Евгения Сафонова: Белая королева

В. Бакулину, который любит сказки так же, как я, всем, кто борется со своими чудовищами, и всем, кто когда-то проигрывал

Там, где холод нежно целует землю,
Оставляя инистые узоры,
Лишь одна река моим песням внемлет
И уносит звуки быстрее вора.

Тишина удавкой сдавила горло,
Но ложились пальцы легко на струны.
И пока в мелодии стыло горе,
Ты пришла ко мне ледяной и юной.

Ты пришла печальной и одинокой,
Чтоб мои тоскливые песни слушать.
Говорили, ты как зима жестока,
Говорили, смерти ты равнодушней.

Пусть твой взгляд был холоден, но и нежен,
А касанье пальцев печаль смирило.
Ты была – зимой, стала мне надеждой
И глотком воды, что вернул мне силы.

Я остался в мире, простом и грубом,
Среди лжи и подлости человечьей,
Но когда от боли немели губы,
Вспоминал тебя, и мне было легче.

И когда война меня в грязь втоптала
Тяжелей, чем сотни потерь смогли бы,
Среди вони пороха и металла
Я к тебе взывал, о моя погибель.

Пусть укроет стужа мои дороги,
Унося из душащей круговерти.
Говорили, ты как зима жестока,
Но я знаю: ты милосердней смерти.

Джезебел Морган

© Сафонова Е., 2025

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

История первая
Белая Королева

Я был ребёнком, когда ты впервые явилась мне, моя королева, – в плаще из инея и вьюги, увенчанная звёздами и льдом.

Я был юнцом, когда мы встретились вновь. Достаточно смелым, чтобы тебя не бояться. Достаточно глупым, чтобы тебя не желать.

Я стал мужчиной в день, когда пришёл в твою волшебную страну, чтобы остаться. Когда ты явилась уже не мне – ко мне. За мной.

Прежде чем ты сделала меня своим, у меня были имя и титул, богатства и слуги, сестра и невеста. Ныне карманы мои пусты, в твоём белом дворце я лишь гость, и по имени даже ты меня не зовёшь. У меня нет больше семьи, только ты: моя королева, моя владычица, моя любовь, которой никогда не стать воистину моей.

Ты забрала больше, чем моё имя.

Ты похитила моё сердце, жизнь, душу.

Ты убила того, кем я некогда был.

Но даже теперь, почти забыв о людском мире всё, что было мне так ненавистно, я благодарен тебе за это.

* * *

Я бегу к реке на границе миров, уже зная, что опоздала.

Давно отцветшие розы, которыми славится наш сад, цепляются колючками за рукава платья, за подол плаща, наброшенный поверх домашнего платья. Под подошвами хрустит трава, подёрнутая льдом первых заморозков.

Я бегу, спотыкаясь, пока розы не сменяются на тёрн, а тот – на старые тисы. После тысячи шагов от особняка до речного берега каждый вдох жжёт калёным железом, но я не останавливаюсь, пока не достигаю пологого песчаного скоса.

– Верни его!

Туфли проваливаются в песок, пока я иду к реке.

Лунные блики плещутся в воде, чёрной, как отчаяние. Я силюсь разглядеть ледяной мост, на котором однажды тебя уже чуть не забрали в мир вечных грёз, но вижу лишь темноту.

…я всегда боялась, что однажды тебя заберёт зима. Я была единственной, кому ты говорил о Белой Королеве. Единственной, кто тоже видел её. Единственной, для кого ты был собой – не наследником нашего рода, не атлантом, вместо небесного свода держащим на плечах груз бесконечных «должен».

Единственной, кто любил тебя достаточно, чтобы немедля заметить, как ты исчез.

– Верни его! Он мой, слышишь? – Крик дерёт саднящее горло, разбивается о волны и улетает во тьму. – Я не отдам его тебе!

– Только ему решать, кому или чему отдавать себя, графская дочь, – шелестит за спиной, словно позёмка шуршит по льду. – Он сделал свой выбор.

Когда я оборачиваюсь, она уже здесь.

Я вижу лишь абрис её лица, лишь силуэт её фигуры – словно она сделана из стекла, и лишь при движении отблески света в блестящих гранях обрисовывают тонкий профиль, длинные волосы, платье со шлейфом, оставляющим изморозь на песке. Но я знаю, что она совершенна.

Только совершенство могло увлечь тебя за собой, заставив забыть всё. Заставив забыть меня.

– Верни моего брата. – Голос мой твёрд, пускай незримый взгляд той, кого ты звал Белой Королевой, отзывается дрожью в теле.

– Брата? – Ответ колет насмешкой, как снег, что режет лицо в метель. – Или возлюбленного?

Я не отвечаю. Не возражаю. Не спорю.

Бессмысленно спорить с истиной – и с той, кому эта истина точно известна.

– Отважная дева спасает любимого, надеясь развеять лежащие на нём злые чары… совсем как в старых сказках. Очаровательно. – Любопытной птицей она склоняет голову набок. – На что ты готова, чтобы вернуть его, графская дочь?

– На что угодно.

Я отвечаю не задумываясь – и, кажется, ей это нравится. Я сумела её заинтересовать.

Я достаточно знаю об обитателях Волшебной Страны, чтобы помнить: интерес – один из немногих даров, что они способны принять от смертных. Вечная жизнь располагает к скуке, и развлечения они ценят дороже злата.

Ты для неё – ещё одно развлечение. Но я могу предложить ей другое.

– Хорошо, – изрекает Белая Королева. – Если отыщешь мои владения прежде, чем Колесо года вновь повернётся, если останешься тверда в своём желании и если он захочет уйти с тобой, я отпущу его.

– Это нечестная игра, госпожа. – Я возвращаю в тон выдержку, которой меня учили всю жизнь. Теперь, когда Белая Королева пошла мне навстречу, можно побыть учтивой – и лучше не гневить её лишней дерзостью. – Я не могу искать место, которого нет ни на одной карте, не зная даже, с чего начать.

– Я направлю тебя на верный путь. Но ты права. Кто же пускается в дальний путь без компаса?

В её голосе – ласка вьюги, баюкающей усталого путника, увещевающей прилечь на снег и уснуть.

Прозрачная рука тянется ко мне, в ней блестит шестиконечная звезда на тонком серебряном шнурке. Она кажется хрустальной, но, когда украшение опускается на подставленную ладонь, я понимаю, что это лёд.

– Надень её. Она укажет путь к тем, у кого ты найдёшь подсказки. Но с этой минуты ты не можешь говорить ни с кем, кроме тех, к кому она тебя приведёт. Так честнее?

Улыбку Белой Королевы я не вижу, но слышу, и она отступает на шаг. Мой ответ ей не требуется.

– Твой путь начинается здесь, графская дочь. Лёгкой дороги.

В следующий миг её уже нет: лишь песок стал серебряным там, где она стояла, да снежинка холодит кожу, не тая в моей руке. А на воде, уткнувшись носом в песок, колышется лодка – тоже изо льда.

Накинув шнурок на шею, сквозь осеннюю ночь я бреду к воде.

Сомнений нет. Нужды задерживаться, возвращаться, прощаться – тоже. Я знала, на что иду, и знала, что могу не вернуться. Твоё письмо, оставленное на моей постели, должно ответить на все вопросы.

Обитатели нашего дома достаточно хорошо знают нас – и поймут, что бы я сделала, обнаружив подобное.

Ледяной борт жжёт пальцы, когда я перебираюсь через него и в отсутствие сидений устраиваюсь на дне. Лодка, дрогнув, сама отчаливает от берега, устремляясь вперёд быстрее любых течений. Дно прозрачнее слёз, и кажется, что туфли мои висят над жидким мраком.

Я как могу расстилаю под собой подол плаща и откидываюсь на спину, чтобы видеть беззвёздное небо, а не тёмную воду, ждущую внизу. Но плеск, с которым вода лижет борта, не даёт забыть, что может ждать меня в любой момент.

Лодка может разрушиться прямо подо мной – я знаю это.

Вынудить меня вслепую довериться врагу, должно быть, тоже изрядное развлечение. И всё же иного выбора у меня не было. В мозаике воззрений и решений, складывавшей мой мир и меня саму, выбор «не идти за тобой» отсутствовал.

Та, кого ты звал Белой Королевой, конечно же, знала и это.

В мозаике моего мира краеугольным камнем был ты. Если я не верну тебя, он перестанет существовать.

* * *

Ты появился в нашем доме весенним днём, бесцветным и холодным.

Тебя привезла grand mere^[1]; было пасмурно, но к вашему прибытию закатная патока пробилась сквозь облака. Пока ты переступал порог, она выстилала золотую дорожку под твоими ногами, обливала янтарём кудри, сияющим плащом ложилась на плечи.

Глядя на тебя, я подумала, что grand mere привезла солнце, покинувшее наш дом в день смерти отца.

Отец был таким же – веснушчатым солнцем с серыми глазами и пшеничными локонами. Даже смерть жены, пытавшейся дать жизнь моему брату, не пригасила его свет. Grand mere сказала ему взять другую супругу, едва земля сомкнулась над двумя гробами, большим и маленьким. Отец ответил, что возьмёт на траур столько времени, сколько нужно, чтобы его вторая жена явилась в этот дом новой хозяйкой, а не призраком старой.

Его трауру не суждено было кончиться.

Грянула война с иноземным императором, примерявшим на себя корону владыки мира. Отец отбыл сражаться с ним на чужую землю, в страну кастаньет и апельсиновых деревьев.

В том сражении, где он погиб, наши войска одержали победу. Меня это не утешило.

Пока не появился ты, в наш особняк среди розового сада не заглядывали ни солнце, ни радость, ни жизнь. Я за год лишилась почти всей семьи; grand mere – любимого сына, наследника, гордости рода. Она успела родить двоих детей, прежде чем лекари запретили ей делать это впредь, но второй была дочь, которая давно покинула дом. Твоей матери, моей никогда не виданной тёте, пришёлся по сердцу юный художник из бедного рода, а не блистательный жених, выбранный для неё родителями. Перед ней встал выбор: привычная жизнь – или любовь.

Она выбрала любовь.

Она сбежала в ночи, и grand mere прокляла её за это. Само имя твоей матери не звучало под нашей крышей – ни разу до дня, пока не умер мой отец. Он всё же держал связь с сестрой, и от него grand mere узнала: помимо внучки у неё есть внук.

Ко времени, когда у grand mere возникла необходимость в новом наследнике, её дочь умерла от чахотки. Отказывая себе во всём ради ребёнка, она не выдержала жизни в постоянной нужде.

Grand mere нашла твоего отца безутешным и предложила ему сделку, от которой он не смог отказаться: безбедное будущее для тебя. Жизнь, в которой ты больше не будешь нуждаться ни в чём. Жизнь, где каждый день ты будешь просыпаться с серебряной ложкой во рту – законным наследием мужчины из графского рода.

А взамен – он больше никогда не увидит сына.

Ты был тогда ребёнком, но достаточно взрослым, чтобы воспротивиться. Правды о вечной разлуке тебе, конечно, не открыли: тебе хватило и известия о том, что придётся покинуть нищий, но родной дом, отправиться на другой конец страны и жить там с едва знакомой тебе бабкой, отныне встречая отца лишь на правах редкого гостя. Однако твой родитель нашёл слова, которые смогли тебя убедить.

«Так хотела бы твоя мать», – сказал он. А ты был любящим сыном.

Он так и не успел побывать в нашем доме хотя бы раз. Горюя по жене, совсем скоро он воссоединился с ней. Тоже чахотка – так сказала нам grand mere.

С собой ты привёз матушкину гитару. Не привёз – вернул: то была одна из немногих вещей, что твоя мать взяла с собой, убегая из дома. Она научила тебя играть и петь, но едва ли она могла научить тебя играть и петь так. Grand mere обронила как-то, что её дочь была хороша во многих видах искусства, которым обучают аристократок, однако едва ли хоть в одном из них её можно было назвать мастером.

Ты пел так, что заставил бы плакать камень, будь тот способен на это.