюнов сразу же попадет под пристальное наблюдение MIT.

Несколько месяцев перипетий в Сирии, хождение по краю, ранение и контузия… Все это было для Горюнова по-настоящему, частью его и без того рискованной жизни. Турки вели его, контролировали каждый шаг, в том числе и в Сирии, посредством некоего Галиба, который и переправил Петра в Сирию.

Вернувшись из Эр-Ракки, Горюнов попал как кур в ощип и узнал, что Галиб – офицер MIT. Получил от турок псевдоним Садакатли и стал успешно работать на два фронта.

С подачи обоих Центров, родного и турецкого, Горюнов отправился в Северный Курдистан, в горы Кандиль, где внедрился в так называемый российский батальон.

MIT преследовала цель скомпрометировать одновременно и курдов, и законную власть Сирии. Для этого снабдило Горюнова-Садакатли химическим оружием, которое он должен был отвезти курдам на нескольких грузовиках через Сирию, и с его помощью совершить диверсию в стане давнего врага турок – на базе РПК в горах.

Провокация MIT сорвалась благодаря Горюнову. Но после этого Петр не мог более оставаться за границей. Пришлось спешно уезжать из Эрбиля с тем паспортом, что привез ему в аэропорт Тарек.

– Петр, не горячись! – попросил Александров и тут же рассердился на себя, не в силах подобрать нужные слова. – Думаешь, ты один такой? Мне когда-то пришлось вот так же начинать с нуля, когда я вернулся из Афганистана. Как видишь, работаю до сих пор. Главное, понимать, чего ты от этой жизни хочешь. Адреналина тебе и здесь хватать будет. Именно поэтому я предложил твою кандидатуру для работы в Управлении по борьбе с терроризмом.

– ФСБ? – уточнил Горюнов довольно безразличным тоном.

Они прошли по залу прилета, вышли под дождь. Расплывчатый свет фонарей и фар машин, подбиравших пассажиров, заставил Петра прищуриться. Он почувствовал, как устал, глаза слезились. Но Александров, похоже, вознамерился окружать его своей отеческой заботой всю ночь.

Володин держался на расстоянии. Следовал за шефом тенью. Вовремя раскрыл над генералом зонт, и Горюнов знал, что это не из раболепского чувства – Мур как-то упоминал, что Александров вместе с Володиным еще в Афганистане служили. Горюнов представил себе руководство в перухане^[5], в песочном паколе^[6] и дисмале^[7] – такие носили в подразделениях Ахмад Шаха Масуда, и усмехнулся.

Подъехал служебный черный BMW с мигалкой на крыше.

– Куда мы? – сонно спросил Горюнов. – На полиграф?

– Завтра в девять поедешь к мозгоправам. Выспись только как следует.

Петр красноречиво взглянул на циферблат стареньких наручных часов «Orient». Он купил их на Сук ас-сарае. Они наверняка были ворованные, но подлинные, из дорогих. А продавал их медник, приторговывавший краденым, почти за бесценок в первые дни, когда после американского вторжения рынок снова заработал.

– Сейчас два ночи, – ворчливо заметил он. – Тогда куда мы, Евгений Иваныч? Насколько я помню, я живу в другой части города.