– Вы звали меня, – Эклери поднялся и отвесил лёгкий поклон.

– Да, это так. Я слышал, ты хочешь присоединиться к нам.

Эклери кивнул и на мгновение опустил серые глаза, прикрыв их пушистыми светлыми ресницами.

Айа беззастенчиво разглядывала его.

Нет, этот тоже не походил на могущественного мага. Чёрные волосы его, достигавшие плеч, кое-где спутались, серые одежды, казалось, покрывала пыль. У визитёра было красивое благородное лицо с носом, надломленным лёгкой горбинкой, и руки, похожие на крылья чайки – с тонкими и наверняка чувственными пальцами. Но могущества Айа не видела ни в его глазах, ни в его лице. И будь на её месте настоящий магистр, наверняка он бы не принял этого человека в расчет.

– Я слышал, – ответил Эклери глухо, – вы собираете истинную магию. Я тоже хотел бы увидеть её.

Айа подошла к буфету, достала бутылку портвейна и разлила по стаканам. Затем поставила перед каждым из магов по одному.

– Почему? – спросила она. – Разве ты сам – не маг?

Она видела, как стиснул челюсти сидящий перед ней человек.

– Это сложно, – выдавил он, – я не уверен, что мой ответ имеет отношение к нашим общим делам.

Айа поболтала собственным стаканом в воздухе и пригубила портвейн.

– В общем-то, да, – сказала она, хотя это и интересовало её более всего. – У меня есть работа для тебя.

Эклери вскинул на неё взгляд.

Айа отставила стакан, подошла к письменному столу и, взяв стопку бумаг с лежавшим поверх неё небольшим портретом, начерченным грифелем на фанерке, передала все материалы ему.

Эклери принялся задумчиво их листать.

– Эриан Ригель, – произнесла Айа вслух, не глядя ни на кого. Взгляд её сфокусировался на окне, за которым в какой ли раз за день здания города заволокла серая пелена дождя, – скоро ей исполнится девятнадцать лет, дочь старого ведьмака по имени Месилон Ригель. Но это мало значимый факт. Отец её всегда был верен… нам, – перед последним словом Айа сделала паузу, – но магией, разумеется, никогда не владел. А вот его дочь…

Эклери поднял на Айю задумчивый взгляд.

– Разве ты недостаточно магов собрал под своей рукой?

– О, – загадочная улыбка заиграла на губах Артария, – это не то. Меня интересует маг наподобие тех, каким был наш драгоценный Белфонд.

– Белфонд? – Эклери надломил бровь. «Это же сказка», – читалось в его глазах.

– Ты ведь знаешь легенду о нём?

– Удивлюсь, если её не знает кто-нибудь…

– Говорят, Белфонд поднял Острова со дна и связал их сетью мостов. Говорят, его слушали птицы и рыбы…

– Я понял, – Эклери прокашлялся и попытался спрятать в кулаке смешок, – иными словами, тебе нужен легендарный светлый маг.

– Да, это так.

– Магистр… – Эклери помолчал, подбирая слова, – ты правда веришь в то, что подобный может существовать?

– Видишь ли, – Айа мягко улыбнулась ему, будто говорила с ребёнком, – у нас есть небольшая проблема. Если мы не найдём нового Белфонда, Острова могут уйти обратно на дно.

Эклери недоверчиво вскинул бровь.

– И она… – он чуть опустил глаза и ткнул пальцем в миниатюру.

– Есть мнение, что возвращение магии древности зависит от неё.

Эклери ещё какое-то время с сомнением смотрел на девушку, изображённую на рисунке.

– Мы все умрём, – констатировал он.

– А вот это уже зависит от тебя.

Айа села в кресло и закинула ногу на ногу.

– Я хочу, чтобы ты обучил её и привёл ко мне. Такое задание тебе подойдёт?

– Мне нужно подумать, – сказал Эклери и поднялся. – Это всё… Странно. Разве не так?

Айа пожала плечами.

– Найди меня, когда примешь решение, – сказала она.

Эклери вышел, а Айа с Рэной остались, как им казалось, вдвоём.

– Айа! – прошипела Рэна, едва дверь захлопнулась у мага за спиной. – Ты опять врёшь!

– Ни слова не солгала! – Айа повела плечом.

– И перестань вести себя… так, – Рэна повторила её жест, – странно, что никто до сих пор не раскусил тебя!

Айа пожала плечами и подошла к окну. Эклери стоял у выхода с поднятой рукой – видимо, пытался поймать кэб.

– Он интересный, – сказала она, – его душа расколота надвое. Почти как наша с тобой.

– Но тебе не жалко его?

– Почему я должна его жалеть? – Айа фыркнула. – Он всего лишь человек. Пройдёт пара десятков лет, и он умрёт, независимо от меня.

– Тебе ведь и меня никогда не было жаль, да? – Рэна встала и остановилась рядом с ней у окна, плечом к плечу.

Айа молчала. Если она и знала ответ, то не собиралась произносить его вслух.

– Пойдём, – сказала она, – я хотела показать тебе новый парк. Добиться его строительства удалось не без труда.

– Пойдём, – Рэна улыбнулась в ответ на её слова, – раз уж я здесь, то почему бы и нет?

Обе – демоница в облике магистра и тёмная чародейка – вышли из кабинета через потайную дверь и узкими улочками двинулись вниз, к побережью.

Никто из них не заметил, как от плаща Артария отслоилась плоская тень и, скользнув, растворилась в закоулке между домов.

Глава 2. Остров Белокрылых Кораблей

Всю ночь бушевал ураган. Молнии сверкали в чёрной пелене облаков, и грохот волн, бившихся о скалы, мешался со звуками грома.

На конюшне поговаривали, что Дева Бурь повздорила с Владыкой Небес, и если не найдёт он пути к её сердцу – до конца весны смоют воды Изначального океана все сорок островов.

Эриан, наблюдавшая за переменами погоды из высокого стрельчатого окна отцовского замка, продрогла насквозь. Она куталась в пуховую перину, принесённую вечером матушкой Полеттой, и смотрела на свинцовое море, волны которого метались из стороны в сторону, будто задались целью смыть в недра Извечного Океана малюсенький осколок земли у самой северной оконечности архипелага – Остров Белокрылых Кораблей. Дальше их крепости от сердца Островной Империи располагался только Брен-Шаул, рвущий тучи над скалистыми берегами острова Бури. Да ещё моряки, вернувшиеся из плавания к самому горизонту, поговаривали, что там, ещё дальше, лежит гавань самой Девы Бурь, и сыплются с неба пшеница и специи, а реки до краёв переполняет добрый эль.

Ни Эриан, ни кто-либо ещё из её братьев и сестёр не знали толком, почему сохраняется это название – Гавань Белых кораблей – за землёй, с воздушной пристани которой уже много веков не отправлялось ни одного крылатого корабля. С тех пор, как светлая магия покинула Островную Империю, и в такие дни, когда из дома было носу не высунуть, Эриан невольно задумывалась о том, как отличается их жизнь от той, о которой рассказывают учителя в своих легендах о Сорока Островах.

Сама Эриан никогда не покидала тех трёх, что принадлежали её отцу. Да ещё видела издалека неясные контуры малюсенького Брен-Орат, укрытого призрачным куполом тёмной магии ото всех, кто желал посетить его.

Иногда, когда погода была ясной, по извилистой тропинке она взбиралась на утёс, возвышавшийся над беснующимися волнами Извечного океана, чтобы оттуда долго-долго смотреть вдаль.

Полетта говорила, что увидеть остров нельзя. Что могущественная магия не только заставляет корабли огибать его, но и защищает эти ставшие безжизненными камни от взглядов не посвящённых. Но Эриан видела его, она была полностью уверена, что это именно он, а не Фата Моргана, что играет с её зрением, преломляя повисший над горизонтом туман.

Оттуда, с утёса, твердыня рода Ригель, колючими башнями пронзавшая синее прозрачное небо Брен-Хайде, казалась костями земли, вырывавшимися из тела острова, ощерившимися клыками, чтобы сдержать любого, кто посмеет приблизиться к стенам, стоявшим уже две сотни лет. Стены такие толстые, что внутрь каждой можно было бы спрятать телегу, не будь они заполнены песком, окружали сердце острова со всех сторон.

С тех пор как началась война с магами и до сих пор, когда почти что уже не осталось очевидцев той старой войны, все они так и жили – оскалив зубы друг против друга, делая всё, что не допустить в свои дома и сердца чужака. И сколько бы магистры ни пытались примирить между собой семьи светлых и тёмных, вражда, казалось, ни на гран не стала меньше. Каждый новый закон, который вводил Артарий, лишь обострял и без того накалившиеся отношения между представителями двух сторон. И если в первые годы после войны маги ещё были разрознены, а светлые, казалось, ненавидели друг друга не меньше, чем их, то с течением лет они лишь сплотились друг против друга, утвердившись в мысли, что свет или тьма рождаются не в сердце, а текут в крови.

«Свет и тьма, – думала Эриан, поднимаясь и осторожно переступая босыми ступнями по меховым шкурам, устилавшим пол, – что это такое и в чём разница, кроме, разве что, того, что тёмные умеют призывать к жизни древние силы, заставляют полыхать огонь и проливаться дождь, а светлые… светлые не умеют ничего. Лишь говорят о великой миссии, возложенной богами на них, да отталкивают от себя всякого, кто хочет им помочь».

Эриан наклонила голову, вглядываясь в стайку ворон, переругивавшихся на покатом зубце крепостной стены. Двое чёрных щипали перья у третьей, вороны-альбиноса. «Всё как у нас, – думала Эриан, – только наоборот».

Она встряхнула чёрной гривой незаплетённых волос, силясь отогнать тоску, которую поселил в её сердце северный ветер. Подумала и, развернувшись, снова направилась к стоявшей в углу кровати. Из всех дочерей эрла Ригеля собственную комнату и постель имела только она. Лучшие гобелены покрывали стены её почивальни, смотревшей северными окнами на море, а восточными – на галечный пляж, окружавший замок со всех сторон. И хотя сама комнатка была небольшой, никто в замке не смел нарушить покой её обитательницы, и любой из слуг опасался разгневать её.

Эриан вот уже два месяца как исполнилось девятнадцать лет, и она была старшей среди всех его детей. Отец любил её и прочил ей бразды правления замком, а потому не спешил с выбором супруга, не желая отдавать черноволосую и синеглазую, но плотную и сильную, как мальчик, красавицу в чужой дом. Он сам занимался с ней на заднем дворе, заставляя избивать манекены тяжёлым мечом, и рассказывал старые ведьмачьи байки, которые теперь уже, кажется, не помнил никто, кроме него.

Отец Эриан был ведьмаком. В рядах Фениксов он ступил в самое сердце тьмы, чтобы отобрать у противника его гордость и твердыню – Брен Хризалат. И насколько знала Эриан – никто из его товарищей не дожил до сегодняшних дней.

Ведьмаков убивали не враги – они умирали сами, от рано посетившей их дом старости, становились жертвами проклятой Пыльцы. Как ни старались алхимики отыскать рецепт, способный защитить верных магистрам от этой чумы, ита по-прежнему оставалась единственным средством дать отпор тёмным, черпавшим свою силу от демонов. И даже несмотря на это, ведьмаки оставались слабей.

Было чудом то, что Месилон Ригель всё ещё оставался в живых. Он был одним из тех старых ведьмаков, которые, как поговаривали тут и там, всё ещё не знали об окончании войны. В своей ненависти к побеждённому противнику Месилон был настолько бескомпромиссен, насколько может быть старый солдат, потерявший всех своих друзей. Он предпочёл бы сам навсегда покинуть столицу, потерять всё, что имел – чем позволил бы тёмным отобрать что-нибудь у него.

И, может быть, именно это стало причиной того, что Эриан так часто задумывалась о различиях, навсегда разделивших отца и его врагов.

Ближе к полудню, когда пелена дождя немного расступилась, и стало можно высунуться в окно, не рискуя в первое же мгновение промокнуть насквозь, Эриан собралась духом и, одолев сон, позвонила в колокольчик, вызывая матушку Полетт к себе.