– Нет, – Виктор внезапно смутился. – Я не участвовал в конкурсе. Меня просто назначили безо всяких процедур. Сам удивился.

– Как это? – Подошел к нам один из новосибирских физиков. – У всех конкурс был.

– Не знаю, – Виктор развел руками. – Но отказываться нелепо, так что я в экипаже. Хотя это все очень странно.

Мы, соглашаясь, хмыкнули.

Для экспедиции сделали специальное мобильное приложение. Через него прямо на телефоне можно было посмотреть расписание тренировок, контакты коллег, чаты по профессиональным категориям. Сидя в скоростном поезде и листая состав экипажа, я с удивлением обнаружил, что, кроме физиков, астрономов, биологов, с нами летит еще и группа лингвистов.

Адреналин хлынул в кровь, я чуть не подскочил на месте. Предыдущие экспедиции не садились на планеты. Первая Звездная подтвердила наличие двух планет: Проксима b и Проксима c. Зафиксировала общие сведения: состав атмосферы, карты температур, – сделала снимки поверхности. Позже планетам дали более подобающие имена, Проксиму b переименовали в Бьенор, Проксиму с – в Циллар. Вторая экспедиция обнаружила на Бьеноре развитую биосферу, но высадок не делала. Может, лингвисты в нашей экспедиции означают, что мы, наконец, собираемся наладить контакт с обитателями планеты?

Два часа по пути домой пролетели незаметно. На вокзале меня встретила Кристина, мрачная и сосредоточенная. Всю дорогу в машине она молчала, но, когда припарковались у дома, махнула рукой в сторону сквера. Какое-то время мы шли по узкой аллейке, не говоря ни слова, потом она вздохнула, глядя куда-то в сторону, и развернулась ко мне.

– Нам надо поговорить, Лёш. Я понимаю, что уже ничего изменить нельзя. Наверное, я должна быть рада твоим успехам. Но пойми меня тоже: мы знакомы почти пять лет, и все это время я тебя жду. Сначала ты оканчивал академию, потом набирал летные часы – носился по всей Солнечной системе. Сейчас – экспедиция. Моя жизнь проходит, я год за годом жду, когда она полноценно начнется, но ничего не меняется, а время утекает как песок сквозь пальцы. Я очень тебя люблю, но давай договоримся, из этой экспедиции я жду тебя последний раз. Либо ты возвращаешься через восемь месяцев ко мне, либо дальше строишь свою карьеру без меня.

Я обнял ее и поцеловал.

– Я вернусь к тебе. Обещаю.

Проксима Центавра увеличивалась на экране, превращаясь из точки сначала в пятно, а затем в алый диск с короной протуберанцев. Я даже дыхание задержал, вглядываясь в ее приближение. Сейчас мы шли к точке Лагранжа между звездой и ее первой планетой – Бьенором. Там сбросим несколько зондов, а затем перейдем на орбиту вокруг планеты, где уже задержимся надолго.

Потрясающе быть основным пилотом корабля в такой экспедиции! Едва касаясь приборной панели, почти не дыша, я аккуратно выводил корабль на координаты, отмеченные компьютером на экране.

– Все ради этого вида, да, Алексей? – Леона Дюкре, лингвист из французской части экспедиции, заглянула в рубку и замерла, глядя на экраны.

– По-моему, вид стоит двух с лишним месяцев полета, – улыбнулся я, оглянувшись.

– Внимание! – раздался в динамике голос капитана. – Объявлена предфинишная готовность. Заблокировать рубку пилотов. Всем членам экипажа занять свои места. Приготовиться к запуску зонда S‑28.

Послышался мягкий щелчок закрывшегося шлюза, и я сосредоточился на приборах.

Одним импульсом погасить скорость в нужной точке не получилось. Я чуть добавил тяги планетарным двигателям и стал внимательно смотреть на навигационный экран, пытаясь загнать контур корабля в центр отмеченной области. Внезапно корабль тряхнуло, он мелко и неприятно завибрировал. Мне даже показалось, что я видел эту вибрацию: контуры предметов на секунду расплылись, а затем плавно стянулись к нормальному состоянию. Такое, конечно, невозможно – наверное, от толчка что-то случилось со зрением.

Я протер глаза. Активировался корабельный передатчик.

– Что это было? – Судя по голосу, вопрос задал Райли Эванс, технолог английской части экспедиции. Если, конечно, я не ошибся – общались мы с ним мало.

– Точно не столкновение. Сенсоры не регистрируют никаких объектов вблизи корабля. Зон с повышенной концентрацией пыли и газа тоже нет.

– Тогда что? – Шлюзовой люк рубки пискнул и отъехал в сторону. В проем вошли капитан Аджит Кумар и лидер китайской команды Ву Жоу.

– Не знаю. – Я кивнул в сторону резервного экрана, куда пустил повтор записи с камер и датчиков.

Ву Жоу пристально вглядывался в изображение, пару раз останавливал и перезапускал повтор, потом пожал плечами и повернулся к нам.

– Действительно, ничего нет. Хотя в момент толчка пропадает картинка со всех камер. На доли секунды. Это странно. Но никаких объектов рядом с кораблем не было, обшивка тоже не повреждена. И двигатели работали ровно – это не случайный импульс.

– Да, странно… Выпустите зонды, пусть детально обследуют пространство вокруг корабля и сзади от него по движению. Может, они смогут что-то найти. – Капитан кивнул мне и вышел.

– Займусь зондами. Райли, со мной? – Ву Жоу, притормозив у экрана, поставил воспроизведение на паузу прямо перед моментом, когда пропадает изображение с камер. – Смотри, Алексей, как будто рябь прошла по звездам.

– Иду в зону запуска, – подтвердил Райли в коммуникатор.

– Видишь? – Ву Жоу кивнул на экраны, но я не заметил на них ничего особенного. Обычный дефект сжатия картинки.

Больше ничего интересного в этот день не произошло. В данных с зондов, как и в показаниях корабельных сенсоров, все было чисто, и мы в итоге решили двигаться в сторону Бьенора.

У планеты началась уже настоящая работа. Расконсервировали и запустили большую лабораторию. Она делилась на несколько секторов, в каждом из которых располагалось оборудование под свой вид исследований. Слева от входа висели огромные мониторы. По меняющимся на них числам и графикам можно было следить за находящимися в активной фазе экспериментами.

Летному персоналу там, конечно, делать было нечего. Но корабль сейчас полностью висел на автоматике, следил за ней резервный филиппинский пилот, так что ноги сами принесли меня в лабораторию.

Я наблюдал за суетой у приборов, ловил обрывки многоязычных переговоров, впитывал в себя эту атмосферу страсти познания.

– Алексей, – откуда-то из глубины зала окликнула меня Леона, – иди сюда. Посмотри, не запускается у нас система, а подключение к Земле только через несколько часов будет.

Я, едва успев скрыть усмешку, сел за ее терминал, нашел не установленный пакет из архива, развернул и запустил интерфейс лингвистической базы.

– Что это? Словарь?

Я озадаченно разглядывал колонки на экране. Глядя на меня, Леона расхохоталась.

– Ну что еще можно подумать о лингвистах, да, Алексей? – Она отобрала у меня клавиатуру. – Между прочим, тут одна сплошная математика. Эта программа может разделить семплы любого языка на фонемы, объединить их в контекстные группы и сопоставить с наиболее близкими группами любого из земных языков.

– А если у местных речь незвуковая, справится ваша программа?

– На местных мы пока не очень рассчитываем. Хотя, конечно, если зонды смогут поймать что-то интересное для нас, мы будем это изучать и анализировать. Но наша основная цель – изучение экипажа. Это самый многонациональный проект из существующих на Земле, мы исследуем трансформацию языков при совместной работе.

Пока я пытался понять сказанное, к нам подошел Ву Жоу в окружении нескольких своих коллег.

– О, ты свободен? – обрадовался Ву. – Мы сейчас отправили несколько зондов в верхние слои атмосферы, они сливают данные в общую базу. Пойдем настроим обработку и вывод графиков.

– Ты точно пилот? – Леона отодвинулась, давая мне встать.

– Пилот, – я улыбнулся. – Просто у нас в пилоты попадают только имея хорошую математическую базу, а у меня еще и программирование второй специализацией, так что скучать не буду.

– Леона, – кивнул ей Ву.

– Лео, обычно меня так называют. Спасибо за помощь. – Еще несколько секунд я чувствовал ее взгляд на своей спине, прежде чем она вернулась к работе.

– Я странно себя чувствую, – пожаловался на следующий день Ксавье Бушар, погодный аналитик из французской части экспедиции. – Вроде бы к врачу идти повода нет. Просто мысли путаются, не могу сосредоточиться.

Мы сидели в зоне отдыха и пили чай из похожих на пиалы огнеупорных кювет, позаимствованных в биологической лаборатории.

Ву Жоу окинул Ксавье оценивающим взглядом и пожал плечами.

– В космической экспедиции не стоит игнорировать странное. До земных клиник четыре световых года. А нам нужно не только вернуться, но еще и сделать все, что запланировали. Так что любые проблемы лучше решать до того, как они из мелких перерастут в крупные.

– И что я скажу? – неловко улыбнулся Ксавье. – У меня ничего не болит, просто слышу странные шорохи и не могу сфокусироваться на цифрах.

– Слышишь шорохи? – Ву Жоу встал. – Ну, это уже симптом. Пошли, сходим в медблок.

Я отставил кювету и тоже встал. За мной поднялись еще несколько человек из французской группы. В итоге в медблок мы пришли шумной толпой.

Ксавье прогнали через МРТ. По итогам диагностики программа выдала бодрые зеленые графики состояния. По ее мнению, пациент был абсолютно здоров.

– Переутомление? – Акихиро, главный врач экспедиции, еще раз пересмотрел все данные и финальный вывод. – Голова болит?

– Да нет, – Ксавье поежился. – Просто странное состояние, так и думал, что ерунда.

– Сейчас дам снотворное, хорошо поспишь и завтра будешь как новенький. – Акихиро достал блистер с таблетками из шкафчика, одну таблетку выдавил в баночку-дозатор и протянул ее Ксавье. – Заходи завтра, если лучше не станет, подумаем, что еще можно сделать.

Ксавье кивнул, сунул баночку в карман и быстро ретировался. Мы с Ву задержались в коридоре, глядя ему вслед.

– Не нравится мне это, – тихо сказал китаец.

– Ничего не нашли же. Все в порядке, – беспечно махнул рукой я.

На следующий день Ксавье выглядел еще более уставшим и осунувшимся. Он сознался, что теперь болит голова и появились сенсорные галлюцинации: кроме шорохов, он стал ощущать прикосновения, изменение температуры, дуновение воздуха там, где абсолютно точно ничего такого быть не могло.

Акихиро встревожился. Сделал еще несколько обследований, но графики состояния по-прежнему оставались в зеленой зоне. Медицинская техника никаких проблем не находила.

– Погодному аналитику погода нужна, которой на корабле нет. Вот организм сам ее придумывает, – пошутила Лео, когда мы вечером шепотом обсуждали происходящее.

Капитан через экспедиционное приложение запустил опрос о самочувствии среди всего экипажа, и выяснилось, что проблемы не только у Ксавье. Из семидесяти восьми членов экспедиции четырнадцать подтвердили, что и у них есть похожие симптомы.

Я скачал журналы предыдущих полетов и внимательно просмотрел записи. Ничего похожего на наш случай не было. Пролистав файлы дважды, я решил спуститься в основную лабораторию. Там собирались показания с зондов – может, за прошедшие сутки они что-то накопали.

В лаборатории я нашел глазами Ксавье. Он вяло прокручивал исследовательские отчеты по атмосфере Бьенора, составленные предыдущими экспедициями. Пришла мысль, что надо бы его снова отправить в медблок. Пока я раздумывал об этом, мне навстречу вышел Ву Жоу. В ответ на мой вопросительный взгляд он покачал головой.

– Я обработал данные с зондов за все время их работы, но по-прежнему не вижу никаких аномалий. – Ву слегка запнулся, зацепившись взглядом за Бушара, но вскоре продолжил: – Было подозрение, что короткая фотосферная вспышка пробила нашу противорадиационную защиту. Но датчики зафиксировали бы ее, да и остаточной радиации нет.

Ву помолчал и кивнул в сторону погодного аналитика:

– А его бы в медблок.