Поезд двигался по Джорджии среди еловых лесов и болот^[93]. Иногда встречались одинокие кипарисы, покрытые темным мхом. Возле станций обычно теснились небольшие домики. Повсюду можно было увидеть группы рабов, перемещавшихся между плантациями. Заслышав шум приближающегося поезда, они останавливались и глазели на вагоны.

Скрыв глаза за очками, Эллен наблюдала, как за окном пролетают поля и деревья. Стекла окрашивали пейзаж в неестественный зеленый цвет, – плодородный регион, где она выросла, казался жутким. Люди пришли в Джорджию в поисках Воплощенной Мечты. Как и ее отец. Теперь она пыталась воплотить собственную судьбу, покинув Джорджию.

* * *

В поезде она изображала больного, но были у нее собственные шрамы^[94]. Рукав пальто и рубашки скрывали кожу, пораженную тяжелым туберкулезом. Заразилась она от кого-то, кто говорил, плевался или просто пел рядом. В те времена, когда чахотка была смертельно опасной болезнью, Эллен повезло отделаться несколькими шрамами – пусть они и стали ее особой приметой. Шрамы показывали, что женщина готова бороться за жизнь.

И не раз приходилось это делать. В детстве их с матерью разлучили – столь тяжелая травма преследовала ее всю жизнь. Она вышла замуж, решила бежать, чтобы обрести свободу, но каждый час, приближавший к этой свободе, одновременно отдалял от любимой матери.

Мать Эллен звали Марией^[95]. Она была на три года старше первой законной дочери Джеймса Смита, купившего ее еще ребенком. Те, кто видел девушку, всегда отмечали ее моложавость. О ней говорили как об «изящной, хрупкой христианке»^[96]. Подробности нам неизвестны, однако Мария могла быть дочерью белого мужчины. Ее называли мулаткой, полубелой, а Эллен – квартеронкой, то есть человеком с четвертью африканской крови.

Мария стала горничной в доме Смитов и большую часть времени проводила в жилых помещениях – и днем, и ночью^[97]. Рабыни обычно заботились о детях и часто спали на полу в детских, а горничные – рядом с комнатами хозяек. Дети, из которых готовили домашних слуг, также спали рядом с хозяевами.

Считается, что Джеймс Смит начал приходить к Марии ночами, когда она была еще подростком^[98]. Что происходило между ними, неизвестно, но рождение ребенка – факт. Будучи рабыней, юная Мария не могла отказать тридцатисемилетнему хозяину, отцу девятерых детей.

Даже если бы Джеймс Смит изучил законы Джорджии от корки до корки, он не нашел бы ничего, что карало бы изнасилование рабыни. Ни один закон не защищал юную Марию от хозяина, тогда как изнасилование белой женщины чернокожим мужчиной каралось смертью. В бухгалтерских книгах поместья Мария числилась на одной странице с курами и свиньями, и стоимость ее составляла 500 долларов^[99]. Там же имелась и вторая Мария шестидесяти лет от роду: ее стоимость составляла 000 долларов – вся ценность как работницы или матери свелась к нулю.

Эллен родилась, когда ее матери было восемнадцать лет. В подобных домах отцовство детей смешанной расы не фиксировалось, а то и отрицалось^[100]. Как писала Мэри Бойкин Честнат, «в каждой семье имелись мулаты, очень похожие на белых детей, – и каждая женщина могла сказать, кто отец всех мулатов в чужом доме, однако отцовство мулатов в собственном оставалось для нее загадкой»^[101]. Кто был отцом ребенка Марии, оказалось понятно с первого взгляда, и хозяйка дома сделала жизнь Марии и Эллен невыносимой.

* * *

О женщине, ненавидевшей Эллен, мы знаем больше, чем о матери, которая ее любила. Миссис Смит, жена Джеймса, родилась в блестящем клане Кливлендов, который в свое время дал Америке президента. Ее мать приехала из Ирландии и вышла замуж в очень юном возрасте. Отца ее в семье считали паршивой овцой и называли Дьяволом Джоном. Джон Кливленд участвовал в войне в чине капитана, но его считали «буйным, непокорным человеком». У Дьявола Джона и Кэтрин родилось семеро детей, – предпоследней была Элиза, которая и стала миссис Смит^[102].

Миссис Смит вышла замуж в восемнадцать лет и честно исполняла супружеский долг, подарив мужу четырех сыновей и четырех дочерей. В 1826 году она была беременна девятым сыном, Элиотом. Примерно в то же время забеременела и Мария. Даже если миссис Смит не знала этого раньше, она не могла не догадаться, кто был отцом Эллен, увидев девочку. Многие обращали внимание, как похожа Эллен на Джеймса Смита, и даже полагали, что она его законная дочь.

Раздражение хозяйки могло усугубляться горем. Когда Эллен была совсем крошкой, миссис Смит родила дочь (ее назвали Кэтрин в честь бабушки), но та умерла в младенчестве. В том же году миссис Смит вошла в лоно методистской церкви – Мейкон захлестнула волна пылкой религиозности. Вскоре она забеременела последним ребенком, – но Кэтрин умерла, когда ей не было еще и двух лет. Почему две девочки умерли так рано, неизвестно. Возможно, страдали туберкулезом – эта болезнь оставила на теле Эллен шрамы, однако унесла множество других детей. Если так, хозяйка могла злиться не только на рождение Эллен, но и на то, что она выжила, тогда как ее дочери умерли.

Друзья запомнили миссис Смит женщиной разумной, неразговорчивой, сильной и глубоко религиозной. Эллен же видела совсем другого человека. Как сильно страдала девочка из-за дочери Дьявола Джона, нам неизвестно, но ее действия ничто не ограничивало. Как хозяйка, она могла определять, на какие работы отправить мать и дочь, чем кормить, какую работу поручать Эллен и даже как часто Мария могла видеть ее. Миссис Смит могла наказывать малышку по своему усмотрению, бить и пороть ее – и могла делать это так, чтобы окружающие не замечали следов.

Когда младшая дочь Смитов Элиза в апреле 1837 года выходила замуж, миссис Смит воспользовалась главной властью: решила подарить Эллен дочери в качестве свадебного подарка. Девушка становилась рабыней Элизы, а миссис Смит могла забыть о сексуальных похождениях мужа в собственном доме.

* * *

У Марии оказалось мало времени, чтобы подготовить одиннадцатилетнюю дочь к жизни без матери. Сколь жестока бы ни была миссис Смит, рядом с Эллен находилась мать. Кроме того, были и другие родственники: бабушка и, возможно, две сестры, а также дядюшки и тетушки^[103]. В доме новой хозяйки – и хозяина! – Эллен приходилось самой заботиться о себе. Входившая в возраст половой зрелости девочка была особенно уязвима для сексуальных домогательств – мать отлично это знала. Многое зависело от мужа Элизы и его поведения. Но даже если хозяин оставит Эллен в покое, хищников в окружающем мире хватало^[104].

Чему же Мария учила дочь перед расставанием? Что говорила? Что дала? Чем могла помочь в новой, одинокой жизни? В Южной Каролине рабыня Роза приготовила для девятилетней дочери Эшли «спасательный набор»: потрепанное платье, горсточку орехов, косу из ее собственных волос и главный подарок, который придавал смысл остальному. Роза сказала дочери: «С тобой всегда будет моя любовь». Роза и Эшли больше никогда не виделись. «Спасательный набор», приготовленный Марией для Эллен, материальный или нет, мог не сохраниться, но материнская любовь всегда поддерживала ее в жизни^[105].

Эллен всю жизнь помнила боль расставания – она была так мучительна, что даже мысли о собственном материнстве стали «ужасом»^[106]. Однако мать дала ей важнейший урок: что бы ни забрали рабовладельцы, любовь навсегда останется с ней. И любые испытания лишь укрепят ее. Эллен поняла: если понадобится, она сможет пройти этот путь в одиночку – и это знание помогло построить собственное будущее.

Эллен покинула мир матери, получив множество других уроков, которые должны были помочь ей в новом доме и дальше. Главным практическим навыком являлось умение шить: Эллен считалась превосходной швеей. Мария помогла ей развить этот талант, один из немногих доступных женщинам в то время. Шитье могло стать заработком и поддержкой в самых неожиданных ситуациях. Были и другие, невидимые уроки^[107]. Один из важнейших – Эллен усвоила язык белой элиты. Она внимательно наблюдала за манерами, типичным поведением и поступками – и усваивала, отказываясь от манер собственного, порабощенного класса.

У миссис Смит гены Эллен играли против нее. Как бы она ни одевалась, как бы почтительно ни разговаривала, внешность говорила, что это дочь белого мужчины, которого требуется называть хозяином. Любой промах, не позволявший окружающим видеть в ней чернокожего ребенка рабыни, приводил к новым наказаниям. И все же эти промахи вселяли в Эллен уверенность: она знала, что когда-нибудь сойдет за белую.

Эллен училась не только манерам, но и самообладанию: терпела жестокие наказания от хозяйки, училась, в зависимости от обстоятельств, реагировать мгновенно или не реагировать вовсе. Причем обучение проходило под жестким давлением – и навыки помогли в будущей жизни.

Жестокость хозяйки была настолько велика, что, несмотря на мучительное расставание с матерью, переход в другой дом Эллен восприняла как избавление от боли^[108]. К счастью, новая хозяйка Элиза Коллинз походила на мать лишь именем. Хотя возникли другие проблемы.

Жизнь в Мейконе^[109]

Новая хозяйка – единокровная сестра, которая теперь могла послать за ней охотников за головами, – была яркой южной красавицей с черными кудрями, блестящими глазами, нежным овальным личиком той самой формы, какая в те времена считалась самой соблазнительной. Если в ней и было что-то недостаточно обаятельное (по крайней мере, именно так она изображена на официальном портрете), так это легкое самодовольство во взгляде. Впрочем, это могло быть и простое лукавство или настроение заезжего художника, написавшего портрет.

Элизе Смит Коллинз исполнилось восемнадцать, когда она стала невестой вдовца, доктора Роберта Коллинза. Муж был на восемнадцать лет старше. Как и отец Элизы, Коллинз был пионером – родился в Банскомбе, Северная Каролина. Первая жена Гарриет умерла после долгой и мучительной болезни. Несмотря на все медицинские знания, вылечить ее не удалось. Супруги жили в одном из первых деревянных домов Мейкона, построенном сразу после изгнания индейцев с их священных земель.

Может, Коллинз и был старым вдовцом, его отвага вполне могла привлечь девушку вроде Элизы. Мужчины категорически возражали против открытия в Мейконе женского колледжа. Как высокомерно заметил один законодатель: «Женщинам никогда не изучить науки, давно известные мужчинам»^[110]. Другой вторил: «Все, что нужно знать юной леди, – как штопать одежду для домашних и рисовать фиалки акварелью». Взгляды Коллинза были более широкими. Он покинул Юг, чтобы изучать медицину в университете Пенсильвании, а позже способствовал открытию в Мейконе Уэслианского колледжа^[111]. (Впрочем, невеста не была в числе студенток.)

Коллинз отличался передовыми взглядами и в других областях. Он мог представить город с водопроводом, железной дорогой и электромагнитными линиями передачи информации с удаленных территорий. Он смело заглядывал в будущее и представлял, каким будет его город и его жизнь. А еще был очень богат. Предлагая юной Элизе руку и сердце, он не намеревался селить ее там, где умерла его жена. Своему другу Эламу Александеру он заказал проект одного из самых красивых и больших особняков в городе – неподалеку от здания женского колледжа, также построенного Александером.

Клинтон находился в десяти милях от Мейкона – довольно далеко, но добраться туда в экипаже по красным глинистым дорогам было несложно. Элиза наверняка ездила смотреть на будущий дом, пока он строился. Джеймс Смит мог быть уверен, что дал обожаемой дочери хороший старт в жизни.