– Один из ребят в школе рассказывал, как они с отцом гоняли на машине где-то за городом, бросали из окон кочаны салата латука и смотрели, как те разбиваются об асфальт.

Я смотрю на Люка: кажется, он предлагает это искренне и на полном серьезе. Создается впечатление, будто он сам не осознает, насколько идиотским развлечением для деревенщин он предложил нам заняться.

Господи, насколько же странными иногда бывают эти маленькие города.

– Это всего лишь первый день, а ты уже хочешь, чтобы меня уволили?

– Ты что, тебя ни за что случае не уволят! Ты слишком нам нравишься!

– Кому это «нам»? – спрашиваю я, загружая посудомоечную машину, после чего на мгновение замираю, когда он отвечает:

– Мне и папе.

Не буду рушить его иллюзий и говорить, что на самом деле его отцу я совсем не нравлюсь. Я нужна ему, а вернее, моя помощь, и именно сейчас, когда он оказался между молотом и наковальней. И в этой сложной ситуации я буквально оказалась его последним и одновременно единственным выходом.

Я пожимаю плечами:

– Ладно, пофиг, почему бы и нет? Поехали за салатом.

Что ж, значит, сегодня развлекаемся по-деревенски.

Я заправляю джип, и мы мчимся в продуктовый, распевая мои любимые хиты 80-х. Люк на заднем сиденье хохочет как сумасшедший, когда я выдаю свою лучшую пародию на Билли Айдола.

Еще когда мы садились в машину, я закатила глаза, увидев на заднем сиденье детское кресло. Вчера я сказала Кейду, что в состоянии справиться с детским креслом, но пока я спала, он все равно пошел и установил его.

Типичный контрол-фрик.

В городе я с легкостью нахожу продуктовый магазин. Сегодня утром я немного заблудилась по дороге на ранчо и, поплутав по окрестностям, решила себя подбодрить. Сначала я подумывала развернуться и отправиться обратно в город, где меня ждал бы привычный уровень комфорта, но я из тех, кто никогда не отказывается от новых впечатлений. Поэтому я взяла себя в руки и стала изучать местность, чтобы не оказаться совершенно бесполезной.

– Итак, сколько берем? – спрашиваю я Люка, расхаживающего по магазину с королевским видом. Наследник ковбойского престола с троном из оленьих рогов. Или что-то в этом духе: грубое, простоватое, природное.

– Десять, – решительно отвечает он.

– Десять?! А не многовато?

– Ровно столько, сколько нужно.

Я оглядываю выложенный перед нами на полке салат латук. Если мы возьмем десять, то очистим больше половины местного прилавка.

– Пять.

Его голова мгновенно поворачивается в мою сторону, маленькие брови нахмурены, отчего он теперь похож на своего отца.

– Ладно, тогда семь.

Я сжимаю челюсти почти до боли. Этот парень слишком хорош.

– Пять – мое последнее предложение. – Маленькое пятнышко на его челюсти всплывает, и я замираю. Он – вылитый Кейд. Поменяй цвет глаз, и сходство будет просто невероятным. Умора.

– Тебе уже после трех все это наскучит, – говорю я, протягивая первый кочан салата.

– Неправда!

Я поворачиваюсь к нему и хмурю брови:

– Люк. Пусть я здесь и новый человек, но я все равно скажу тебе то же, что сказала твоему отцу. Следи за своим тоном. Мы не будем так разговаривать друг с другом. Иначе поедем домой, и я устрою тебе тихий час.

Его детские голубые глаза расширяются:

– Тихий час – для младенцев!

– А я не спорю. Полностью с этим согласна. Но если ты будешь вести себя как младенец, тебя будет очень легко с ним спутать.

Он тяжело вздыхает и коротко кивает мне, а затем тянется за очередным кочаном.

– Извини.

– Спасибо, что извинился. Это было совсем не по-взрослому.

Он смотрит на меня с улыбкой на губах, и я улыбаюсь ему в ответ. Кажется, только что мы начали лучше понимать друг друга.

* * *

Развернувшись и направившись к выходу из магазина, я натыкаюсь на значительно менее дружелюбный взгляд.

– А ты-ы-ы кто такая? – интересуется женщина, одна рука которой упирается в бок, а другая держит корзину с продуктами. То, как протяжно она выдохнула это «ТЫ», напомнило мне гусеницу из «Алисы в Стране чудес», курившую кальян и выдыхающую изо рта колечки дыма во время беседы с Алисой. Вот только эта женщина вместо дыма изо рта выдыхает лишь мерзкий запах.

А еще мне не нравится то, как она на меня смотрит. Сверху вниз, с легкой ухмылкой на лице, словно я вчерашняя жертва дорожной катастрофы.

Несмотря на все это, в ответ я лишь мило улыбаюсь – возможно, даже чересчур мило – и говорю:

– Я – Уилла.

Женщина шмыгает, шевеля кончиком носа. Мне трудно определить, сколько ей лет. Мини-юбка и кроссовки со стразами наводят на мысль, что она должна быть достаточно молодой, но тонна макияжа, проступающая в складках у нее на лбу, приводят к совершенно противоположному выводу. Это весьма захватывающее противоречие.

– Что это ты делаешь с сыном Кейда? – Она слегка наклоняется, чтобы обратиться к Люку. – Ты в порядке, милый? Тебе нужна моя помощь?

Люк смотрит на нее серьезным, но немного растерянным взглядом, и произносит:

– Да?..

Он чуть отодвигается, и как мне кажется, из-за ее дыхания. Если честно, я бы тоже хотела оказаться от нее как можно дальше.

– Ты уверен, малыш? Эта женщина ведет тебя куда-то, куда ты не хочешь идти, да?

Я закатываю глаза:

– Если бы я похищала ребенка, то не стала бы заходить в продуктовый магазин за пятью кочанами салата латука. Я его няня.

Ее глаза сужаются, и она снова сверлит ими меня.

– Я подавала заявление на эту работу, – вновь шмыгает она, выпрямляясь.

– Да, и мой папа сказал, что он лучше вываляется в навозной куче, чем наймет вас.

Мои глаза чуть не вываливаются из орбит, и я прикрываю рот рукой, сдерживая смех. Это один из тех моментов, когда внешне нужно быть гораздо старше, чем ощущаешь себя внутренне.

Женщина быстро моргает, ее шея потеет и краснеет. Мне ее искренне жаль, ведь нельзя же обижаться на слова пятилетнего ребенка… но вот обижаться на слова мужчин за сорок – никто не запрещает.

– Мне очень жаль. – Я беру Люка за руку и виновато смотрю на бедную женщину. – Желаю вам прекрасного дня.

Лучезарно улыбаясь, я тащу Люка к кассе, чувствуя себя чрезвычайно признательной за такое превосходное начало своей жизни в этом маленьком городке.

То я теряю трусики, то оскорбляю местных жителей. А ведь идет всего лишь второй день.

Улыбка не сходит с моего лица все то время, что я стою в очереди на кассе. Я физически чувствую на себе их взгляды. Их осуждение.

Быть может, все это лишь только у меня голове. Быть может, это вообще не пересекается с реальностью.

Я уверена лишь в том, что выбраться отсюда быстро не получится.

Я не привыкла жить там, где все тебя знают. Уверена, именно поэтому родители так много путешествуют. Чтобы сбежать от людей, которые постоянно останавливают их и просят автографы. Чтобы просто иметь возможность быть собой.

– Ладно, малыш, запрыгивай, – говорю я, открывая заднюю дверь джипа, после чего бросаю пакеты с салатом на переднее сидение.

– Я что-то не так сделал? – спрашивает Люк, устраиваясь на своем месте.

Я вздыхаю, наблюдая, как его маленькие ручки тянут ремень через плечо вниз и пытаются застегнуть пряжку. И уже тяну руку, чтобы помочь ему, но отстраняюсь, когда слышу знакомый щелчок.

– И да, и нет. Просто порой есть вещи, о которых не говорят вслух.

Нет смысла ходить вокруг да около.

Огибая машину, я слышу через открытое окно растерянное:

– Что ты имеешь в виду?

– Что я имею в виду, – начинаю я, садясь в машину и пристегиваясь, – что есть вещи, которые мы думаем про себя или рассказываем близким, но которыми мы не делимся публично. Например, когда случайно сталкиваемся с человеком, как это было только что, но вслух ничего не говорим. Это «облачко текста».

– А что такое «облачко текста»?

Похоже, моя мысль до него не доходит.

– Ты же читал комиксы? Или видел их в газете? Твой папа похож на человека, который читает газеты.

– Только по выходным, – говорит Люк, и я сдаюсь.

Ясненько.

– В общем, герои комиксов иногда о чем-то думают, но вслух не говорят. И это нарисовано в виде маленьких облачков, выходящих у них из головы. Так что иногда оставляй мысли в облачках. Так ты не заденешь ничьих чувств, произнеся вслух то, что не следовало бы. Понимаешь?

– А когда ты назвала моего отца женоненавистником, это было такое облачко?

Вот де-е-ерьмо-о-о.

Пятилетний ребенок выставляет дурой.

Я пытаюсь научить его держать мысли при себе, хотя сама так и не научилась.

Я проглатываю свою гордость и смотрю на него в зеркало заднего вида:

– Да. Это должно было остаться в облачке. Иногда их не получается удержать даже самым лучшим из нас.

– И что делать, если это происходит?

Я издаю тихий стон и концентрируюсь на дороге. Мы едем по главной улице в сторону голых полей, ведущих к ранчо «Колодец желаний».

– Нужно извиниться, – говорю я, чувствуя себя гигантской кучей мусора, из-за того что я тогда сказала. Еще хуже от осознания, что это услышал его сын.

– Мой папа точно тебя простит. Ты ему нравишься.

– Почему ты думаешь, что я ему нравлюсь? – Он упоминает это уже второй раз, и, честно говоря, я в полном замешательстве.

– Потому что он ни слова не сказал о валянии в навозной куче.

Из меня вырывается смешок. Вот он, показатель. Вы можете понять, что «нравитесь» Кейду Итону, если он не делится с вами предпочтениями о валянии в лошадином дерьме.

Через несколько минут мы выезжаем на проселочную дорогу, и серьезный разговор переходит в визги радости, когда этот не по годам мудрый ребенок на заднем сиденье бросает из окна кочаны, мать твою, салата и истерически хохочет.

Я хохочу вместе с ним.

7
Кейд

– Как твой первый день? – спрашиваю я, пока Уилла нарезает одну из куриных грудок, которые я приготовил нам на скорую руку, сразу как пришел.

Это был странный переход. Она как будто не поняла, что ее рабочий день закончился, как только я вошел в дом. Она предложила приготовить ужин, и я окинул ее убийственным взглядом. Я люблю готовить ужин; это мой способ расслабиться под конец дня. Это время, которое я могу провести с Люком.

Думаю, я ждал, что от моего взгляда она тут же убежит к себе в комнату, но она лишь закатила глаза.

Предложение помочь с ужином – не преступление, и мне нужно отбросить мысль, что по щелчку пальцев Уилла тут же будет испаряться.

Непривычно входить в дом, в котором жизнь бьет ключом. В котором я сразу слышу хихиканье сына и мягкий хрипловатый голос Уиллы.

– У нас был замечательный день, правда, Люк? – она смотрит на него и улыбается, и Люк улыбается ей в ответ.

Он очарован.

Когда я вернулся домой, они играли на улице в динозавров. Могу уверенно сказать, что никогда не слышал, чтобы женщина издавала такие звуки. Какая-то комбинация гусиного гогота и крика осла, вперемешку с легким очаровательным смехом.

Она топала, согнув перед собой руки так, чтобы было похоже на маленькие лапки тираннозавра рекса.

Она выглядела сумасшедшей и беззаботной.

И чертовски красивой.

– И чем вы двое занимались, кроме игры в «Ранчо динозавров»?

– Ничем, – отвечает Люк, слишком уж быстро, и я вижу вспышку блестящих медных волос, когда голова Уиллы резко поворачивается в его сторону. Одна идеальной формы бровь приподнимается в его сторону.

Ее умение распознавать чушь хорошо отточено. Полагаю, это из-за опыта работы с детьми.

А мое – просто оттого, что я каждый день продираюсь сквозь дерьмо. Эти чертовы ковбои на ранчо. Мои братья. Городская драма. Бывшая.

Единственный человек, который меня не выматывает, – моя младшая сестра Вайолет. Но, возможно, только потому, что она переехала на побережье.

– Мы ничего не делали, Люк? – Уилла накалывает на вилку стручковую фасоль, и я стараюсь не отвлекаться на то, как она отправляет ее в рот.